Чингиз Абдуллаев - Обретение ада
И только в марте, когда число уволенных из бывшего КГБ уже перешло всякие разумные пределы и в некоторых отделах образовались опасные бреши, его взяли на работу в отдел, занимающийся проблемами ближневосточных стран, в том числе и Турции. К тому времени Служба внешней разведки сумела отделиться от контрразведки в самостоятельную организацию. И именно в это время начались странные вещи. В Турции последовал ряд оглушительных провалов. Почти все планы СВР оказывались известны в Анкаре и Вашингтоне. После развала Советского Союза активность некогда далекой Турции достигла своего апогея. Был введен безвизовый режим поездок в Турцию для всех граждан бывшего СССР. А турецкие дипломаты и разведчики начали активно заселять пространство Закавказья и Средней Азии, освободившееся от опеки «старшего брата» и попавшее вместо этого в цепкие руки другого «брата».
Активность Турции беспокоила не только дипломатов и политиков в Москве. Она начала беспокоить и разведчиков, когда два курьера, следовавших через Турцию, провалили свои задания поочередно в Испании и Франции. И тогда началась проверка.
Однажды утром, придя на работу, он узнал, что провалился и третий агент, связной резидентуры бывшей советской разведки в Стамбуле. Как опытный специалист, он понимал, что теперь последуют поверки по линии всего отдела, занимавшегося отправкой агента в Стамбул. Но самое главное было то, что за отправку агента отвечал именно он — бывший нелегал, а ныне полковник Службы внешней разведки Амир Караев.
По странному стечению обстоятельств его непосредственным руководителем в отделе был назначен полковник Макеев, так провалившийся в прошлом году в Берлине. Тогда его не уволили из органов, а перевели со значительным понижением в отдел. Но в августе все причастные к операции по возвращению Юджина были либо арестованы, либо изгнаны из органов разведки. Именно тогда «перестроившийся»
Макеев первым выбросил партийный билет и гневно обличал Крючкова и все руководство в некомпетентности и развале. Его активность была отмечена: он был назначен руководителем отдела. Получив сообщение об очередном провале, разъяренный полковник решил во что бы то ни стало найти виновного. И поэтому Караев был вызван для отчета о своей работе.
— Вы знаете о провале? — закричал Макеев, когда полковник переступил порог кабинета. Он слишком явно не любил своего заместителя. Караев был Героем Советского Союза, человеком-легендой и по праву мог занимать место своего руководителя.
— Знаю, — спокойно ответил Караев, — а в чем дело?
— Как это могло случиться?
— Нам нужно, все проверить. Я сам отвечал за этого человека. Кажется, у нас в отделе имеется утечка информации. Я давно это подозреваю. Слишком частые провалы.
— Только этого не хватало, — испугался Макеев. — Наверное, вы ошибаетесь.
— Может быть. — Караева всегда раздражал самовлюбленный начальник отдела. К тому же он страдал некомпетентностью, а этого бывший американский бизнесмен никак не мог простить.
— Нам нужно составить список лиц, которые знали об операции, — предложил Макеев. — С кого думаете начать?
— С себя, — ответил Караев.
— Я этого не предлагал, — возразил Макеев. Потом, помолчав, добавил:
— Иногда вы слишком горячитесь. Не нужно так спешить. Мы должны все проверить как можно точнее. К тому же у меня к вам просьба. Не нужно всем говорить этого слова — «товарищ». Оно уже вышло из моды. Вы же столько лет провели в Америке.
Вам, должно быть, легче обращаться к своим коллегам как-то по-другому.
— Называть «господами»? — не скрывая насмешки, спросил Караев.
— Можно и так. Во всяком случае, у нас сейчас не принято говорить «товарищ». Вы ведь долго болели, несколько оторвались от нашей действительности. Вам еще нужно время, чтобы войти в курс дела. Не торопитесь.
Все спокойно решится.
— У вас ко мне все? — тяжело спросил Караев.
— Нет, не все. Вы несколько дней назад выступали в разведшколе?
— Да, меня туда пригласили. Вы ведь сами давали согласие на мою поездку и выступление перед курсантами. — Все правильно. Но мне передали, что вы приехали в аудиторию, нацепив на пиджак свою геройскую звезду. Это нескромно, Караев. Вы, профессионал, понимаете, что мы не можем гордиться своими наградами. Вы отличились в Америке, хорошо там поработали. Но прошло столько лет. Все уже можно забыть.
Полковник молчал. Как объяснить этому Макееву, что звание Героя он получил за ту операцию, когда погиб его связной Том Лоренсберг? Как объяснить этому человеку, ни одного дня не работавшему нелегалом, что значит ежеминутно, ежесекундно рисковать своей жизнью? Как ему объяснить все это?
— У вас есть дети? — вместо ответа спросил вдруг Караев.
— Есть, — удивился Макеев, — дочь и сын. А почему вы спрашиваете?
— Вы вечером вернетесь к ним?
— Конечно, у нас дружная семья, — не понимал его вопросов Макеев.
— Поздравляю. Вы счастливый человек. А вот мой сын остался там, в Америке. И я его вряд ли когда-нибудь увижу.
Он встал и вышел из кабинета, не добавив больше ни слова. А Макеев раздраженно откинулся на спинку кресла, неприязненно посмотрев ему вслед.
Москва. 31 марта 1992 года
Этот день он провел дома один. Был выходной, и он решил никуда сегодня не выходить. Он не хотел признаваться даже самому себе, но его двухкомнатная маленькая квартира казалась ему каким-то временным пристанищем после его особняков и квартир в Хьюстоне, Бостоне, Нью-Йорке, после его дома в Канаде.
Зарплату за февраль еще не дали, и он, не привыкший экономить, вдруг обнаружил, что истратил все свои деньги. В доме удалось обнаружить лишь сувенирные монеты в один рубль и еще несколько трехрублевых купюр, которые теперь не имели никакой ценности.
Правда, продукты в доме были, да и хлеб он вчера купил, но сама мысль о том, что у него впервые за столько лет нет никаких денег, вообще была какой-то смешной и унизительной одновременно. Он вспомнил, что на сберкнижке у него должно быть очень много денег. Его зарплату исправно переводили за все семнадцать лет и там должны была собраться огромная сумма. Но тут же он вдруг с удивлением понял, что по нынешним ценам это никакая не сумма. Можно, в лучшем случае, купить подержанный автомобиль. «Может, куда-нибудь вложить эти деньги?»
— привычно подумал он и улыбнулся. Здесь их, конечно, вкладывать некуда. Хотя экономисты обещают, что ситуация скоро выправится. Нужно все-таки снять все деньги и купить на них что-нибудь. Продукты, например. Он покачал головой. Как все это глупо. Как будто какой-то непонятный сон. Уезжал из сравнительно сытой, обеспеченной страны семьдесят четвертого года, а вернулся в разоренную, неустроенную, издерганную страну, которая к тому же довольно быстро прекратила свое существование и стала называться по-другому.
Полковник включил телевизор. Шла какая-то публицистическая передача.
Ведущий с большой убежденностью доказывал преимущества американского образа жизни. Ему вдруг стало смешно. Он пошел на кухню, заварил себе крепкий чай.
Выпил чашку. Потом по привычке, оставшейся еще от холостяцкой жизни в Америке, где он так и не привык оставлять за собой неубранные вещи, помыл чашку и поставил ее в шкаф.
Вернувшись к телевизору, он снова начал смотреть передачу. На этот раз показывали «Клуб кинопутешествий». И вдруг на экране мелькнули дома Нового Орлеана. Он закрыл глаза. Этот город ассоциировался для него прежде всего с Сандрой. Уже целый год он ничего о ней не слышал. И не видел ее. Он не думал, что расставание будет таким болезненным. Интересно, что ей рассказали о нем?
Наверное, сказали, что убит. Или сбежал в СССР. Правду, конечно, никто не станет сообщать. Тем более что им нужно было наложить арест на его имущество.
Это могли сделать только по закрытому решению суда. Хорошо еще, что часть денег он успел перевести на имя Марка и их никто не сможет изъять.
Если воспоминания о любимой женщине были самыми тягостными, то воспоминания о сыне были просто болью. Одной сплошной большой болью. Он вдруг обнаружил себя сидящим на диване с телефоном в руках. Полковник с силой положил трубку обратно на рычаги. Только этого не хватало. Конечно, никуда звонить он не имеет права. Но Господи, как тяжело ему без Марка!:
Он вдруг вспомнил, что после своего возвращения так ни разу и не навестил семью своего погибшего связного. Том однажды спас ему жизнь и всегда был рядом во всех его начинаниях. Когда он узнал о смерти Тома, то впервые за все время пребывания в Америке заплакал. И это были его самые горькие слезы.
«Нужно будет обязательно разыскать его родных», — подумал он с невольной горечью. Как он мог забыть своего друга, похороненного в чужой стране, на могилу которого не могли прийти родные и близкие.
Воспоминания о Томе постепенно переросли в воспоминания о его пребывании в Америке и затем — о нынешней работе. "Почему у них все время провалы? — в который раз подумал полковник. — И именно на турецком направлении?
