Олег Шмелёв - Возвращение резидента
— У Брокмана, считаете, других задач нет?
— Мы не все знаем, Петр Иванович, — ответил Марков совершенно теми же словами, которые произнес однажды в разговоре с Павлом. — Пока не все. — Он посмотрел на часы. — Но буквально в эти самые минуты выяснится одно дело… Появился ходок из-за рубежа.
— К Брокману?
— Да. Но разрешите, Петр Иванович, покончить сначала с тем, что уже есть. Сейчас мы покажем вам, к кому обратился Брокман, когда остался без «Спидолы».
Павел успел освоиться с проектором и теперь исполнял обязанности киномеханика хорошо.
На экране возникла площадь Маяковского. Затем в кадр вошла Линда Николаевна. Она набирает номер в будке телефона-автомата. Идет по Первой Брестской. Достает из сумочки сигаретную коробку, роняет ее на землю посреди пустыря. А вот и автомобиль с дипломатическим номером. Мужчина приятной наружности с таксой на руках поднимается из-за руля, гуляет с таксой по пустырю, наклоняется, подбирает коробочку. И уезжает.
— Старый лис, — сказал Марков. — Сотрудник известного вам посольства.
— Знаете его? — спросил Лукин.
— В шестьдесят шестом работал в Чехословакии, потом недолго в Польше, потом куда-то исчез, а с шестьдесят девятого — в Москве.
— У нас за ним что-нибудь числится?
— Одна нитка определенно к нему вела, да оборвалась. Это еще два года назад было. Косвенных данных уже порядочно набралось. Но он осторожный. Тут вот впервые попался. Скорей всего Брокман передал ему микропленку с нестеровскими формулами… Посмотрим дальше.
На экране — вход в почтовое отделение № 67. Появляется Линда Николаевна.
— До этого она звонила по тому же телефону. Вероятно, тут Брокман работает уже по пожарному варианту — «Спидолы»-то нет. Стачевская получила открытку. А тридцатого июня сама отправила открытку. Ей писал некто Воробьев, и она послала открытку Воробьеву.
— Это и есть ходок к Брокману?
— Да. Приехал с туристской группой. С ним работает майор Семенов — земляк Кутепова. — Марков опять посмотрел на часы.
— Воробьева задержали? — спросил Лукин.
— Да.
— Пугаете вы их, Владимир Гаврилович.
— Ничего. Все обставлено незатейливо, но правдоподобно. Сказано, что похож на разыскиваемого рецидивиста. А паспорт оказался с изъяном. Судя по открыткам, тут какое-то спешное дело. Группа Воробьева послезавтра улетает. Значит, сегодня он открытку получил, а само дело назначено на завтра. У Брокмана связи нет, до него не успеет дойти.
В кабинет вошел секретарь генерала.
— Владимир Гаврилович, вас спрашивает майор Семенов, — обратился он к Маркову. — Говорит, что вы велели звонить, если срочно.
Марков взял трубку белого аппарата.
— Семенов? Слушаю вас… Где вы?.. Везите сюда. — И, закончив разговор, Марков сказал генералу: — Сейчас Семенов привезет Воробьева. Мы с ним потолкуем у меня, а потом я вам доложу. Там что-то непростое.
— Хорошо, — сказал Лукин. — Жду вас.
Воробьев, который в группе по своему иностранному паспорту значился как Блиндер, ни в чем не стал запираться. Семенов рассказал, что Воробьев сделался податливым с того мгновения, когда из его чемодана извлекли четыре разноцветных длинных тюбика, в каких продается зубная паста. Надписи на них были немецкие и действительно сообщали, что тюбики содержат зубную пасту. Семенов хотел отвернуть колпачок на одном и выдавить для пробы себе на ладонь его содержимое. Тюбики оказались запаянными, но Воробьев закричал так, словно его пырнули ножом. Несколько раз повторил: «Нельзя! Нельзя» — и заявил: пусть его отвезут к ответственному работнику КГБ, он все расскажет.
И вот он сидит перед Марковым. А на столе между ними четыре разноцветных тюбика.
— Почему вы так перепугались? — спросил Марков.
— Мне строго приказано: ни при каких обстоятельствах они не должны быть вскрыты.
— А что в них, по-вашему?
— Не знаю.
Марков вызвал помощника. Тюбики отправили в химическую лабораторию.
— Кому вы это привезли? — спросил Марков у Воробьева.
— Я должен встретиться с женщиной, ее зовут Линда Николаевна.
— Где? Когда?
— Завтра в час дня на сквере у памятника Пушкину.
— Вы писали ей открытку?
— Нет. Только получил от нее.
— Знакомы?
— Нет.
— Она сама должна к вам подойти?
— Да. У меня должен быть коричневый плащ.
— И что же, вы должны отдать тюбики ей?
— Нет. Она должна сказать: «Поедемте ко мне домой» — и привезти к человеку, которому это послано. Мне приказано отдать только ему, из рук в руки.
— И все?
— Говорили, что он может тоже что-нибудь мне передать.
— А вы его знаете?
— Нет.
— Как его фамилия?
— Никитин.
— Как фамилия вашего шефа?
— Самого главного? — спросил Воробьев.
— Да.
— Не знаю. Я там недавно. Между собой его зовут Манк — по-английски значит Монах.
— А тот, кому предназначены тюбики, знает вас?
— Не могу ничего сказать.
Марков поднял телефонную трубку, набрал номер.
— Подготовьте сообщение в МИД, что господин Блиндер до выяснения задержан нами за нарушение паспортного режима.
Марков, видя, что Воробьев-Блиндер при его последних словах явно воспрянул духом, сказал ему, кладя трубку на место:
— Сейчас я имею право пообещать вашему посольству. Мы еще не знаем, что содержится в тюбиках. — И после паузы добавил: — Но вы, пожалуй, отпущены не будете.
Совещание у генерала Лукина возобновилось в три часа дня. Марков захватил с собой магнитофон с лентой, на которой был записан допрос Воробьева. Прослушав запись и посмотрев паспорт Воробьева, Лукин сказал:
— Если я вас правильно понимаю, мы сейчас пришли к развилке, Владимир Гаврилович?
— Совершенно верно.
— А когда химики дадут анализ?
— Зависит от сложности вещества.
— Но сегодня по крайней мере?
— Обещают.
— Ладно. Какие же мысли?
— По-моему, настал момент решить вопрос принципиально: продолжать или кончать операцию «Резидент», — сказал Марков.
— Если продолжать — что будет?
— Без всяких анализов ясно, что Воробьев привез для Брокмана не зубную пасту. Можно заменить содержимое тюбиков. Воробьев согласится до конца исполнить свою миссию под нашим контролем — в этом сомнений нет. Потом посмотреть, что сделает с тюбиками Брокман. Но вообще Брокмана нам надо обезвредить. Его связи выявлены, больше через него ничего не получишь.
— Значит, предпочтительно другое решение — кончать?
— Да, — твердо ответил Марков.
— Тогда формулы академика Нестерова будут выброшены в корзину?
— Не обязательно. Формулы Брокман добыл до приезда Воробьева. Мы потеряли из виду Брокмана на десять дней, с семнадцатого до двадцать восьмого мая. Он ездил к Нестерову пятого июня. Они вполне реально рассчитывают, что раньше двадцать седьмого июня, когда назначена встреча Кутепова и Бекаса, мы о Нестерове ничего знать не могли. Так что все естественно.
— Хорошо, — сказал Лукин. — Сворачиваем операцию. Что это влечет за собой?
— Провал Брокмана автоматически бьет по Михаилу Тульеву. За предыдущие годы мы взяли несколько агентов разведцентра по данным, которые сообщил Тульев. Себастьян уже давно пытается по этим данным и по этим провалам, так сказать, высчитать Тульева. С Брокманом же Тульев связан прямо. Тут у Себастьяна сомнений уже не останется.
— А как же с «белым пятном»? Что делал Брокман в те десять дней, пока был бесконтролен? Мы этого можем не узнать, если даже и возьмем его.
— Да, лишнего на себя наговаривать никто не будет.
— Он, видно, с характером, — сказал Лукин.
— И с биографией, — добавил Марков. — Можно попытаться, конечно…
— Что — попытаться?
— Послать кого-нибудь вместо Воробьева.
Павел, во все продолжение беседы скромно помалкивавший, покашлял при последних словах в кулак.
— Нет, тебе нельзя, — не глядя на него и забыв свое официальное «вы», сказал Марков. — О твоем существовании Брокман наверняка знает. И потом ты с Кутеповым завязан.
— Судя по всему, Воробьев никаких полномочий не имеет, — сказал Лукин.
— Да, — согласился Марков, — но заманчиво и поблефовать немножко. Брокман может что-нибудь передать Воробьеву.
— Опасно, — сказал Лукин.
— Опасность, конечно, есть. Очень странный пароль для встречи. Как в детской игре. Коричневый плащ, и больше ничего. Коричневые плащи не в одном экземпляре шьются.
— Есть еще что-то, — вставил Синицын, — какая-нибудь примета, которую знает Брокман.
— Вероятно. И еще известно, что эта Линда должна сказать: «Поедемте ко мне домой».
— Если решаем сворачивать, то послать кого-нибудь к Брокману не помешает, — сказал Лукин. — Но человек должен быть решительный.
