Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины
Иуда. Оборотень. Мерзавец. Подлец. Негодяй. Свинья. Хам. Предатель. Фашист проклятый — вот кто этот Серегин с его грязными ручищами, с его гадкой улыбкой, с его длинным и волосатым, как у обезьяны, телом, с его идиотской улыбкой, с его тупыми, маленькими, словно у крысы, глазами. Мерзость и пакость!
И это он говорил, что жена его — полутруп. Эта цветущая, крепкая, здоровенная девка — на последнем издыхании, что у нее отрезали левую грудь, которую он только что хватал рукой, скотина такая. Да она моложе, она даже тоньше, она здоровая, как слониха, она же вся под стать ему. И еще пела эту песню, подлая! А он-то, он-то каким ужом перед ней извивался. И это он, который на мое золото купил машину, а она, ничего не зная, мыла ее, да еще с ним вместе мурлыкала, кошка облезлая!
А я в это время мчалась к нему, чтобы предупредить, чтобы спасти, чтобы оградить его от заботы. Я-то приготовила себе отраву, чтобы никому ничего не сказать, потому что я любила эту ничтожную тварь, мерзкого обманщика. Он и меня обманывал, и ее, свою Клаву, тоже обманывал. Но меня он обманывал больше и бессовестнее, потому что приходил ко мне на час, на ночь, на пять минут, чтобы, как паук-кровосос, выпить из меня золото, вытянуть его и уползти в свою паучью нору к своей паучихе. Он пошел сейчас с ней в дом, она приготовила ему ужин, постелила постель, и он будет с ней до половины двенадцатого, а потом прыгнет в мою машину и помчится на дежурство.
Ох, какая же я несчастная дура, какая слепая баба, поверила лживым словам такого пройдохи. Нет, я не буду его жалеть!
Елена Петровна поднялась на колени, потом встала и пошла ровно, твердо, с каждым шагом накапливая в себе ненависть для мщения.
Я изрублю его новую машину топором в клочья, я выжгу ему глаза кислотой. И пусть Клавочка водит за руку этого грабителя, громилу, преступника. Да, он — самый настоящий преступник! Это он научил меня воровать песок и раствор, а я поддалась, как пятнадцатилетняя дура, на эти уговоры. Он же мне ничего, ну, просто ничего не давал, ведь мы столько патрончиков продали Зайцеву. На эти деньги можно было не одну машину купить, это точно! И вот у него все есть, а у меня ничего. Нет, так не будет теперь. Теперь все изменится. Теперь я изрублю эту машину, а себе куплю новенькую, куплю назло ему и построю гараж, и будет у меня кооперативная квартира, и дорогая мебель. У меня есть еще целых шестьсот граммов золота, а Евгений Александрович сказал, что за них вообще-то можно получить двадцать четыре тысячи. Даже подумать страшно, как это много! Он, правда, схитрил, он тоже еще тот жучила, он хотел меня снова обмануть, купить его опять почти задаром. Но уж нет, мужики-грабители, теперь у вас такое не пройдет. Теперь я не буду советоваться ни с тобой, ублюдок Серегин, ни с вами, Евгений Александрович. Я теперь ничего не боюсь, мне теперь ничего не жалко, я сама найду настоящего покупателя, который даст мне столько денег, сколько я попрошу. У меня еще где-то должна быть целая литровая банка раствора, из нее можно получить немало песка. И вовсе не обязательно ждать два месяца. Пусть за вами следят, товарищ Зайцев, за мной никто не следит, на меня писем никто не писал, я ни в чем не виновата, меня никто даже не заподозрит, у меня целая кипа грамот. Я уговорю Сашу, и мы вместе с ним на его «Москвиче» куда-нибудь поедем и найдем настоящего покупателя. Я Сашу смогу уговорить, он у меня хороший, непьющий, скромный. Он купит новенькую машину, мы сядем в нее, и он повезет меня к Серегину. Я крикну, чтобы он вышел из дома. А когда он выйдет и со своей изуверской улыбкой подойдет, тут я ему спринцовкой" с кислотой в лицо и жахну. А потом возьму топорик, и, пока он будет кататься от боли по земле, изрублю его «Жигули» красные, которые, если разобраться по правде, по-честному, вовсе не его, а мои. Ну и пусть. Я их изрублю за то, что он обманом купил их, за то, что надругался над всеми моими чувствами, за то, что унизил меня. И пусть он остается со своими свиньями, хряк паршивый, со своей Клавдией, чтобы она вот так же мучилась и страдала. А почему бы и нет? Я ей все расскажу, какой муженек у нее ласковый да пригожий. Она уж его «пожалеет» лучше, чем я, она сильная, она ему все кости переломает, глаза выцарапает. И он никуда не пойдет на нее жаловаться, потому что это его жена, потому что он сам во всем виноват. Да, жадность его сгубила, вот что. Только жадность к деньгам, водке и женщинам. Ведь он сколько раз приходил ко мне под хмельком, и от него пахло другими духами. Раньше мне казалось, а теперь я точно знаю, что так и было, что он на мои же деньги с другими! Ну, ты у меня пожаришься в геенне огненной, ты у меня поплачешь, в ногах поваляешься.
Нет, Евгений Александрович, ни дня, ни часа я не буду ждать, пока вы соизволите купить у меня золото. Я сегодня же, сейчас же поговорю с зятем, чтобы он начинал искать настоящего покупателя. Мне нужно отомстить Серегину не завтра и послезавтра, а как можно скорее. Мне нужно, чтобы он не успел разжалобить меня, ведь я же добрая. Мне надо, чтобы он увидел, что я и без него могу жить счастливо и беззаботно. Так что, извините, товарищ стоматолог. Наслаждайтесь чарами своей жены-красотки, а меня навсегда оставьте в покое. Я теперь ни с кем не буду связываться. Хватит, научили, наелась досыта вашими утешениями и красивыми словами. Я теперь человек свободный и сильный. Вот увидите, я вам докажу!
32Из кинотеатра Павлов и Вера возвращались неторопливо. Елена Петровна была дома, за Максимкой присмотреть есть кому, а побыть вдвоем Александру и Вере за последнее время удавалось не так часто. Фильм был старый, назывался «Осенний марафон», и Павлов видел, что жена приуныла, шла какая-то неулыбчивая, кислая, а потом неожиданно сказала:
— Все вы, мужики, одинаковые. Сколько волка ни корми, он в лес смотрит.
— Из правил бывают исключения, — ответил Александр, имея в виду себя.
— Исключения? — Вера шмыгнула носиком. — А почему ты вчера опять пришел и от тебя вином пахло?
— Ну, что ты? Я же машину отремонтировал, купил слесарям водку, а сам только бутылку пива выпил. И этого мне нельзя?
— Миллион, Саша, с копейки начинается.
— Ты прямо как наша главбухша, — Павлов усмехнулся. — Миллион. Ну, ты даешь!
Вчерашняя поездка с Биноклем к зубному врачу Одинцову получилась неудачной. Они вошли к нему в кабинет вдвоем. Одинцов, конечно, испугался, но виду не подал, только глаза у него забегали в разные стороны. А Бинокль подошел к нему, как к старому знакомому, сразу руку протянул:
— Привет, доктор, это мы! — и заулыбался. Противная вообще-то у него улыбка. Будь моя воля, подумал в тот момент Павлов, я бы запретил ему улыбаться: сразу видно, что наглец и дурак несусветный. А доктор напугался, наверно, потому, что они вошли вдвоем. Нет, надо было Биноклю одному идти.
— Ты не суетись, доктор, — сказал Глазов, кивая в сторону Павлова, — это мой друг. Мы с ним вместе товар привезли. Такой же, как в прошлый раз.
— А сколько граммов? — спросил Одинцов уныло.
— Саня, сколько у нас на весах в магазине вышло? Граммов пятьдесят. Будешь брать?
— Я, может, и взял бы, но у меня сейчас денег нет. Если попозже, — Одинцов задумался, — ну, через неделю.
— Нет, доктор, нам сегодня деньги нужны, сейчас. Ну, в крайнем случае завтра прямо с утра. — Глазов нахмурился, и лицо его сразу стало добрее. — Жаль, профессор, что так получилось. А ты не можешь сказать, у кого на этот товар сейчас есть деньги?
— Даже не знаю, честное слово. Я живу сам по себе, особой дружбы в этом плане ни с кем не вожу.
— Ну и живи, — прервал Глазов. — А мы пойдем. — Он направился к двери, потом обернулся: — Слышь, доктор, а ведь мы пошутили. Мы тебя проверяли, ты понял? На понт брали. Мы из милиции, между прочим. Показать удостоверение? — он сунул руку в карман.
— Не стоит. Из милиции, так из милиции. Я вам верю.
— То-то! — улыбнулся Глазов и подмигнул Павлову. — Пошли, товарищ майор, здесь все в порядке.
На улице Глазов громко расхохотался.
— Ну, как? Здорово я его напугал? А он поверил, правда?
— Ни капли он тебе не поверил. Такие, как ты, Бинокль, сидят в милиции, а не работают там. Это сразу видно.
— Но-но! — обиделся Глазов. — Кончай намекать. Слышь, Саня, давай таксистов пощупаем на эту тему. Они ребята шустрые, должны все знать.
На такси в общей сложности они истратили восемь рублей, пять из них заплатил Павлов, а три Глазов. Один из водителей, когда Глазов спросил у него, не знает ли тот, у кого можно быстро поставить золотую коронку, назвал фамилию Гришин. И добавил, что лет десять назад Гришин славился своим уменьем. А сейчас — неизвестно.
— Почему?
— Не встречал я его давно, надобности не было, — ответил таксист и назвал адрес. — А если пятерку на счетчик положите, могу ему позвонить, предупредить, что приедете. Он, правда, не в поликлинике, а дома работает, так, любитель.
![Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]](/uploads/posts/books/133581/133581.jpg)
