Андрей Ильин - Боец невидимого фронта
Скоро майора вызвали к начальству, через голову непосредственного командира.
— Есть мнение продвинуть вас на более высокую должность… На должность вашего командира.
Майор опешил.
— Но полковника никто от дел не отстранял.
Ему не ответили. Ему сказали:
— Подумайте и дайте ответ завтра. Майор пошел к полковнику.
— Мне предлагают ваше место.
Полковник внимательно посмотрел на своего, которого он когда-то привез в Москву, ученика.
— Чем ты должен отработать?
— Ничем.
— Не верю. За просто так такое не предлагают. Думаю, они захотят подвести меня под суд за перегибы и потащат тебя на процесс свидетелем. Я думаю, тебе надо соглашаться.
— Соглашаться?!
— Меня спишут в любом случае. Если с твоей помощью, то на мое место сядешь ты. А это для дела лучше, чем если сядет кто-нибудь другой. Другой все развалит.
Ты должен согласиться..
Майор согласился.
Полковника отдали под суд, лишили званий и наград и дали пять лет лагерей. Майора назначили на его место и присвоили внеочередное звание.
Новые хозяева по достоинству оценили его преданность.
Несколько лет подполковник Крашенинников занимался своим делом и его никто не трогал. Он пробивал штаты, звезды и деньги.
— В будущей войне побеждать будут не танки и артиллерия, а мобильные, хорошо обученные и вооруженные десантные группы, — убеждал он начальство.
Ему, памятуя о масштабных сражениях последней войны, не верили, но на всякий случай деньги давали. На фоне отпускаемых на оборону многомиллионных средств его копейки ничего не значили.
Подполковник обучал кадры и разрабатывал новые приемы противодиверсионной и противопартизанской борьбы. Но чтобы знать, как бороться против, надо было быть чуть-чуть диверсантом и чуть-чуть партизаном.
Подполковник готовил из своих людей и тех и тех. Одних он отправлял в тыл условного противника, других заставлял их ловить.
Среди подчиненных он слыл «зверем», потому что никого никогда не жалел и за невычищенный после стрельб автомат был способен объявить десять суток ареста. А мог и снять звезду.
Его не всегда понимали.
А он просто помнил, к чему приводит небрежное отношение с оружием… И гонял своих подчиненных нещадно. До кровавого пота.
И выдавал на-гора результат.
На окружных и армейских соревнованиях его ребята занимали первые места.
Однажды он играл в «войну» с армейскими разведчиками. Те должны были захватить и взорвать пусковую ракетную установку «синих», его бойцы — не дать им этого сделать.
Подполковнику придали батальон охраны, но он от него отказался.
— Здесь не числом надо брать.
— А чем?
— Вот этим… — постучал подполковник указательным пальцем по лбу.
И, вызвав командиров подразделений, поставил им боевую задачу — проникнуть на объект. Тому, кто придет первым, обещал внеочередную звезду.
Других поставил в охранение. И тоже обещал звезду — за поимку диверсантов. Он играл сам с собой — за обе стороны.
Пять групп были выброшены вблизи пусковой. Три из них выбрали один и тот же маршрут. Две избрали свой, особый путь.
Пробралась на пусковую лишь одна.
— Теперь вы знаете, где они пойдут, — сказал подполковник. — Выставите на маршруте засады.
Большинство диверсионно-разведывательных групп выбрали стандартный путь, потому что он был самым оптимальным. И вышли на пулеметы. Вышли сами.
Одна группа действовала по нестандартной схеме, по той, по которой на объект проникла учебная группа. Но этот путь был тоже закрыт.
Подполковник переиграл своих противников, получив из рук министра именные часы.
— И все равно это не то, ерунда это, — говорил он. — Мы взяли их, потому что мыслили так же, как они. Однотипно.
— Значит, правильно мыслили, раз взяли!..
— Неправильно! Мы подобны, мы живем в одной стране, учимся в одних школах, читаем одни книги… Это накладывает отпечаток на мышление. Вполне возможно, что француз, американец или китаец в этой ситуации действовали бы по-другому.
— Эк куда ты хватил!
— Нужно изучать не оружие, нужно изучать психологию противника. Воюют не винтовки, воюют люди!..
Именно подполковник начал впервые прогонять бойцов через морг. Он приводил их целыми подразделениями, расставлял вокруг столов, где происходило вскрытие, и заставлял смотреть. И заставлял брать в руки вынутые человеческие внутренности.
— Это что еще за самодеятельность? Ты что, совсем охренел?! — ярилось начальство.
— Это не самодеятельность, это психологическая подготовка бойцов.
— Копаться в потрохах?
— Да, копаться во внутренностях. Солдаты должны привыкнуть к виду смерти. Иначе, когда дойдет до дела, они будут зажмуривать глаза.
Его не понимали и объявляли выговора. А он гнул свою линию.
— Мы должны готовить людей к войне, а не к парадам. Им придется убивать. И придется умирать. Если они не преодолеют свои страхи, свою брезгливость теперь, то там, в реальных боевых, у них времени на это не будет. Враг им этого времени не даст.
И гнал подразделения в морги и на бойни.
— Когда я убил первого своего врага там, в Прибалтике…
— Опять ты про свое! Это когда было? Теперь война другая!
— Война всегда одинакова!..
В подполковничьем звании он дотянул до Афгана. Стремительно начавшаяся карьера дала сбой. Но его мало интересовали звания, его волновало дело.
Он написал рапорт об откомандировании его и его людей в Афганистан.
— Наград ищешь?
— Работы.
В Афганистане подполковник в штабах не отирался. В Афганистане подполковник лез в самое пекло.
— Вы не можете возле каждого кишлака поставить по гарнизону, — говорил он. — Тогда надо вводить не одну армию, тогда нужно вводить десять армий.
— А что же тогда делать?
— Выявлять и уничтожать с помощью авиации базы и склады оружия, перекрывать пути снабжения, вербовать информаторов, ссорить лидеров повстанцев…
— Это не задача армии.
— А что задача армии?
— Ведение боевых действий.
— Вы своими пушками здесь такого наворочаете…
Подполковник никого ни в чем не убедил. В дело вступила артиллерия.
Но он не сдался, он начал воевать так, как считал нужным воевать.
За несколько месяцев люди подполковника взяли под контроль несколько караванных путей, по которым из Пакистана шло оружие. Они ни за кем не бегали, они просто ждали — день, два, неделю… столько, сколько придется. И почти всегда дожидались — на тропе показывались поднимающиеся на перевал вьючные лошади или верблюды.
Небольшие караваны они не трогали. Небольшие караваны они пропускали, чтобы убедить противника в том, что дорога безопасна. И вслед за малыми приходили большие караваны.
Они давали им возможность втянуться в ущелье и внезапно, с двух сторон открывали ураганную стрельбу, рассекая колонну на две и более частей. Укрыться было невозможно: пули летели со всех сторон. Занявшие окружающие высотки снайперы выбивали командиров. Если караван был слишком большим, они вызывали по рации «вертушки» и отходили на запасные позиции. Вертолеты по наводке корректировщиков утюжили местность ракетами. И, отработав, эвакуировали группу на базу.
Афганцы назначили за голову подполковника награду. Но он был неуловим. Потому что был очень расчетлив.
За полтора года почти непрерывных боевых действий он потерял только десять бойцов!
И вполне заслуженно получил Героя Советского Союза и звание полковника. Война щедро рассыпает на погоны и кителя звезды. И еще на кладбищенские памятники…
Другой бы на его месте притих, выслуживая генеральские погоны с лампасами. А он написал большой, страниц на десять, рапорт, где предлагал вывести из Афганистана девяносто процентов войск и вести войну опосредованно, то есть с территории Таджикистана и Туркмении, используя мобильные десантные соединения и небольшие диверсионные группы.
Его позиция сильно отличалась от общепринятой, и полковника-бузотера предпочли убрать подальше. Выскочек тогда не любили. Как, впрочем, и всегда.
Полковника вернули в Союз, назначив замом по тылу в заштатный, забытый богом и командованием округ. Формально это было повышение, так как должность соответствовала генеральскому званию. На самом деле это была ссылка, так как его оторвали от любимого дела.
Но в армии не принято говорить «нет», в армии принято говорить «есть!;». Полковника произвели в генералы и вручили в руки вместо автомата арифмометр.
Он начал работать как умел.
Вызвал к себе снабженцев и бухгалтеров и велел «по-быстрому» объяснить ему премудрости проводок.
— Но это же целая отдельная наука, — сказали ему.
— Ничего, я понятливый.
Он не привык кому-нибудь доверяться. Он привык все делать сам.