Р. Шулиг - Белые линии
На него никто не обратил внимания. Через широкие двери террасы он вошел в холл, выдвинул ящик одного из комодов и взял из него маленький браунинг. Проверив, есть ли патрон в стволе, Хэкл положил пистолет в карман и вышел в сад, будто желая подышать свежим воздухом.
Он не ошибся. Тень за забором приобрела очертания человеческой фигуры, а потом и заговорила негромким хриплым голосом:
— Наконец-то, Арни... Слава богу! Я уже полчаса на тебя смотрю... И обращаюсь с молитвами ко всем святым, чтобы ты меня заметил...
Браунинг оказался ненужным, но Хэклу от этого легче не стало. Наоборот. При виде грязного, в помятой одежде человека за забором у него даже дух перехватило, но через секунду он зло прошептал:
— Ты с ума сошел! Что тебе здесь нужно?
— Мне плохо, Арни... Пусти меня в дом... Через заднюю дверь. Меня никто не увидит, клянусь...
Хэкл привел пришельца в одно из помещений виллы, зажег настольную лампу, однако сесть ему не предложил. Посмотрев с едва скрытым отвращением на вызывавшего жалость мужчину, он нетерпеливо спросил его:
— Так чего ты хочешь? Быстро! У меня здесь гости, слышишь их голоса? Я не могу оставлять их одних.
Но Павел Блага не воспринимал ни тон Хэкла, ни всю враждебность окружавшей его атмосферы. Сладостно, с уверенностью человека, который чувствует, что здесь ему ничто не грозит, он погрузился в одно из кресел и любовно провел ладонями по плюшу, ощущая его мягкость и нежность.
— Я уже три ночи не спал как следует, Арни. Дремлю в полглаза в холодных залах ожидания на вокзалах, все время в напряжении, с рукой на пистолете. Даже помыться не было возможности... Только лицо ополаскивал в туалетах. Наверное, от меня несет потом, грязью и усталостью. Мне холодно... Я хочу есть и пить, у меня нет денег... И у меня, наверное, жар. Ты не знаешь, как я ждал этой минуты, Арни!
Но Арнольд Хэкл, которого нисколько не тронули страдания Благи, холодно осадил его:
— И из-за этого ты нарушаешь правила конспирации? Хочешь и меня провалить?
Обиженный холодностью Хэкла, Блага стал защищаться:
— В случае крайней необходимости...
— У хорошего агента, — прервал его Хэкл, — не должно возникать такой крайней необходимости!
Это был удар ниже пояса, заставивший Благу вскочить с кресла.
— Но я же сделал все, что вы от меня хотели! — В его словах сквозили волнение и неподдельная обида. — С риском для жизни я прошел всю Чехию и Моравию, я связывался с людьми, я активизировал деятельность подпольных организаций, я организовывал...
— Однако все это потом лопнуло как мыльный пузырь, — снова бесцеремонно прервал его Хэкл. — Подпольные организации раскрывались всюду, где ты появлялся, по твоей вине мы потеряли сеть с таким трудом созданных боевых подпольных формирований. Так чего же ты еще хочешь?
Блага был потрясен услышанным, он понял, что его уже списали, что теперь он никому не нужен. С усилием он выдавил из себя хриплым голосом:
— Отомстить!
— Кому?
— Тому, кто мне больше всех испортил крови. Он живет в Праге.
— Чепуха! На это уже нет времени. Тебе нужно думать о том, как исчезнуть из этой страны побыстрее, пока тебя не взяли.
Однако Блага, находясь в плену патологической ненависти к человеку, который свел на нет все его старания в Чехословакии, отверг предложение Хэкла:
— Нет! Он уничтожил меня! Я должен его убить!
— Это единственное, что ты умеешь, — пренебрежительно ухмыльнулся Хэкл. — Но эра террора после событий в Венгрии кончилась. Центр выработал другой, более эффективный план, рассчитанный на длительную перспективу. Наши называют его «Белые линии». Будем влезать им под кожу иначе, идеологически. Короче говоря, теперь нам будут нужны умные головы, а не пистолеты. А вот этого-то у тебя, как нам кажется, и нет! Ты ничего не понял. Иди и больше здесь не появляйся. Твое место — на свалке.
Блага тяжело дышал, ему казалось, что все это — страшный сон, он не мог поверить, чтобы с ним могли так обращаться после всего, что он для них сделал.
— Ты меня прогоняешь?
— А чего еще бы ты хотел?
— Помыться... отдохнуть, пожить спокойно хотя бы три дня... — Заметив холодный неприступный блеск в глазах Хэкла, он совсем потерял уверенность. — Ну хотя бы поспать эту ночь!
Но Хэкл был неумолим:
— Нет! Я не могу ничем рисковать!
— Ну тогда дай мне денег. У меня нет ни кроны.
— Нет! Их мы тебе дали уже достаточно!
— Телефон! Позвони...
— Кому?
— Ей... Джейн... Я звонил ей с вокзала... Она лучше тебя... Она пригласила меня к себе... Я должен ждать ее сегодня ночью перед домом... Но она хочет удостовериться...
— Нет, ее оставь в покое, она приличная девушка. Я не могу поставить под угрозу ни себя, ни ее. Наверняка мои телефонные разговоры прослушиваются. У меня для тебя есть только одно — свободный коридор через Циновец на Берлин.
— Можешь быть уверен, что я... — хотел снова просить его Блага.
— Нет! — твердо и окончательно сказал Хэкл. — Перелезешь сейчас через забор и, миновав два сада, выйдешь на пустырь. Там увидишь крепкий сарай, пригодный для жилья, с хорошими ставнями, но их не открывай. Внутри есть матрац и одеяла, бензиновый примус, запас еды — все для того, чтобы прожить несколько дней. Возьми ключ. Через неделю со вторника на среду в час ночи под первым виадуком на Дечинском шоссе за Прагой тебя подберет грузовик фирмы «Кифер» с датским номерным знаком. Водителя грузовика зовут Серенсон, он отзывается на пароль «Белые линии». Тебе все ясно? Запомнил?
Блага минуту молча и с ненавистью смотрел на него. Потом проговорил:
— Ты неумолим, Арни... Я отплачу тебе тем же... Однажды я докажу тебе, что время террора не прошло... — Он хрипло крикнул: — Ты дашь мне хотя бы напиться?
Арнольд Хэкл взял со стола сифон, наполнил стакан водой и небрежно пододвинул его к непрошеному визитеру.
Блага с жадностью выпил. После этого Хэкл холодно и с отвращением произнес:
— А теперь исчезни!
2Агент Павел Блага, бывший надпоручик КНБ, который при драматических обстоятельствах бежал из Чехословакии в феврале 1948 года, вернулся туда ранней весной 1956 года, спрятавшись в трюме первого буксира, который после долгой зимы пришел из Гамбурга в Прагу. Он не испытывал страха перед этим возвращением. За его плечами были не только специальное обучение в годы войны, но и длительная тренировка в лагере по подготовке агентов и шпионов в Баварии, принадлежавшем одной из империалистических секретных служб. Это был меткий стрелок, универсальный спортсмен, профессионал в каратэ и дзюдо, и к тому же хладнокровный, интеллигентный убийца. Он любил приключения и не боялся смерти; такие люди рождены для войны, а когда военных действий нет, они становятся агентами-террористами, наемниками или уголовными преступниками. И вот он снова пересек чехословацкую границу — на этот раз в противоположном направлении, — снабженный адресами явок. На один адрес он возлагал особые надежды.
Чадеки жили теперь в старом многоквартирном доме в Жижковском районе Праги на Есениовой улице. После неудачной попытки побега в феврале на Запад они, разумеется, не могли остаться в пограничном районе и переселились сюда, в Прагу. Чадек работал подручным рабочим на одной из пражских фабрик, а пани Инка, некогда сияющая красавица, которая верховодила на балах в приграничном городке, разочарованная и увядающая, работала продавщицей в кондитерской на Угольном рынке.
В тот мартовский вечер, уставшая после долгой дневной смены, она возвращалась домой. Был обычный серый будничный день, к каким она уже привыкла. Пройдя после работы но такому же серому проезду, Инка вошла в подъезд и стала подниматься по стоптанным ступенькам темной лестницы к себе в квартиру. Что ее могло здесь ожидать кроме грязных облупившихся стен коридоров, шума семейных ссор, проникавшего через двери запаха капусты, свинины да дешевого гуляша?
Но вдруг по ее телу пробежали мурашки. Песня, боже, та песня!.. «Прощальный вальс»... У Инки неожиданно пропала решимость идти дальше, она остановилась в ожидании, готовая в любой момент убежать. Но нет, уже поздно!
Одна из теней оторвалась от других теней лестницы и приняла форму мужской фигуры.
— Спаси меня господи! — выдохнула Инка и перекрестилась. Она таращила глаза на мужчину, не в силах тронуться с места. У нее было такое ощущение, что ее коснулась смерть, что тот, кто неожиданно предстал перед ней, пришел откуда-то из загробного мира и от этого ей, видно, не уйти. Глядя на него в течение нескольких секунд, она вспомнила тот шумный февральский бал и первые слова, которые они тогда сказали друг другу:
«Знаете, как я сейчас себя чувствую?»
«Так же, как и я, — прекрасно!»
«Нет... мне грустно!»
«Почему? Вам со мной нехорошо?»
«В голову лезут воспоминания...»
