Ален Паж - В тенетах смерти
Калан внезапно проснулся от смеха, кристально чистого смеха, напомнившего ему что-то далекое из его прошлого.
Он с трудом поднялся. Смех сразу прекратился. Ему показалось, что он сходит с ума.
Калан провел рукой по бороде, по затрудняющему дыхание сломанному носу и вздрогнул при мысли о пропускаемых через его тело электродах, которые элегантный человек устанавливал на самых чувствительных органах.
Калан вцепился зубами в грязный рукав своей куртки, на которой уже тогда, когда он впервые ее надел, были темные пятна. Он решил, что надо говорить… Сказать все, чтобы освободиться от мучивших его безмозглых скотов. Он скажет все, чтобы избавить себя от следующего сеанса. Назовет имена, обрекая на смерть несколько человек, которые вскоре будут навсегда забыты. Какое это имеет значение? Что значит жизнь муравья по сравнению с вечностью?
Он упал на кровать и не отреагировал даже на шаги в коридоре. Дверь открылась, и Калан прижался к стене.
— Господин Калан, сядьте, пожалуйста.
В голосе дружелюбие. Калан открыл глаза и увидел перед собой улыбающегося ему высокого крупного человека. Высокий блондин спортивного сложения был похож на кинозвезду. У него был светлый, открытый взгляд. Его присутствие в этой обстановке казалось неуместным.
— Меня зовут Поль. Хотите сигарету?
Калан недоверчиво посмотрел на протянутую пачку.
— Берите же, — настаивал Поль.
Калан решился, и Поль дал ему прикурить.
— Поверьте, мне очень тягостно видеть такого человека, как вы, в подобной ситуации, — продолжал Поль.
Он вынул зеркало и протянул его Калану.
— Взгляните.
Калан увидел лохматое существо с потухшими глазами, заросшее, с серым цветом лица. Он схватил зеркало и запустил его в угол комнаты. Поль улыбнулся:
— Вам не надоела эта камера? Пойдемте со мной.
Калан почувствовал ловушку. К нему возвращался страх.
Они вошли в знакомый Калану кабинет, но динамо-машина и реостат исчезли. Поль подошел к шкафу, достал бутылку скотча и две рюмки. Он наполнил их и протянул одну Калану.
— Поговорим немного, — предложил он.
Калан испытывал симпатию к этому человеку, первому, кто в этих стенах обращался с ним по-человечески. Его затуманенный мозг предупреждал об опасности, но курить сигарету и пить скотч, такие обычные вещи в его прошлой жизни, было так приятно. Поль говорил:
— Наступила весна. Жаль, что вы не видите каштаны, они уже распустились. И как хорошеют весной женщины! Как хорошеет Париж! Я люблю женщин, и я люблю Париж!
— Довольно, — сказал Калан хриплым голосом.
— Я хотел предложить вам этот спектакль. Только от вас зависит, как скоро вы сможете наслаждаться им. Несколько вопросов, и я провожу вас в комнату, где все для вас приготовлено: костюм, лосьон, кремы, туалетная вода.
— Хватит, — перебил его Калан.
Но он не мог не думать о душистом мыле, о пене, о теплой ванне…
Поль предложил ему еще одну сигарету. Калан закурил, выпил скотч. Жизнь возвращалась к нему.
— Вы работаете на французов, не так ли?
— Да… — признал Калан.
Поль дружелюбно похлопал его по плечу.
— Вы мне нравитесь. Я уверен, что вы лучший агент в вашей Разведслужбе.
— Я был лучшим…
— Ну-ну, не скромничайте, Максим. Вы позволите называть вас по имени?
Калан кивнул. Кого напоминал ему Поль?
— Ваша миссия в Формоз оказалась очень эффективной. Кто бы еще мог так блестяще провести ее?
— Анен… Домон… — вырвалось у Калана.
Неожиданно в его голове прозвучал сигнал тревоги. Он резко вскочил и бросился на Поля. Тому не стоило большого труда нейтрализовать ослабевшее тело.
— Вы разочаровали меня, Максим, — сказал он с упреком. — Никакой благодарности. Если вы будете упрямиться, вы никогда не выйдете отсюда. Подумайте о тех, кто ждет вас и беспокоится о вашем исчезновении.
«Что-то должно случиться, — думал Калан. — Так не может продолжаться».
— Убирайтесь! — крикнул он.
— Говорите, — настаивал Поль, — и сегодня же вы будете спать в нормальной комнате, на нормальной постели.
— Убирайтесь! — повторил Калан.
— Не глупите, иначе вы обречены. Я восхищаюсь силой вашего характера, но сейчас вы употребляете ее против себя. Поверьте, жизнь стоит того, чтобы быть прожитой. Или вы соскучились по камере? И по пыткам?
Калан вздрогнул, обхватил голову руками. Не слушать, думать о чем-нибудь другом. О Кристине. Но ее образ расплывался. Ему стало страшно.
— Не теряйте время, Максим. Вы рискуете своей жизнью ради несуществующей идеи.
«Это так просто», — подумал Калан.
— Я думаю об одной женщине, — сказал он.
— О Кристине?
Калан резко поднял голову и взглянул на Поля. Тот рассмеялся. Его смех наполнил всю комнату, вызвав пробежавшие по телу Калана мурашки. Затем Поль грустно сказал:
— Все прошло в этом мире. Не за что зацепиться, Максим. Хотите доказательство?
Поль подошел к двери и театральным жестом медленно повернул ручку. Калан подскочил с искаженным от боли лицом.
— Нет! — закричал он.
Перед ним стояла Кристина и смотрела на него своими грустными зелеными глазами.
— Она работает на нас, — пояснил Поль.
Он резко закрыл дверь и повернулся к застывшему в оцепенении Калану:
— Все прогнило в этом мире, Максим, — сказал он.
Глава 7
Шифровальная Служба
Место отправления: Берлин
Отправитель: 00041ЖШ-АД-26
«Тело Анена найдено в Берлине в Шпрее. Согласно первым результатам расследования у Анена произошла в ночном клубе ссора с двумя моряками. Они выпили вместе. Разыскиваются как виновные. Несмотря на то что на теле Анена обнаружены следы ножевых ранений, смерть наступила в результате длительного пребывания под водой.
Очень обеспокоен».
Кост в ярости швырнул бумагу на стол. «Очень обеспокоен». Есть отчего, Эрбах! А разве он, Кост, был меньше обеспокоен здесь, в Париже, сидя в своем кабинете в полной безопасности?
Он позвонил Полетте, которая тотчас же вошла в кабинет.
Выражение лица Коста было замкнутым и суровым, и сейчас ничто в нем не говорило о его рафинированности и утонченном вкусе. Он взглянул на стоявшую неподвижно, так много знавшую и понимающую его без слов Полетту и улыбнулся ей. Но глаза его оставались суровыми. Полетта ответила ему улыбкой.
— Отправьте инструкцию Эрбаху. Закодируйте ее.
— Хорошо.
— Сообщите немедленно о положении агента, прибывшего под именем Вернера Бузенберга. Пароль: «Можно ли считать Вагнера лучшим оперным композитором?» Ответ: «Я отдаю предпочтение Верди».
Кост закурил сигарету и задумался. Полетта молча ждала.
Наконец он поднял голову и сказал:
— Это все, Полетта.
Глава 8
Человек лежал на кровати, все в той же камере. Только вместо угнетающей, мигающей лампы теперь висела обыкновенная, из матового стекла.
Человек с тревогой спрашивал себя: «Кто я?» Он не забыл еще некоторые, теперь такие далекие эпизоды прошлой жизни, когда его звали Максимом Каланом.
Постепенно он стал ощущать себя человеком, но теперь это был уже другой человек. Теперь он мог бриться, мыться, ему вернули ремень.
Он пока еще колебался в выборе одного из двух путей.
Когда ему удавалось не думать, он чувствовал себя хорошо. Тогда все казалось ему простым и естественным, а любые вопросы излишними. Причем в самой глубине души он сознавал, что состояние это ненормальное, даже опасное. Временами возникало впечатление, что у него одно тело и две души.
В коридоре послышались шаги, и дверь открылась. В комнату вошел высокий худой человек в белом халате, которого все называли доктором. Он сделал знак человеку на кровати следовать за ним. Вооруженных охранников больше не было.
Они вошли в безупречно чистую операционную, в которой располагалось несколько застекленных шкафов с различными медицинскими инструментами и необычное кресло, вызвавшее в человеке рефлекс страха.
Шлем, электроды, ремни… Доктор усадил человека в кресло… Электроток. Тело внезапно напряглось, сердце готово было выскочить из грудной клетки, на теле выступил едкий пот, и, когда доктор прекратил подачу тока, в кресле сидело уже лишь слабое подобие человека…
Сколько сеансов, сколько часов? Ощущение бесконечной пытки, вечного ада. Острой боли не было: боль была тупая, назойливая, гнетущая. Казалось, она никогда не кончится.
Это продолжалось часами, затем наступало отдохновение. Он погружался в какое-то новое для него состояние, в полузабытье…
Сейчас человек сидел на стуле возле стола. Доктор приветливо улыбался. Мягким голосом он говорил совершенно очевидные вещи, но как хотелось ему верить, верить во всем, со всем соглашаться…
