Виссарион Белинский - Стихотворения графини Б. Ростопчиной
Обзор книги Виссарион Белинский - Стихотворения графини Б. Ростопчиной
Виссарион Григорьевич Белинский
Стихотворения графини Б. Ростопчиной
Стихотворения графини Е. Ростопчиной. 1841. Часть I. Издание конторы привилегированной типографии Фишера. В Санкт-Петербурге. В 8-ю д. л. 190 стр.
С 1835 года, если не ошибаемся, почти во всех периодических изданиях начали появляться стихотворения, отмечаемые таинственною подписью «Гр-ня Е. Р-на»{1}. Само собою разумеется, что причина подобного способа давать о себе знать заключалась в нежелании автора быть известным под собственным своим именем – по скромности ли то было, или по не слишком высокому понятию о литературной арене, или по каким другим уважениям. Но поэтическое «инкогнито» не долго оставалось тайною, и все читатели таинственные буквы выговаривали определенными и ясными словами: «графиня Е. Ростопчина». Истинный талант, особенно при общественной и личной значительности, есть враг всякого «инкогнито». К тому же люди – странные создания (подлинно порождения крокодиловы):{2} иногда они потому именно не знают вашего имени, что вы поторопились сказать им его, и добиваются знать и узнают его потому только, что вы скрываете или делаете вид, что скрываете его. Евины потомки, люди всего скорее попадаются на приманку таинственности, которая раздражает их врожденное любопытство, – повторяем, главная причина неудачного литературного инкогнито графини Ростопчиной заключалась в поэтической прелести и высоком таланте, которыми запечатлены ее прекрасные стихотворения. Нам тем легче отдать о них отчет публике, что все они известны каждому образованному и неутомимому читателю русских периодических изданий. Посему мы почитаем себя вправе не прибегать к большим выпискам и ограничиваться только указанием на ту или другую пьесу, для подтверждения нашего мнения об интересных произведениях светской музы графини Ростопчиной. И мы выскажем наше мнение прямо и откровенно, чуждаясь сколько безусловного удивления, столько и пристрастного равнодушия.
Отличительные черты музы графини Ростопчиной – рефлексия и светскость. Можно сказать, что это муза рассуждающая и светская. Перечтите пьесы: «Страдальцу», «Полузнакомой», «Равнодушной», ««Зачем?» ответ на что», «Отринутому поэту», «На Дону», «На памятник Сусанину» и некоторые другие – во всех них встретите вы бездну вопросов, вроде следующих: «зачем?», «ужель?», «ты ль это?», «тебе ль?» и т. п. «Зачем» особенно часто повторяется в стихотворениях графини Ростопчиной. Даже те из них, в которых нет прямого вопрошения, большею частию не иное что, как рассуждения в прекрасных, а иногда в поэтических стихах. Несмотря на все уважение к графине Ростопчиной, мы не можем не заметить, что рассуждение охлаждает даже мужескую и мужественную поэзию и придает ей какой-то однообразный и прозаический колорит. Правда, этого нельзя безусловно отнести к прекрасным медитациям{3} графини Ростопчиной; но все-таки нельзя не сказать, чтобы ее стихотворения не выиграли больше в поэзии, если бы захотели оставаться поэтическими откровениями мира женственной души, мелодиями мистики женственного сердца. Тогда они были бы и любопытнее для остальной половины человеческого рода, бог знает почему присвоившей себе право суда и награды. Сохрани нас бог от вандальской мысли ограничить поэтическую деятельность женщины только сферою, оставленною ей варварством мужчины; но. мы думаем, что, вступая в сферы, присвоенные себе силою мужчины, женщине должно иметь и мужские силы при женской грации, подобно гениальной Дюдеван…
Исключительное служение «богу салонов» также не совсем выгодно и для музы графини Ростопчиной. Наши салоны – слишком сухая и бесплодная почва для поэзии. Правда, они даже и зимою дышат ароматом, или, как говорит муза графини Ростопчиной, «сыплют аромат»; но этот аромат искусственный, возросший на почве горшков, а не на раздолье плодотворной земли, улыбающейся ясному небу. Бал, составляющий источник вдохновений графини Ростопчиной, конечно, образует собою обаятельный мир даже и у нас, не только там, где царит образец, с которого он довольно точно скопирован; но он у нас – заморское растение, много пострадавшее при перевозке, помятое, вялое, бледное. Поэзия – женщина: она не любит являться каждый день в одном уборе; напротив, она каждый час любит являться новою; всегда быть разнообразною – это жизнь ее; а все балы наши так похожи один на другой, что поэзия не пошлет туда даже и своей Kammerfraulein[1], не только не пойдет сама. Между тем вся поэзия графини Ростопчиной, так сказать, прикована к балу: даже встреча и знакомство с Пушкиным, как совершившееся на бале, есть собственно описание бала{4}, которое более бы шло к письму или статье в прозе, чем с рифмами.
Муза графини Ростопчиной не чужда поэтических вдохновений, дышащих не одним умом, но и глубоким чувством. Правда, это чувство ни в одном стихотворении не высказалось полно, но более сверкает в отрывках и частности, зато эти отрывки и частности ознаменованы печатью истинной поэзии. Сколько, например, души в этих стихах:
Но вы, разрозненные роком,
Любимцы блеклые мои,
На лоно матери-земли
Вы, принесенные оброком
С родимых ветвей и вершин,
Как много дум и откровений,
Как много горестных видений
И занимательных судьбин (?)
Я вижу в низкой вашей доле!..
Не много будущности в вас,
Но все на жизненной юдоли
Переживете вы не раз
И рано скошенную младость,
И сон любви, и красоту,
И сердца пламенного радость,
И вдохновенную мечту{5}.
Еще более глубоким чувством запечатлено стихотворение «Последний цветок»;{6} это, по нашему мнению, лучшее стихотворение в книжке. Вот оно:
Не дам тебе увянуть одиноким,
Последний цвет облистанных (?) полей!..
Не пропадет в безмерности степей (?)
Твой аромат; тебя крылом жестоким
Не унесет холодный вихрь ночей.
Я напою с заботливым стараньем
Тебя, мой гость, студеною водой;
Я нагляжусь, нарадуюсь тобой;
Ты отцветешь… и с нежным состраданьем
Вложу тебя в псалтырь сопутный мой.
Чрез много лет, в час тихого мечтанья,
Я книги той переберу листы;
Засохший мне тогда предстанешь ты…
Но оживешь в моем воспоминаньи,
Как прежде, полн душистой красоты.
А я, цветок, в безвестности пустыни
Увяну я… и мысли тщетный дар,
И смелый дух, и вдохновенья жар,
Кто их поймет?.. в поэте луч святыни
Кто разглядит сквозь дум неясных пар?..
Поэзия, она благоуханье
И фимиам восторженной души;
Но должно ей гореть и цвесть в тиши,
Но не дано на языке изгнанья
Ей высказать все таинства свои.
И много дум, и много чувств прекрасных
Не имут слов, глагола не найдут,
И на душу обратно западут…
И больно мне, что в проблесках напрасных
Порывы их навек со мной умрут!
Мне суждено под схимою молчанья
Святой мечты все лучшее стаить,
Знать свет в душе… и мрак в очах носить.
Цветок полей, забытый без внимания,
Себя с тобой могу ли не сравнить?.. {7}
Отмеченные курсивом слова в первом куплете принадлежат к числу тех из изысканных и неточных выражений, которые иногда портят лучшие вдохновения графини Ростопчиной. Особенно неприятно поражает слово «облистанный», которого значение едва ли кому будет понятно.
Даже и в рефлектированных стихотворениях графини Ростопчиной встречаются места, ознаменованные думою и чувством, – и мы поступили бы несправедливо против ее музы, если бы не выписали этих стихов из пьесы «Равнодушной»:
Мой друг… мне жаль тебя!.. ты молода, прекрасна,
С душой чувствительной, ты дышишь для любви,
Тебе ль, во цвете лет, ошибкою ужасной
Безжалостно, навек убить права свои,
Проститься с счастием… погибнуть для земли?..
Нет… верь, бог милости, бог пламенных молений
Не принял робкого ответа твоего!
Верь, жертва слез твоих, постов и треволнений
Противна благости вселюбящей его!..
Не он ли создал нас, чтоб с кротостью, с терпеньем
Посланье ангелов в быту земном свершить?..
Не он ли нам велел быть миру утешеньем,
Мужчине гордому путь трудный облегчить
И от житейских смут в нем сердце охранить?..
Не он ли одарил нас пламенной душою,
Нам сердце, чувство дал, явил в нас благодать,
И в ум нам дар вложил, как верой и мольбою
Отступников ума с святыней примирить?..
Так! мы посредницы меж божеством и светом.
Нам цель – творить добро, нам велено – любить,
И женщина, любовь отвергнувши обетом,
Не вправе более сестрою нашей быть!
Ей темный монастырь! Ей жребий закелейный!..
Ей гроб… но с думами, с тревогою, с тоской!..
И горе, горе ей, коль образ чародейный
Под черным клобуком сдружен с ее мечтой,
Под черной мантией волнует ум младой!..
Да, такие думы и чувства доказывают, что талант графини Ростопчиной мог бы найти более обширную и более достойную себя сферу, чем салон, и что стихи, подобные следующим, выражают только бессознательность, несправедливую как к своему собственному, так и вообще к высокому назначению женщины:
