Гривадий Горпожакс - Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014
– Не хандри, мой друг. Надо только захотеть, очень сильно захотеть, напрячь мускулы, разорвать путы повседневности…
– Тебе легко говорить…
– Ты забываешь, что мы живем в стране равных возможностей.
Как всегда, Джин и Лот мало говорили в тот вечер. Искусство «тэйблток» – застольной беседы – утерянное искусство. Но друзьям не надо много говорить, чтобы понимать друг друга.
Лот кивнул какому-то седому джентльмену, проходившему мимо карточного стола.
– Когда-нибудь я познакомлю тебя с этим человеком, – сказал Лот Джину. – Интереснейший человек – полковник Шнабель. Он был моим командиром в Корее. Мы участвовали в воздушном десанте девятнадцатого октября 1950 года. Наш сто восемьдесят седьмой парашютно-десантный полк выбросили в районе Сюкусен-Дзюнсен, в сорока километрах за линией фронта. Мы захватили узел дорог, чтобы отрезать отход частей северокорейской армии к северу от Пхеньяна. Дрались отчаянно, но задачу свою не выполнили: «гуки» прорвали наш заслон. Я отделался тогда легким ранением в голову, но сумел вынести контуженного Шнабеля – он был тогда капитаном – из огня.
Рассказ как будто мало чем примечательный, но Джин слушал его затаив дыхание, дописывая батальную картину щедрой кистью своего воображения.
– Может быть, сыграем в бридж или бакгаммон? – спросил Лот, стряхивая пепел с сигареты. Джин допил коньяк, потушил сигарету и встал.
– Пожалуй, попробую еще позвонить домой, – сказал он, бросив взгляд на часы. – Наверное, отец смотрит «Лейтшоу».
Лот кивнул и, взяв с журнального столика свежий номер журнала «Плэйбой», сквозь табачный дым проводил взглядом высокую, статную фигуру Джина Грина. Широкоплечий, узкобедрый, шесть футов и два дюйма – ростом с Линкольна… Из Джина, пожалуй, получился бы неплохой солдат. Если бы он, конечно, попал в верные руки.
Через несколько минут Джин вернулся. Еще издали по его изменившейся походке можно было понять, что он чем-то чрезвычайно расстроен.
– Лот! – озабоченно выпалил Джин, подходя к столику. – Натали говорит, что случилось нечто ужасное, что отец очень плох.
– Я подвезу тебя, – отозвался Лот, быстро вставая и кладя в сторону журнал с большегрудыми красотками.
– Не надо. Ведь ты через полчаса летишь в Вашингтон. Уверен, что Наташа напрасно бьет тревогу. Я позвоню тебе. Ты где остановишься?
– В «Уилларде».
– Увидимся. Пока! И спасибо за прекрасный ужин.
Почти выбежав на улицу, Джин глубоко вдохнул свежий воздух. Южный ветер развеял пелену смога над городом.
Не менее получаса добирался Джин Грин на своем светло-голубом «де-сото» выпуска 1960 года из центра Манхэттена, из фешенебельного района семидесятых улиц в Гринич-Виллэдж: мешал особенно густой в этот час поток машин по Пятой авеню. До Сентрал-парка и круга Колумба он проскочил сравнительно быстро. Трудней всего было проехать, заняв место в нескончаемой веренице машин, через забитый транспортом Бродвей – сверкающий миллионами огней «великий белый путь» – и через тесную Таймс-сквер – «перекресток вселенной». На Седьмой авеню, мчась мимо универмага Мейси и отеля «Говернор Клинтон» от закопченно-мрачного Пенсильванского вокзала, он дважды нарушил правила уличного движения…
За ним, устрашающе воя сиреной, помчалась полицейская машина, но в районе 34-й улицы преследователей затерли огромные фургоны швейников, а Джин круто свернул налево по Вест 14-й улице, пересек авеню Америк, выскочил на Пятую авеню.
Подъезжая к дому отца, он увидел две полицейские машины с красными маяками, две-три автомашины со знаками департамента полиции, «Скорую помощь» из больницы святого Винцента и фургон из морга.
Джин не мог знать, что этот фургон увозил тело его отца в лабораторию главного медицинского эксперта Нью-Йорка на Первой авеню.[2]
Тем временем Лот широким шагом вышел из клуба «Рэйнджерс» и направился к своей машине, запаркованной у тротуара напротив ночного клуба. Он кивнул знакомому швейцару клуба, похожему на аргентинского генерала в своей раззолоченной ливрее, и пошел было к своему «даймлер-бенцу», как вдруг заметил стоявшую неподалеку полицейскую «праул-кар» – патрульную машину. Из приспущенного бокового окна доносился по коротковолновому радио, вмонтированному в приборный щиток, голос диспетчера:
– Коллинг олл карз! Коллинг олл карз!.. Вызываем все машины! Вызываем все машины!
– Что-нибудь случилось, офицер? – деловито спросил Лот с едва заметным немецким акцентом.
Круглолицый, рыжий, веснушчатый сержант-ирландец, брызжа от возмущения слюной, рявкнул в открытое боковое окно:
– Прочь от машины, Мак! Ты что, нализался? Не знаешь, что…
Лот молча сунул удостоверение сержанту под нос.
– Извините, сэр! Айм сорри! Я увеличу громкость!.. К вашим услугам, сэр!
– Вызываем все машины! Вызываем все машины!.. Павел Гринев убит неизвестными лицами, убит двумя выстрелами из пистолета в своем доме, 17, Ист 13-я улица. Его жена ранена также выстрелом из пистолета и находится без сознания. Убийца или убийцы покинули место преступления между одиннадцатью тридцатью и одиннадцатью сорока пятью. На 10-й улице около кафе «Бизар» приблизительно в полночь был замечен известный наемный убийца гангстер Лефти Лешаков. Приказано задержать его. Предупреждаем: он вооружен! Повторяю…
– Благодарю вас, офицер! – нахмурясь проронил Лот
Мягко урча мотором, аквамариновый «даймлер-бенц» заскользил мимо клуба «Рэйнджерс» к Сентрал-парку.
…Инспектор полиции О'Лафлин, тяжеловес-ирландец с могучими мускулами, грузно обросшими жиром, заплывшими глазками-гвоздиками и кирпичным лицом с перебитым носом, был одет не в форму, а в обыкновенный штатский «бизнес-сют», деловой костюм, однако все, от мятой шляпы, которую он не потрудился снять, до тупых носков огромных блюхеровских ботинок, – все выдавало в нем полицейского.
– Где завещание вашего отца? – жуя потухшую сигару, обстреливал он вопросами сидевшего перед ним бледного Джина. Стоя посреди гостиной, инспектор набычился, уткнув дюжие кулаки в рубенсовские ляжки и широко расставил ноги.
В библиотеке пожилой полицейский врач, перевязав Марию Григорьевну, уложил ее на диван, сделал ей два укола – обезболивающий и антистолбнячный – и, ожидая, пока она очнется, занялся рыдавшей дочерью Гриневых.
– Успокойтесь, милочка. Сядьте-ка сюда. Идите, не мешайте полиции делать свое дело. Вот, примите-ка три таблетки транквилизатора. А теперь выпейте водички. Так-то. Вот умница!
Старый Эм-И – медицинский эксперт – сам себе удивлялся: почти каждый день на протяжении последних сорока лет сталкивался он с убийствами и увечьями в этих асфальтовых джунглях; давно бы вроде пора не принимать близко к сердцу чужое горе. Но эта красивая и несчастная девушка чем-то затронула его сердце.
Один из помощников инспектора посыпал черным порошком все предметы на столе в надежде отыскать отпечатки пальцев преступника.
Другой помощник, ползавший на коленях по синтетическому цвета аквамарина ковру, покрывавшему весь пол библиотеки, вдруг издал радостное восклицание:
– Вот она! Смотри, Эд! Третья, и, видать, последняя! На ладони в платке у него лежала закопченная стреляная гильза.
– Счет два-один в мою пользу, Лакки. С тебя пятерка. Я нашел две гильзы, а ты только одну.
– О'кэй, твоя взяла, Эд. Спорю на пятерку, что я вернее определю калибр и марку пистолета.
– Тебе не отыграться, Лакки. Ребенку ясно, что эти гильзы от патронов калибра 0,38, а стреляли скорее всего из «кольта».
Старый врач с усмешкой поглядел на Эда и Лакки. Эти ретивые молодые парни словно сошли с экрана популярнейшей телевизионной серии «Неприкасаемые» – о борьбе чикагской криминальной полиции с гангстерами.
По кабинету, щелкая фотоаппаратом с блицем, расхаживал полицейский фотограф.
Кто-то убрал звук в телевизоре, но не довел ручку до полного выключения. На экране шла беззвучная драка, и гангстер Джеймс Кэгни что-то беззвучно кричал.
А в гостиной инспектор О'Лафлин продолжал допрашивать Джина.
– Может быть, выпьете, инспектор? – вяло спросил Джин. – Скотч? Бурбон? Ржаное виски?
– Я спрашиваю тебя, парень, где завещание твоего отца?
– В сейфе, инспектор.
– В библиотеке?
– Наверное.
– Его там нет. Не было ли у твоего отца сейфа в банке?
– Насколько мне известно, нет.
– Кому завещал твой отец свое состояние?
– Он собирался оставить пожизненную ренту матери, а все остальное поделить между сестрой Натали и мной.
– Сколько же приходилось на твою долю, мой мальчик?
Джин допил стакан, ошалело покрутил головой. Он все еще чувствовал себя так, словно противник на ринге послал его в нокдаун.
– Сколько? Черт его знает! Отец много роздал в благотворительных целях, особенно эмигрантам, покупал Кандинского, Шагала, Малевича. Пожалуй, тысяч сто…
