Франсин Мэтьюз - Клуб «Алиби»
Жолио вдруг подумал, а что если Ирен прочитала все эти слова много лет тому назад. Теперь это уже не имело значения. Нелл уже не была его территорией, его морем, по которому он пускался в плавание. Он променял эту тайну на право видеть своих детей.
Он швырнул письма в огонь.
Когда Альер рассказал ему о немце из Норвегии, который появился из-за спины фон Галбана, Жолио не сразу раскрыл ему правду о том, что тяжелая вода в действительности находилась в винодельческом хозяйстве в Бордо. Он слушал Альера молча, слушал, как он винил во всем себя, рассказывал о предательстве среди иностранцев, о своей ненависти к фон Галбану, которого бросили в Овернскую тюрьму, как только его немецкий друг уехал с водой. Когда Альер закончил, Жолио произнес:
— Отпустите его.
— Вы с ума сошли? — вскрикнул Альер в ярости. — Вы так и не видите правды, enfin[110], когда она практически лежит у вас в кармане?
— Отпустите его, — повторил Жолио. — Очевидно, что нацисты угрожали расправиться с его семьей. Или возможно со мной. Да, скорее всего, со мной. Я должен был быть убит каким-нибудь ужасным образом, а фон Галбан так не вовремя проявил благородство.
Альер беспомощно уставился на него, мягкое выражение лица банкира было искажено ужасом. Жолио сказал:
— Это всего лишь вода, Жак.
— За которую я чуть не заплатил своей жизнью!
— Дважды. Я знаю. И я благодарен за это. Но прямо на наших глазах вся страна катится к чертям. Мы сделали все, что могли. Мы проиграли.
— Нас предали.
Жолио слегка покачал головой.
— Нас нашли. И ничего больше. Ставкой была не жизнь Ганса, он из тех, кто с готовностью умер бы. Но он никогда не стал бы играть с чужой жизнью. Я знаю этого человека, Жак. Я его знаю.
— Вы не можете ошибиться, не так ли? — проворчал Альер. — Великий Фредерик Жолио-Кюри, нобелевский лауреат, человек, женившийся на славе ради своей карьеры…
Не оборачиваясь, Жолио спросил:
— Вы нашли уран?
— Что?
— Уран, который фон Галбан должен был доставить на французский военный корабль. Он сказал вам, где он?
— Он отказался.
«Молодец», — подумал Жолио, и ушел.
Он отыскал Сумасшедшего Джека в номере отеля Мерис, развлекающегося с тремя женщинами. Жолио предположил, что это — filles de joie[111], или, быть может, хористки из «Фоли-Бержер». Он вспомнил, как Альер говорил, что касательно женщин, вкусы графа был разнообразным и идеалистическими. Он отклонил предложение выпить шампанского, но не отказался от ломтика фуа-гра. Граф проводил женщин до двери, держа в каждой руке по бутылке.
— Ну, — сказал он, снова сев за обеденный стол и положив ноги на соседний стул, — решили смыться? Бежите в Англию?
— Нет.
Взгляд Жолио упал на кусочки теплого хлеба на столе, и понял, что прошло уже много дней, с тех пор когда он последний раз ел нормально. Нехватка продовольствия началась после того, как большинство бакалейщиков и булочников позакрывали свои лавки; начиная с первого июня бегство жителей из Парижа было весьма значительным.
— Кто-то же должен остаться во Франции. Иначе нам начнет казаться, что она всегда принадлежала Германии.
Сумасшедший Джек улыбнулся, и Жолио рассматривал чувственный изгиб его губ, говоривший о его чувстве юмора и жестокости. Поколения близкородственных связей были в ответе за эксцентричность этого человека и его острый ум.
— Знаете, я мог бы уехать в Данкирк, — сказал граф. — Или удрать от «мессершмиттов» через Ла-Манш. Я не собираюсь ждать тут немцев, чтобы они меня повесили. Но если в ближайшие несколько дней вы передумаете, дайте мне знать. Я все устрою для вас и вашей семьи.
Он протянул ему хлебницу. Жолио взял кусочек.
— Прежде всего, — сказал он, — мне нужно судно.
Сумасшедший Джек засмеялся.
— Вам и всем чертовым французам. В эту самую минуту двести тысяч ваших соотечественников ищут корабль, и я с сожалением вынужден сказать, что им не повезло.
— Мне нужно не для себя. Это для тяжелой воды, которую мы вывезли из Норвегии. Ее нужно отправить в Англию, пока Франция не пала.
Взгляд ярких голубых глаз графа встретился с его взглядом.
— Как я понял, вы провернули какую-то махинацию.
— Я отправил в Оверн канистры с обычной водой.
— Правда? — присвистнул Сумасшедший Джек. — Жолио-Кюри, вы просто гений.
5 июня: Черчилль отозвал все свои штурмовики с территории Франции, будучи убежденным, что французские воздушные базы сдадутся в любой момент. Ирен сочла подобный поступок истинно британским, L'Albion perfide[112], так как британцы отказывались направлять свои суда в Данкирк теперь, когда все английские солдаты были спасены. Сотни и тысячи бельгийцев и французов все еще оставались на берегу.
— Я ни за что не поеду в Англию, — поклялась она. — Я не позволю, чтобы моих детей воспитывали англичане.
9 июня: посол Билл Буллит отправил одного из своих оставшихся помощников в Лиссабон, чтобы достать двенадцать пулеметов для защиты посольства, уверенный, что коммунисты примутся грабить город, как только подойдут немцы.
Через час после завтрака уставший и взъерошенный Моро вернулся в Коллеж де Франс; всю ночь он провел за рулем, пробираясь навстречу толпе беженцев, направлявшихся на юг. Он приехал, чтобы помочь Жолио собраться и чтобы забрать свою жену. Он сказал, что на дорогах миллионы людей. Может быть, больше.
Он был ученым и привык оперировать точными сведениями.
Французское правительство собралось и довольно неожиданно уехало. Весь день министерства выбрасывали свое имущество из окон, кое-где поднимались столбы дыма, словно проводилось повсеместное сожжение документации. К ночи красивые каменные здания опустели, а бюрократы были уже на пути в Тур. Парижане все еще сидели в уличных кафе в наступившей темноте, заказывая напитки, если не было еды.
Ирен сняла все свои деньги из Парижского банка и хорошенько спрятала их в чемодане среди белья.
10 июня: премьер-министр Пол Рейно, уверив Франклина Рузвельта, что французы «будут сражаться на подступах к Парижу, мы будем держать оборону в одной из провинций и бороться, а если нам придется уехать, мы закрепим наши позиции в Северной Африке и будем продолжать борьбу», уехал из города тихо, как вор.
Ирен написала письмо няне своих детей, но не смогла послать его по почте в Арквест — почты опустели. Она отправила его поездом к подруге, которая жила на юге от города, собиралась в Бретань, и пообещала, что письмо будет доставлено.
Они с Жолио уже много дней не получали никаких вестей о своих детях. А немцы были уже в Бретани.
11 июня: Муссолини объявил войну Франции и Англии.
Остатки лабораторного оборудования были отправлены на юг, в Клермон-Ферран: гальванометр, ионизационная камера, спектроскоп. Жолио отправил в Оверн десять ящиков с оборудованием общей стоимостью около двухсот тысяч франков. Он был уверен, что с тем же успехом мог просто выбросить все это на помойку. Как узнать, доедет ли все это до места назначения.
Альер пришел попрощаться. Он ждал еще долго после того, как Министерство вооруженных сил покинуло Париж, надеясь, что он сможет убедить Жолио отправиться прямо в Бордо, а оттуда на корабле в Англию. Жолио ничего не сказал ему ни о предложении Сумасшедшего Джека, ни о канистрах с простой водой.
— Я освободил вашего коллегу, — сказал Альер, — из тюрьмы в Риоме.
— Почему?
Банкир отвернулся, не в силах смотреть в глаза Жолио.
— Ваш уран был доставлен во французское посольство в Марокко. Его привезла женщина, черная американка, в чемодане, полном туфель.
— Понятно. Так он в безопасности?
— Да, — Альер с трудом сглотнул. — Но у нас есть сведения… из надежных источников… что ваши исследовательские отчеты, копии которых вы сожгли, те копии, которые были отправлены в министерство, были найдены немцами.
От неожиданности у Жолио все внутри перевернулось.
— Где?
— На рельсах рядом с Шарит-сюр-Луар. Mon Dieu[113]. Они словно специально были оставлены там.
— Вы хотите сказать, что они были проданы.
Альер кивнул.
— Значит, утечка информации — ваш немецкий шпион — в министерстве, а не в моей лаборатории.
— Похоже на то.
Жолио пристально уставился в сумерки в открытую дверь лаборатории. Моро тщательно упаковывал вещи в багажник своего «Пежо», как будто чем тщательней он будет это делать, тем быстрей он сможет выбраться из Парижа.
— Завтра мы уезжаем, — сказал он.
Уже стемнело, когда они с Ирен наконец закрыли двери лаборатории. Весь день было темно: на берегах Сены горели нефтеперерабатывающие заводы. С неба сыпалась черная сажа, одевая в траурный черный цвет молодые листья каштанов. Волосы Жолио и вся поверхность его машины были в маслянистой копоти от горящей нефти. Сообщалось, что немцы всего в пятидесяти милях от города.
