Чингиз Абдуллаев - Камни последней стены
«Может быть, так и должно было случиться, — подумал Дронго. — Мы не ценили того, что имели. Мы не дрались за свою свободу и право на свое будущее. Какие грандиозные народные митинги проходили под флагом перестройки и гласности! Разве кто-нибудь мог предположить, что все это закончится таким крахом? Социализм, который существовал в их странах, не был идеалом совершенства, но та порочная система, которая пришла ему на смену, стала откровенным издевательством над людьми».
Он выключил воду, достал полотенце. Из ванной он вышел в белом халате. Лариса ждала его, сидя в кресле. Она уже вскипятила воду в белом электрическом чайнике. В веймарском «Хилтоне» каждый гость получал чайник с набором пакетиков кофе, чая, сахара и печенья.
— Ты будешь пить чай? — спросила она.
— Спасибо, — кивнул он, усаживаясь на диван. — У нас прямо как настоящая семья. Ты ждешь мужа всю ночь, а утром завариваешь ему чай.
— Не надо, — попросила она с внезапно изменившимся лицом.
— Что случилось? — не понял Дронго. — Что произошло?
— Ничего. — Она разлила горячую воду в две чашки, положила в них пакетики с чаем. Подвинула ему стакан.
— Я тебе уже говорил, что не люблю, когда отмалчиваются. Таким образом либо скрывают боль, либо свое нежелание общаться. Надеюсь, здесь вторая причина?
— Нет, первая, — сказала она, глядя ему в глаза. — Три года назад в автомобильной катастрофе погиб мой муж…
— Извини, — растерянно сказал он, — я не знал.
Она молчала. Потом вдруг начала говорить.
— Он был физиком. Готовился к защите докторской диссертации, работал ночами в лаборатории. Ты ведь знаешь, какие у них сейчас зарплаты и какие условия для работы. Он был настоящим фанатиком. Ночью, возвращаясь из лаборатории, заснул за рулем и врезался в стену. Врачи говорят, что ему не повезло. Удар в висок. Он умер мгновенно. А я с тех пор одна.
Дронго молчал, потрясенный услышанным. В таких случаях невозможно утешить. Смерть близких людей всегда потрясение, с которым не сравнится ничто на свете.
— У тебя есть дети? — спросил Дронго.
— Нет, — покачала она головой. — Мы решили немного подождать с этим. Нам было уже под тридцать, когда мы поженились. Он был очень интересным человеком — умница, добрый, порядочный. Всегда шутил, как ты. Поэтому, когда я впервые увидела тебя, мне стало больно. Ты мне слишком сильно его напомнил.
— Я ничего не знал, — признался Дронго.
— Конечно. Тебе же не станут рассказывать о нашей личной жизни. Но когда ты сегодня ночью не появился и даже не позвонил… После того как Андрей Константинович попал в больницу… Я очень переживала.
— Понимаю, — мрачно кивнул Дронго, — я все понимаю.
— Нет, — сказала она, глядя ему в глаза, — ты ничего не понимаешь. И не хочешь понимать.
Она взяла пульт и прибавила звук телевизора, чтобы заглушить их разговор.
— В каком смысле? — спросил Дронго.
— Андрей Константинович был ведущим сотрудником нашего аналитического отдела, — сказала Лариса, глядя ему в глаза.
— Я догадался.
— А я из другого управления.
— Об этом я тоже догадался.
— И ты знаешь, из какого?
— Что ты хочешь сказать?
— Если через три дня мы не найдем информатора Барлаха, будет принято решение о ликвидации всех сотрудников, знающих о существовании группы Хеелиха.
Ее зеленые глаза смотрели на него не мигая. Он понял, о чем именно она говорит.
— Всех, — повторил она, — без исключения.
В такие минуты он обычно восстанавливал равновесие, пытаясь пошутить, чтобы разрядить ситуацию.
— Приятная перспектива, — сказал Дронго. — Значит, меня попросили помочь только до того момента, пока я буду нужен.
— Не знаю, — ответила она, — но если мне поступит приказ… Если я получу задание, я должна буду… Ты меня понимаешь?
— Красивый ход, — спокойно кивнул он, — известный эксперт гибнет от рук прекрасного агента. Какая романтическая история. Только не перепутай, а то тебе поступит приказ меня охранять, а ты решишь, что пришло указание отрезать мне голову.
— Ты напрасно шутишь, — тихо сказала Лариса, — наша поездка — самая важная операция в новой истории российских спецслужб. Речь идет о всей европейской сети.
— Я его найду, — сказал Дронго, глядя ей в глаза. — Думаю, мне не придется подвергать тебя испытанию. Я его постараюсь найти.
— Ты странный человек, — произнесла Лариса, — у меня такое ощущение, что я знакома с тобой уже много лет. Ты всегда вешаешь таблички на дверях своих номеров, чтобы тебя не беспокоили?
Он понял, что она говорила об отеле в Эрфурте. Очевидно, ночью она выходила из своего номера и видела эту табличку. Дронго улыбнулся.
— Такая табличка обычно висит у меня на груди.
— Я вижу, — сказала она, — любой другой воспользовался бы ситуацией позавчера в Зуле, а ты храпел всю ночь. Даже Андрей Константинович был не ангелом, а ты…
— Это мой принцип, — твердо сказал Дронго, глядя ей в глаза. — Я не считаю, что порядочно лезть под юбку женщине, воспользовавшись обстоятельствами. С Габриэллой было по-другому, ей нужна была эта поддержка. Ей важно было почувствовать себя в этот момент понятой. А во всех остальных случаях я стараюсь вести себя как нормальный человек, а не скотина.
— Да, — кивнула она, — я вижу.
Лариса поднялась, взглянула на часы.
— До отхода поезда осталось около часа. Нам нужно собираться, если мы хотим успеть сегодня в Берлин. Следующий поезд через три часа.
Он смотрел на нее и думал, как сложно устроена жизнь. Эта молодая женщина с красивыми глазами уже успела получить такой страшный удар. Может, в этом и есть истинный смысл жизни. Уметь превозмогать боль, выдерживать удары судьбы и радоваться жизни наперекор всему. Даже смерти.
Через девять дней после начала событий.
Берлин.
30 октября 1999 года
Майкл Кардиган собирался вылететь сегодня вечером в Тель-Авив, когда Барлах сорвал все его планы. Он вызвал к себе одного из охранников, дежуривших у его палаты, и попросил срочно пригласить в палату кого-нибудь из сотрудников ЦРУ.
Узнав об этом, Кардиган повернул машину из аэропорта, куда он направлялся. Пока он добирался до госпиталя, там уже побывал Данери и побеседовал с Барлахом. Кардиган приехал к Страусу, понимая, что предстоит интересный разговор. Как раз в тот момент, когда Кардиган вошел в кабинет Страуса, там появился Данери. От аэропорта до центра города было совсем недалеко, минут пятнадцать езды.
Он докладывал о своем разговоре. Его вызвал Барлах и попросил передать сообщение во «Франкфуртер Рундшау». Страус показал Кардигану записку. Там было всего лишь несколько слов, стандартное объявление.
— Он сообщает, что готов принять документы, и деньги будут на счетах к десятому ноября, — объяснил Страус.
— Вы же говорили, что они пользуются как почтовым ящиком другой газетой, — напомнил Кардиган.
— Верно. Только они настоящие профессионалы. Нельзя обмениваться информацией в одной газете. Информатор Барлаха дает сообщения в «Зюддойче Цайтунг», а Барлах отвечает в другой газете, чтобы мы не поняли, через какую конкретно газету они держат связь. Вот и сейчас он думает, что, поместив его объявление, мы будем искать ответа именно во «Франкфуртер Рундшау».
— Они предусмотрели все варианты, — согласился Кардиган. — Я вернулся прямо из аэропорта. Думаете, мне нужно подождать?
— Во всяком случае, до того момента, пока мы не дадим объявление. Посмотрим, что из этого получится. Нужно будет успеть дать в завтрашний номер, чтобы в номере от первого ноября получить ответ. Или хотя бы от второго. Тогда мы будем знать, что именно они хотят. Номер почтового ящика нам уже известен, и Барлах наверняка захочет получить номер газеты. Наши шифровальщики уже трудятся над текстом. В случае необходимости мы можем дать нужный текст, отпечатав специально для Барлаха единственный номер газеты.
— Правильно, — кивнул Кардиган. — Нам нужно сделать именно так, чтобы узнать, с кем и когда он будет встречаться. Может быть, тогда нам удастся перехватить эти документы.
— Странный вы человек, Кардиган, — сказал, доставая очередную сигару, Страус. — С одной стороны, у вас есть необходимый для нашего дела разум, вы достаточно напористый, смелый, наглый тип. А с другой — все еще пытаетесь придумать любые способы, чтобы обмануть своего конкурента или своего коллегу. Это не всегда проходит, Кардиган, нужно хотя бы иногда соблюдать правила игры.
— Я вас не обманывал, — чуть покраснел Кардиган, взглянув на Данери. Ему было неприятно, что Страус затеял этот разговор в присутствии постороннего.
— Мы должны думать не о деньгах, а об этих документах, — назидательно сказал Страус, поднимая руку с толстыми пальцами с зажатой в них зажженной сигарой.
— Я и думаю о документах.
— А заодно, как их обмануть и не отдать денег. Но так не бывает, Кардиган. По долгам нужно платить. Я думаю, эти документы стоят любых денег. А если еще выяснится, что на Барлаха работает неизвестный нам информатор, связанный с какой-нибудь группой, «законсервированной» еще в прежней Германии, то я буду считать это самым большим достижением нашей резидентуры за все время моей работы здесь, в Берлине.
