Сергей Донской - В России жить не запретишь
– Идем. Впереди нас ждет ужин и кров над головой.
– А двуспальная кровать? – осведомилась Алиса, разгибая поясницу с грацией столетней старухи.
– Качественный секс взбодрил бы меня немного.
– Качественный секс загнал бы тебя в могилу, – отрезал Бондарь, успевший привыкнуть к шуточкам подобного рода.
– Так убей меня, – оживилась Алиса, – я не против.
– Если мне и хочется кого-нибудь прикончить, так это твоего супруга.
– С ним я сама разберусь. Ты не тронешь его и пальцем, договорились?
– Дело хозяйское, – буркнул Бондарь.
Его взгляд не выражал ровным счетом ничего. Так смотрят хищники, притворяющиеся, что их абсолютно не интересует ускользнувшая из-под носа добыча.
* * *Некоторое время они молча шагали по косогору, вздрагивая от попаданий дождевых капель, холодных и тяжелых, как свинец. Серая пелена окутала долину. Попадавшиеся по пути валуны походили на кости и черепа доисторических чудовищ. Было очень тихо, только редкий дождь шуршал по одежде. Приближающаяся кошара была окружена утоптанной землей, сквозь которую до сих пор не сумела пробиться трава. Но запаха навоза не ощущалось, и овечьего блеяния не было слышно. Здесь царило запустение. Глядеть на крохотные черные окошки кошары было неприятно. Словно в глаза слепцу заглядываешь. Всеми покинутому слепцу, спятившему от одиночества.
– Не слишком уютный домик, – заметила Алиса, когда они проникли на территорию пустого загона, окруженного полуразвалившейся оградой. – Как могут люди жить в таких лачугах, не понимаю.
Бондарь хотел сказать, что в заброшенной кошаре когда-то обитали овцы, а не люди, но промолчал. Потому что из дверного проема материализовалась как раз вполне человеческая фигура. Это была пожилая чеченка, красные веки которой жутковато контрастировали с траурным одеянием.
– Здравствуйте, добрые люди, – произнесла она на почти чистом русском языке.
– Мир твоему дому, – сказал Бондарь, снимая автомат с предохранителя.
– Ай, – вскрикнула Алиса, пятясь, как будто перед ней возникло привидение.
– Не бойтесь, я тут одна. – Чеченка обнажила в улыбке вполне еще здоровые зубы. – Заходите, гостями будете.
– Там видно будет, – туманно сказал Бондарь, пытаясь определить, что за женщина находится перед ним и чем она здесь занимается.
Она словно прочла его мысли, махнув рукой в сторону ржавых останков автобуса:
– В нем ехали двое моих сыновей, дочь, мать и отец. И еще много родственников. Солдаты сказали: будем вас эвакуировать. Посадили в автобус и стали стрелять из пушки. Всех сожгли.
Голос чеченки был совершенно бесстрастным. Словно она тоже сидела в расстрелянном автобусе, а потом воскресла, но уже начисто лишенная каких-либо эмоций.
– Сочувствую тебе, – произнес Бондарь, заглядывая в кошару. Стволы его автоматов были направлены вверх, но указательные пальцы лежали на спусковых крючках.
– Мне твое сочувствие ни к чему, – ответила чеченка. – Меня жалеть не надо, мне здесь хорошо. Как приходит лето, прихожу сюда и разговариваю со своими. День, два, неделю. Сколько захочу, столько и разговариваю.
Сумасшедшая? Сообщница бандитов, заманивающая доверчивых путников в западню? Бондарю никогда не доводилось сталкиваться с женщинами-боевиками, но на всякий случай он получше присмотрелся к незнакомке, как поступил бы при встрече с любым чеченцем в возрасте от десяти до ста лет.
Боевика можно вычислить по нескольким приметам. Материя на его правом плече потерта от постоянного ношения автомата, само плечо опущено ниже левого. Последняя фаланга указательного пальца отмечена мозолью, оставленной спусковым крючком. Левая рука вечно полусогнута, как бы придерживая цевье автомата, рукав характерно лоснится. Поры кожи забиты пороховой копотью, поэтому лица часто кажутся чумазыми. Одним словом, стрелок стрелка видит издалека.
Чеченка, перехватив изучающий взгляд Бондаря, подтянула длинные рукава растянутой кофты и показала ему свои растопыренные пальцы:
– Смотри. Я никогда не держала в руках огнестрельное оружие.
– Вижу, – буркнул Бондарь и неожиданно нырнул в кошару. Его глаза буравили полумрак, ища какие-нибудь подозрительные детали, но, похоже, здесь действительно никого не было. Клочья полусгнившей соломы, дырявые корзины, несколько овечьих шкур, развешанных на шестах. Под самой крышей тянулся настил, служивший чем-то вроде чердака. Пахло тленом и запустением. Шестое чувство подсказывало Бондарю, что здесь никто не прячется, но для очистки совести он все же решил обойти кошару, где намеревался провести ночь. Правда, присутствие чеченки означало, что спать придется вполглаза, потому что незнакомым людям в диких краях доверять нельзя. И все же худая крыша лучше, чем никакой. Особенно, когда на твоем попечении изнемогающая от усталости девушка.
Сдавленный возглас Алисы застал Бондаря на дощатом настиле под крышей, куда он забрался по шесту с перекладинами. Недолго думая, он нырнул в щель между жердями крыши и, очутившись снаружи, похолодел от ужаса. Черная вдова, вооружившись вилами, надвигалась на отступающую Алису, явно намереваясь проткнуть ее насквозь. Впрочем, хватило бы даже царапины, нанесенной ржавыми остриями. Этими вилами выволакивали из кошары дохлых овец и делали аборты живым. В результате орудие труда превратилось в настоящее бактериологическое оружие, которым можно было прикончить десяток девушек вроде Алисы.
– Женя! – крикнула она, с трудом увернувшись от яростного выпада чеченской фурии.
– Не подпускай ее к себе!
Стрелять по мечущимся внизу фигурам было слишком опасно, тем более что дождь уже хлестал вовсю, а хорошенько прицелиться у Бондаря возможности не было: жерди крыши под его тяжестью трещали и прогибались. Сделав на них нечто вроде стойки гимнаста, раскачивающегося на брусьях, он швырнул тело вперед и приземлился в паре метров от орудующей вилами чеченки. Это был смертельный номер. Чеченка предугадала его маневр. Как только Бондарь взмыл в воздух, она ринулась наперехват, намереваясь наколоть летящее тело на зубцы. Ее подвела подмокшая подстилка из прелой соломы, разъехавшаяся под ногами. Ударившись затылком о землю, чеченка на мгновение сомкнула веки, а когда открыла глаза вновь, перед ними мерцала сталь клинка.
– Дай сюда, сука, – потребовал нависший над нею Бондарь, берясь одной рукой за древко вил.
– Нет, – каркнула чеченка.
– Да.
Вырванные вилы улетели на крышу кошары, после чего острие ножа коснулось аорты на жилистой шее, мокрой от дождя.
– Не смей! – завопила Алиса. – Она больна.
– Она чуть не убила тебя…
– Чуть-чуть не считается!
– И убьет при первой возможности, – закончил свою мысль Бондарь. – Оставлять ее в живых все равно что согревать змею на груди.
– Так пусть уходит, – предложила Алиса. – Отпусти ее, Женя.
– Я уйду, – сказала чеченка, веки которой покраснели еще сильнее, хотя на них не проступило ни одной слезинки. – Я уйду, и больше вы меня никогда не увидите. Клянусь памятью своих детей.
Несколько долгих секунд Бондарь смотрел на нее, распластавшуюся у его ног под проливным дождем. Внутренний голос твердил ему: «Убей гадину, убей, убей! Как ни прискорбно, но иного выхода нет». А сердце требовало: «Пощади женщину… Пощади несчастную вдову, безутешную мать… Она безумна, но ты должен понять ее горе, должен простить… Потому что в ее трагедии есть толика и твоей вины тоже… Все русские виноваты перед чеченцами, точно так же, как те виноваты перед русскими. Пора разрывать этот замкнутый круг. Хватит кровопролития. Вспомни христианские заповеди. Не суди… Не убий… Подставь щеку… Черт побери, как же это трудно – быть православным!
– Вставай, – проворчал Бондарь, даже не подумав подать чеченке руку. После случившегося у него не было желания проявлять галантность.
– Спасибо, сынок, спасибо, милый, – зачастила она, поспешно вскакивая на ноги и поправляя сбившуюся назад косынку.
– Я тебе не сынок, овца красноглазая.
– Женя! – укоризненно крикнула Алиса.
– Что «Женя»? Эта гадина собиралась проткнуть тебя насквозь, а я должен с ней миндальничать?
– Нужно уметь проявлять милосердие.
– И великодушие, – глухо добавил Бондарь, понимая, что совершает ошибку, может быть, непоправимую.
– И великодушие, – подтвердила Алиса. – Посмотри на эту пожилую женщину. Ты с ней собираешься воевать? Лучше бы пожалел ее.
– Спасибо, деточка, – прошелестела черная вдова, пятясь. – Меня жалеть не надо, меня Аллах уже пожалел. Лишил меня ума, скоро лишит памяти. Больше не вернусь сюда. Тут никого нет, все кончилось.
Сгорбившись, она устремилась прочь, готовясь вот-вот раствориться за пеленой дождя.
– Куда же вы? – окликнула ее Алиса. – Переждите хотя бы грозу.
– Это не гроза, – прокричала чеченка. – Ты еще не знаешь, что такое гроза в наших горах.
