Норман Мейлер - Призрак Проститутки
Таким образом, на протяжении последующих восьми семестров я занимался строевой подготовкой и настолько преуспел, что и думать забыл, как сбивался с левой ноги в «Серых голландцах». Я обнаружил в себе известный оптимизм. С годами травмы детства рассасываются.
Проститутка время от времени звонил мне и интересовался, какие курсы я посещаю. Как правило, он старался сориентировать меня на английский. «Изучи как следует свой родной язык, и тогда ты оценишь другие». Перед моим последним годом в колледже он прислал мне, по его мнению, великий подарок — первое издание Этимологического словаря английского языка Скита, и, по правде сказать, словарь оказался совсем неплохой. С его помощью я не только научился обнаруживать латинские и греческие корни в словах, но и экзотические плоды, пришедшие к нам из кельтского и скандинавских языков. Я узнал о существовании английских слов, пришедших к нам через латынь из итальянского, а также через ту же латынь из португальского, и через латынь и португальский — из французского, и через латынь и испанский — из французского, и через латынь, испанский и голландский — из португальского, и через латынь — из немецкого, и через новую латынь — из французского. Я узнал о словах-гибридах, полученных от скрещения французского с испанским, арабским и греческим, не говоря уже о том, сколько в английский пришло слов из нижненемецкого, голландского, славянского, русского, санскрита, венгерского, иврита, хинди. Словом, Проститутка готовил меня к работе в ЦРУ. Зачем? Посмотри, как другие языки проложили себе путь в английский. Следовательно, можно развить в себе представление о логике поступков людей из других стран.
Я и понимал это как подготовку к будущей работе. В последующие четыре года лекции, которые я посещал, друзья, которых я заводил, — все было вкладом в мое будущее в качестве сотрудника ЦРУ. Если у меня и возникали сомнения относительно будущей профессии, происходило это весенними вечерами в Нью-Хейвене[8] после случайной и неудачной встречи с какой-нибудь девушкой, когда я говорил себе, что на самом деле хочу стать романистом. Однако я тут же признавался себе, что нет у меня достаточного опыта, чтобы писать книги. А работа в ЦРУ приобщит меня к приключениям, которые необходимы для острого сюжета.
Я, безусловно, был человеком целеустремленным. Я вспоминаю себя на первом курсе — как мы сидим «У Мори» перед игрой между Йельским и Гарвардским университетами, пьем, и я высоко поднимаю серебряную чашу. Я пил «Зеленый пунш», а остальные пели — да, как я пил и как они пели! Песня была длинная, а я не сдавался, пока не была пропета последняя нота.
Слова, которые я не вспоминал тридцать лет, встают передо мной из мерцающей бледным солнечным светом внутренности большой серебряной чаши для пунша. Я залпом выпил «Зеленый пунш», какой подают «У Мори», и с десяток голосов запел вокруг меня:
Это Гарри, Гарри, Гарри крутит шарик земной,
Это Гарри, Гарри крутит наш мир,
Аллилуйя, аллилуйя,
Клади монетку на тамбурин,
И пьянчугой станет меньше на один.
Аллилуйя, аллилуйя,
Клади монетку на тамбурин,
И пьянчугой станет меньше на один.
Клади монетку на тамбурин,
И пьянчугой не станет ни один.
Они умолкли, чтобы передохнуть, а я продолжал пить. Пил сладкий, густой, вредный, сдобренный алкоголем «Зеленый пунш», глоток за глотком, вкладывая всю душу в то, чтобы выпить до дна, и зная, что ангелы наблюдают за мной, и если я выпью все прежде, чем кончится песня, завтра мы победим Гарвард и будем поддерживать нашу команду на стадионе. Мы будем там, демонстрируя нашу преданность, нашу любовь, нашу мужскую способность пить с богами «У Мори». Ведь только боги выпивают всю серебряную чашу до дна. Мы займем свои места в Йельской чаше с сознанием своей миссии, которая состоит в том, чтобы завтра победить Гарвард. Боже правый, я же выпил всю чашу до дна, а счет в тот ноябрьский день 1953 года был: Йель — 0, Гарвард — 13.
5
Меня познакомили с Киттредж в конце первого года обучения в Йеле. Как раз перед пасхальными каникулами пришла телеграмма: ПРИЕЗЖАЙ ПОЗНАКОМИТЬСЯ МОЕЙ НЕВЕСТОЙ ХЭДЛИ КИТТРЕДЖ ГАРДИНЕР ТОЧКА ПРОВЕДЕМ ПАСХУ В КРЕПОСТИ ОБЩЕСТВЕ КИТТРЕДЖ И ДЖИН ХАРОУ.
Назад на Доун. Я не был на острове с тех пор, как мой отец, нуждаясь в деньгах, года два тому назад уговорил своих двух братьев и единственную сестру согласиться продать Крепость. Почему ему вдруг потребовалось пополнить свой капитал, так и останется семейной тайной. Хаббарды скрывали от детей непредвиденные доходы, крахи и просто растраты в еще большей мере, чем сексуальные откровения. Мы знали только (причем из перешептываний): «Такая обида. Придется продать Крепость. Маклер предложил». В то лето отец две недели ходил держа рот на замке, точно южноамериканский диктатор, сидящий во дворце под арестом. Меня идея продажи Крепости не слишком затрагивала. Я любил ее меньше, чем остальные, или так мне казалось. Только в следующее лето, когда я болтался как неприкаянный с матушкой, которая пила с новыми, малоприятными богатыми друзьями или гоняла теннисные мячи в августе, я понял, что значило потерять великолепную тишину холмов Мэна.
Поэтому приглашение вновь побывать в Крепости могло лишь приветствоваться, а тем более — возможность повидать Проститутку. Я все еще был подобен девушке, влюбленной в парня, ушедшего на войну. И хотя Проститутка три года не появлялся — не важно. Девушка не встречалась ни с кем другим, она даже не отвечала на телефонные звонки славных ребят.
Я был влюблен в ЦРУ. Я принадлежу к тому типу людей — таких приходится один на десять или один на пятьдесят? — которые способны отдать чуть ли не всю жизнь за какую-то ее часть. Я читал шпионские романы, слово за словом изучал словарь, посещал дискуссии по внешней политике в Йеле и вглядывался в фотографии Ленина, Сталина, Молотова, Громыко и Лаврентия Берии: мне хотелось понять лицо врага. Не участвовал в политических спорах о республиканцах и демократах. Они не имели для меня значения. Моим президентом был Аллен Даллес[9], и я собирался стать бойцом в войне против дьявола. Я читал Шпенглера и все зимы в Нью-Хейвене размышлял о грядущем крахе Запада и о том, как это предотвратить. Учитывая вышесказанное, можете не сомневаться, что я известил Проститутку телеграммой о том, что еду, подписался «Эшерден» (так звали английского шпиона у Сомерсета Моэма) и покатил в своем «додже» 1949 года из Нью-Хейвена в Маунт-Дезерт, подъехал с задней стороны острова и не узнал дом.
Не знаю, стоит ли описывать те перемены, которые в нем произошли. Мне придется приложить каталог мелких сокровищ к заключению геолога, ибо поколения Хаббардов оставили каждое свой слой. В углах у нас стояли дубовые этажерки, в Кьюнарде — светлая датская мебель, в Лагере — отличный столик для игры в шашки, который мы унаследовали от Доуна Хэдлока Хаббарда (он оставил нам также старательно сделанные зарисовки сторожевой башни в сто футов высотой, которую предполагал построить на южной оконечности острова). На стенах висела уйма выцветших фотографий, начиная с 1850 года, в рамках с потрескавшимися стеклами, покрытых пятнами, источенных червями. А кроме того, висели цветные эстампы Матисса, Брака, Дюфи, Дюшана, давно выцветшие от солнца, — все они были собраны моей матушкой. Мы хранили их, несмотря на то что матушка ни разу не бывала здесь после своего отъезда. Висит на стене и висит — это ведь был летний дом. Никакого отбора не производилось — просто вещи появлялись и сохранялись. В самом плачевном состоянии были спальни — там стояли нары. Продавленные матрацы с выпирающими пружинами в изношенных чехлах; деревянные бюро, покрытые толстым слоем краски, исцарапанной ногтями, — следы жарких, скучных летних вечеров; паутина под окнами в мелких переплетах, птичьи гнезда под стропилами и следы мышей во многих комнатах, которыми никто не пользовался, — это была цена, которую мы платили за чрезмерно большой дом.
Родмен Ноулз Гардинер и его жена, купив у нас дом, навели в нем порядок. Отец Киттредж, будучи знатоком Шекспира (он находился в отдаленном родстве со знаменитым шекспироведом Джорджем Киттреджем, тоже выпускником Гарварда), достаточно хорошо знал про заговоры, и потому в документе на владение Крепостью, который он вручил дочери в качестве свадебного подарка, обусловил, что в случае развода Киттредж с Хью Монтегю Крепость остается за ней. Вот как получилось, что я потом снова стал там жить. Благодаря Киттредж. Но это произойдет не скоро. А сейчас я учился на первом курсе в Йеле и были пасхальные каникулы, прошло два года со времени отъезда Хаббардов из Крепости, и доктор Гардинер и его супруга, безусловно, навели тут красоту. Уйдя на покой с преподавательской деятельности, они перевезли сюда часть мебели колониального стиля, которой был обставлен их дом в Кембридже. Теперь на окнах появились занавеси, а стены украсила коллекция викторианской живописи XIX века, собранная доктором Гардинером. В спальнях стояли новые кровати. Сначала мне все это ужасно не понравилось. Дом выглядел как гостиница в Новой Англии, где зимой стоит страшная жара и напрочь заделаны окна.
