Александр Неизвестный - Побег из жизни
— Да, участвовал в обыске Мокасинова. Да, вербовал его. Да, пытался побудить Гузенко работать на новых хозяев. Да, привозил книги к Елкину. Да, познакомил Малова с Тейлором. Таковы были задания его боссов. И не он первая скрипка. Он простой агент. Даже Логинов — более важная персона. Логинов уже работал давно с иностранным агентом, вместо которого приехал потом он, Николаев. Логинов также занимался подготовкой Гали Громовой и пригласил ее в Одессу.
На очной ставке с Олегом Рыбаковым Николаев держался тоже спокойно, ровно.
Олег говорил о главном. О том, что виновен. Виновен во всем. Никогда не простит он себе гибель Гали. Он не ищет оправдания. Но до сих пор для него самого не ясно, как это произошло. Он сидел на веслах, когда Грачев неожиданно сказал Гале, что Олег ее обманул, что он приехал нелегально и опять собирается уехать. Галя потребовала повернуть к берегу. Она разволновалась. Грозила броситься вплавь. Олег и Грачев хотели удержать ее. Но Галя, внезапно вскрикнув, свалилась за борт. Грачев удержал Олега, пытавшегося броситься вслед. Олег ждал, что Галя выплывет. Ведь она хорошо плавала. Но сколько он ни вглядывался в темноту, нигде ничего не было видно. От ужаса он впал в шоковое состояние. Так и приволок его в тот вечер Грачев на дачу.
— Все было именно так, как говорит Рыбаков. Только во время ссоры Олег бросился и схватил ее раньше. Она свалилась за борт. Я пытался и ее и его удержать. У меня создалось такое впечатление, что он ее нарочно толкнул в воду, но утверждать этого нельзя. Может быть, она сама бросилась и утонула.
* * *«Что действительно произошло там, в лодке? Почему погибла Галя?» — думал Андреев. Выходит, что виновен в этом Олег. Во всяком случае, сам не отрицает, что бросился к ней. Схватил ее. Раньше, чем Николаев. Может быть, косвенно, но все же виновен. И Николаев свидетельствует против Олега. А Олег действительно мог бояться, что Галя разоблачит его. Ведь не обратился же он к помощи органов раньше, когда приехал. Объясняет это страхом за жизнь Гали и отца. Преодолел бы он страх — и не погибла бы эта молодая женщина.
А согласиться с мыслью, что Олег — убийца, невозможно. И любовь его к Гале искренняя. И горе его искреннее. Сам-то Андреев это понимает, а как доказать невиновность Рыбакова? Как убедить в этом других? Руководство? Ссылки на интуицию, к сожалению, недостаточно. Улики сильней. Мысли Андреева прервал телефонный звонок. Генерал Светлов вызывал его к себе.
ПОСЛЕ КРЕМАЦИИ
«Сегодня Светлов явно в хорошем настроении, — подумал Андреев, входя в кабинет к генералу. Это действительно так и было. Улыбаясь, генерал поднялся навстречу Андрееву и, поздоровавшись, взял его под руку, подводя ближе к окну.
— Дай-ка я тебя рассмотрю получше, Михаил Макарыч. Что-то ты больно хмурый сегодня, озабоченный и вообще притомился, видно. Поедешь в отпуск через неделю. В Кисловодск. Я договорился — путевка твоя готова и начальство главное твое отпускает. Екатерина Захаровна. Она меня поддержала. Так что без возражений.
— А как же дело Рыбакова оставить можно в таком состоянии? — удивленно спросил Андреев.
— О деле сейчас и потолкуем. Кажется, извлечением корня мы быстро сведем его к концу, к результату, как говорят математики. Давай, сначала ты выкладывай, что тебя еще заботит?
— Характерная особенность всех событий, связанных с участием Николаева. Как в начале дела, так и сейчас. Для сравнения возвратимся немного К началу. Николаев познакомил Малова с Тейлором, а сам находился как бы в стороне. Бубенцов увлекся туристкой Жанной, согласился на ее предложение нелегально перейти границу, а о том, что это дело рук Николаева, даже сам Бубенцов не имел представления.
Скоропостижно умирает старик Гаврилов, сразу после знакомства с Николаевым. Даже сообщник его Логинов высказывает уверенность, что смерть Гаврилова — дело рук Николаева, а тот опять вроде неуязвим, недосягаем. Улик нет.
И наконец, погибает Громова, и выглядит виновным в ее смерти Олег Рыбаков, человек, образ которого никак не вяжется с образом убийцы.
Николаев у нас в руках, и в то же время ускользает, как уж. Старается представить себя мелким исполнителем, не масштабным. А события, относящиеся к нему, очень масштабны. Охотно признается в разных мелочах, и этим признанием как бы защищает себя, уводит от чего-то главного.
Предлагая услуги в раскрытии планов своих боссов, Николаев тоже старается увести нас от настоящего. Переключить на заманчивую перспективу — выход на главные позиции.
Даже его версия о том, что он — сын эмигранта, работает на него. Мы получим подтверждение из Парижа, подготовленное его боссами, и придем снова в тупик. Снова тот же метод — скольжения в сторону.
— Вот, вот. О характерности такой же. О методе таком самом. О сочетании жестокости и неуловимости. О качествах, присущих одному человеку, я и хотел с тобой говорить сегодня.
Вспомним штурмбанфюрера Вуле, портретом которого Николаев как бы возвращал Гузенко к прошлому. Он нам хорошо был известен в военные годы. С ним работал один перебежчик, изменник, некий Коваль. Много крови советских граждан пролил этот Коваль. Долгие годы мы искали его как военного преступника и всего три года тому назад нашли. Он жил в небольшом западногерманском городке под именем Отто Клауса. Когда мы возбудили вопрос о выдаче Коваля, он вдруг заболел и скончался.
— Ты, майор, никогда не задумывался над смыслом слова «вариола»?
— Как же — думал. Тот же корень, что и в словах «вариация», «варьировать». В общем, какой-то код.
— Не совсем так. Возьми вот эти материалы с фотографиями. Прочитаешь, и тебе станет ясно, что день смерти Отто Клауса был днем рождения «Вариолы». А Коваль — человек, который, как говорят, и в воде не тонет и в огне не горит.
* * *Рано утром, когда тетушка Марта, приходившая по субботам к фрау Клаус помогать по хозяйству, позвонила на крыльце, хозяйка, открыв ей дверь, сказала:
— Ах, Марта, как хорошо, что вы, наконец, явились! Такая ночь. Я просто боялась за него. Я ни на минуту не сомкнула глаз.
Она действительно была бледна — фрау Клаус. Синие тени лежали под ее длинными ресницами, с которых понемногу сползала краска.
— И кто бы мог подумать. Вчера вечером он был совсем здоров. После ужина сидел в своем любимом кресле и смотрел по телевизору бокс.
Тетушка Марта спросила:
— Ваш супруг заболел?
— Да, да.
Фрау Клаус снова прошлась, тихонько цокая остренькими каблучками по полу, и, зябко запахнув на груди наброшенную прямо на пеньюар кофточку, повторила:
— И кто бы мог подумать! Это началось ночью. Я еще не успела заснуть. Сначала он ходил у себя в спальне. Я хотела спросить его, окликнуть, но не решалась. Иногда мужчине вот так хочется походить одному в тишине, покурить и о чем-то подумать. А потом слышу, — почему-то понизив до шепота голос и широко раскрыв глаза, добавила фрау Клаус, — слышу стон.
— А что у него болит? — спросила тетушка Марта. — Может, простыл. Вот я в сорок пятом, когда были налеты и мы прятались в подвале, тоже простыла и знаете что со мной было!
Тетушка Марта собралась было рассказать о своем радикулите, с которым вот уже много лет не могла справиться, но фрау Клаус прервала ее.
— Нет, нет, это совсем другое. И знаете... Нужно, конечно, было пригласить врача.
Фрау Клаус действительно хотела пригласить врача, но муж не велел звать жившего по соседству старенького доктора, у которого много лет лечились обитатели соседних улиц. Он сказал, что не верит ему. Старик только и может, что прописать касторки, а человека с такой серьезной болезнью загонит на тот свет в два счета. Отто велел дождаться утра и тогда пригласить, сколько бы это ни стоило, молодого врача, который приехал к ним недавно, купив больницу у своего предшественника, и прославился в городе новейшими средствами лечения.
— Сейчас уже можно за ним пойти, — сказала фрау Клаус, взглянув на старинные настенные часы. — Нет, нет, я сама. Я думаю, что так доктор придет скорее. А вы, пожалуйста, побудьте здесь.
Фрау Клаус, наскоро накрасив губы и подобрав под шляпку волосы, отправилась в больницу. Она торопливо шагала по улицам, и хозяйки, выглядывая из окон, удивлялись, куда это мчится в такую рань фрау Клаус.
Тетушка Марта после ухода хозяйки подошла к двери спальни Клауса и, опустившись на колено, заглянула в замочную скважину. Отто Клаус лежал на диване, и тетушке Марте был виден только его нос и кусок подбородка, но если бы ее спросили, она, всплескивая руками, могла бы поклясться, что герр Клаус сильно сдал за эту ночь. Глаза впали, лицо, как у покойника, и сам лежит и только жалобно стонет из последних сил. Тетушка Марта, осмелев, открыла было дверь в кабинет и спросила больного, не нужно ли ему чего, но он только сердито махнул рукой, и она, втянув обратно голову, снова закрыла дверь.
