Стивен Хантер - Второй Саладин
– Я больше так не умею. Раньше это было для меня очень важно. Парень, которого я считал самым храбрым человеком в мире – это он научил меня всему, – кончил свои дни в Дунае. Он оставил для меня странное послание. Велел, чтобы я нашел башмак, который подойдет по размеру. Подойдет по размеру, понимаешь? Сначала я решил, что это просто шутка. Но теперь я не уверен. Френчи пытался что-то мне сказать. Обо всем этом деле. Он тоже боялся, потому что должен был ехать на одиночную операцию, а он терпеть не мог работать в одиночку.
– Он был героем?
– В нашем деле он был лучшим. Да, наверное, он был героем. И все-таки, даже Француз под конец расклеился. Его жена – вернее, вдова – рассказала мне об этом. Он повзрослел, выгорел, выдохся.
– И все же он погиб за что-то. Испуганный, выдохшийся и постаревший, он погиб за это. Вот в чем суть. Вот тот урок, который я хочу вынести. Этот твой Француз – он не пошел на попятный. Он продолжал работать.
– Да. Этого у него не отнять.
– Он погиб за то, во что верил.
– Понимаешь, какая штука… Когда тебе кажется, что ты умираешь, последнее, о чем ты думаешь, это во что ты веришь. Думаешь о самых нелепых вещах. Я думал о баскетболе.
«И о тебе», – добавил он про себя.
– И все-таки считается поступок, а не мотив. Это и есть тот башмак, который подходит по размеру.
– Ну, наверное.
– Пол, я хочу домой. Давай вернемся и займемся любовью.
Он взглянул на нее в безжалостном свете. Был полдень, палило солнце, легкий ветерок шевелил старые сучья деревьев в скверике. Прожилки света, пробивающегося сквозь густую листву, дрожали вокруг них на земле, на тротуаре. Джоанна была без косметики – строгий профиль, в своей красоте казавшийся почти стилизованным.
– Ну конечно, давай. Разумеется. Идем. Нет, бежим.
Она рассмеялась.
– Джоанна, я тебя не узнаю.
– Нет, все хорошо. Это все ты, Пол. Я беру пример с тебя.
– Джоанна, я…
– Пожалуйста, Пол. Я хочу домой. Идем. Башмак подходит.
* * *Красивые женщины всегда казались ему иным племенем. А может, они и в самом деле были неким мутировавшим биологическим видом. Им вскружили головы все посвященные им песни. Привили цинизм и презрение лизоблюды, стелющиеся перед ними. И, что хуже всего, женщины были корыстными, не способными ответить на чувство до тех пор, пока точно не подсчитают, что при этом потеряют, а что приобретут.
Но только не Джоанна: в ней не было ничего этого, лишь щемящая невинная красота, когда она сидела, расчесывая волосы. Женщина до мозга костей, безукоризненная в свете уходящего дня, после того как они занимались любовью.
– Боже, до чего здорово на тебя смотреть, – восхищенно произнес он с кровати.
Она улыбнулась, но не оглянулась.
Зазвонил телефон. Чарди перевернулся с бока на спину и уткнулся взглядом в потолок.
– Это тебя, – сказала Джоанна. – Какая-то женщина.
Он взял трубку.
– Слушаю?
– Пол?
Голос, странно знакомый, казалось, доносился из другой вселенной.
– Да, кто говорит?
– Пол, это сестра Шерон.
– Сестра Шерон! Как поживаете? Как вы меня отыскали?
Это была монахиня, преподававшая в школе Пресвятой Девы, в его прошлой жизни. Она вела уроки у третьеклассников – забавная, тихая, некрасивая девушка, совсем молоденькая, которая всегда симпатизировала ему.
– Это было нелегко, Пол. Вы оставили в епархии адрес, чтобы вам переслали последний чек; одна из секретарш дала его мне. Адрес принадлежал одному государственному учреждению в Росслине, штат Виргиния. Я отправилась в библиотеку, взяла телефонную книгу Северной Вирдгинии и просмотрела весь список государственных учреждений. Наконец я обнаружила ведомство с таким адресом. На это ушел час. Я позвонила по номеру. Подошел какой-то молодой человек по фамилии Ланахан. Я объяснила ему, кто я такая, и он согласился мне помочь.
Ланахан. Ну конечно, он бы из своей католической кожи вон вылез, чтобы помочь монашке.
– В конце концов, он дал мне этот номер. Я никого не побеспокоила?
– Нет, никого. Что случилось?
– Вам пришла телеграмма. Ее принесли в школу. В канцелярии уже собирались отослать ее на ваш адрес почтой, но я подумала, вдруг в ней что-нибудь важное.
Кто мог послать ему телеграмму?
– Мне пришлось вскрыть ее, чтобы узнать, не экстренное ли там сообщение.
– И что в ней говорится?
– Она от вашего племянника. Ему нужны деньги.
У Чарди, единственного ребенка в семье, не было никакого племянника.
– Прочитайте мне ее.
«Дядя Пол, я влип, нужны бабки. Очень тебя прошу. Твой Джим».
Тревитт.
– Пол? – забеспокоилась сестра Шерон.
– Да-да, – пробормотал он, но сам продолжал думать.
Тревитт нашел обходной способ вернуться назад в страну, не доверяя никому, кроме своего героя, и связался с ним через всю его прошлую жизнь. Тревитт, ты меня удивляешь. И откуда только такому научился – из какой-нибудь книги?
– Там есть обратный адрес?
– Написано только: «Вестерн юнион», Ногалес, Сонора, Мексика. Надеюсь, ничего страшного не случилось?
– Все в порядке. Студент, буйная головушка. Вечно нарывается на приключения, а дядя Пол потом выручай.
– Я рада, что ничего серьезного не произошло. Пол, мы все по вам скучаем. Особенно мальчики. И даже сестра Мириам.
– Передайте им от меня привет. И сестре Мириам тоже. И еще, сестра Шерон, не рассказывайте никому об этой телеграмме. Это может повредить мальчику. Наверное, заработал себе неприятности с какой-нибудь девушкой и не хочет, чтобы об этом узнали его предки.
– Конечно, Пол. Всего доброго.
Она повесила трубку.
– Джоанна, мне нужно выйти. Тут где-нибудь есть поблизости пункт «Вестерн юнион»? Идем со мной.
– Пол. Ты прямо весь сияешь.
И Чарди понял, что так оно и есть.
Глава 23
Какое-то время курд мог подождать, Чарди мог подождать, все могло подождать. Джозефа Данцига занимали сейчас совершенно иные вещи.
Он был изумлен. Какие же они все-таки кролики! Большую часть жизни его чувственность словно дремала; затем, в сорок семь лет, он неожиданно попал в знаменитости, обрел немыслимую власть, завладел общественным воображением, а в качестве приятного приложения ко всему этому получил еще и поразительную свободу в обращении с женщинами. Нет, их привлекало не его тело: оно было развалиной, некрасивой и морщинистой, с дрябловатыми мышцами, складками и вмятинами, белое и безжизненное. И даже не его власть: они не могли разделить ее с ним. И не его ум: они никогда ни о чем не говорили. Женщины искали его общества не затем, чтобы завести светский разговор, пристроиться на выгодную должность в Государственном департаменте или взять эксклюзивное интервью, которое помогло бы им сделать карьеру в журналистике, и не затем, чтобы досадить своим мужьям или любовникам.
Так зачем же тогда?
Как-то раз он спросил одну из них, гибкую жительницу Джорджтауна, тридцатичетырехлетнюю пепельную блондинку, выпускницу Рэдклиффа с прочными связями в Вашингтоне и Виргинии. Оба они были обнажены и только что совершили половой акт, страстно, хотя и без особых затей – Данциг вполне отдавал себе отчет, что в этой области он не продвинулся дальше крепкого ремесленника. Сьюзен – так ее звали – деловито готовилась одеваться – приводила в порядок свои туфельки «Паппагалло», трикотажные брюки от Ральфа Лорена, кашемировый свитер (уж наверное, купленный в «Блумингдейле»; они нынче все там одевались) и твидовый, спортивного стиля жакет, который почти тон в тон совпадал с цветом шотландского вереска.
– Сьюзен, – спросил он внезапно, – зачем? Правда, мне интересно. Зачем?
– Ну, Джо, – будничным тоном произнесла она и остановилась.
Он знал, что у нее две дочери, трех и пяти лет, и муж, выпускник юридической школы Гарварда, делающий блестящую карьеру в Федеральной комиссии по связи. А сама она была чемпионкой по гольфу и превосходно играла в парный теннис.
– Ну, Джо…
Без одежды она выглядела хрупкой и миниатюрной, с крохотными аппетитными грудками и изящными запястьями. Она была до того стройной, что под шелковистой кремовой кожей проступали ребра. Пепельные волосы уложены в дорогую прическу.
– Пожалуй, можно сказать, что из любопытства.
Из любопытства!
Тогда он только покачал головой.
Теперь он тоже покачал головой: на этот раз он был с двадцатишестилетней ассистенткой из Конгресса, хорошенькой выпускницей Смит-колледжа, которую подцепил на коктейле в посольстве. Они только что закончили бурно, не без приятности и совершенно бездумно предаваться ласкам. Дело происходило на верхнем этаже его джорджтаунского дома, где у прошлого хозяина был музыкальный зал, просторное светлое помещение. За окном пели птички, жужжали пчелы, а цветы с кустарниками росли благодаря умелому уходу садовника-филиппинца.
