Треваньян - Шибуми
– Видите ли, полковник, я еще с колыбели стал говорить на русском, французском, немецком и китайском языках.
– Не очень-то удобно, должно быть, спать в колыбели, вокруг которой царит такое столпотворение.
Николай попробовал усмехнуться, но смешок прозвучал тоненько и неубедительно.
– Вы, конечно же, – продолжал Горбатов, – хорошо говорите и по-английски?
Он перешел на английский язык, и вопрос был задан с легким британским акцентом.
– Да, – ответил Николай по-русски. – И по-японски. Но эти языки мне пришлось учить.
– Имеется в виду, что они не сопутствовали вам с колыбели?
– Имеется в виду именно это. – Николай опять с досадой отметил, как слабо и надломленно прозвучал его голос.
– Понятно. – Полковник откинулся на спинку стула и быстро взглянул на Николая своими узкими, с монгольским разрезом глазами, в которых сверкали веселые искорки.
– Да, – произнес он наконец, – отлично обучен. И обезоруживающе юн. Но при всех ваших колыбельных и постколыбельных языках, мистер Хел, вы ведь американец, не так ли?
– Я работаюна американцев. Я переводчик.
– Но дежурным внизу вы показали американское удостоверение личности.
– Мне выдали это удостоверение на работе.
– Ах, ну конечно. Понимаю. Но, насколько мне помнится, я не спрашивал вас о том, на коговы работаете, – это мы знаем без вас, – я спрашивал, какова ваша национальность. Меня интересует, американец вы или нет?
– Нет, полковник, я не американец.
– В таком случае кто же вы?
– Хм… Думаю, во мне больше японского, чем чего-либо другого.
– О? Надеюсь, вы простите, если я вам замечу, что внешне вы не слишком похожи на японца?
– Моя мать была русской, как я уже говорил вам. А отец – немцем.
– А! Ну, разумеется, это все объясняет. Типично японская родословная.
– Не понимаю, какая разница! При чем здесь моя национальность?
– Абсолютно неважно, понимаете вы что-либо или нет. Прошу вас отвечать на мои вопросы.
Неожиданно холодный тон полковника остудил раздражение Николая. Он глубоко вздохнул.
– Я родился в Шанхае. Сюда приехал во время войны – по рекомендации генерала Кисикавы – друга нашей семьи.
– Ну так что же, гражданином какой страны вы являетесь?
– Никакой.
– Должно быть, довольно неудобно так жить.
– Да, без сомнения. Это затрудняет поиски работы; мне ведь нужно зарабатывать деньги, чтобы жить.
– Ах, ну конечно, я так и думал, мистер Хел. И, встречая такие трудности, вы, разумеется, готовы пойти почти на все, чтобы только не потерять работу и иметь достаточно денег. Я правильно вас понимаю?
– Полковник Горбатов, я не американский агент. Я служу в их учреждении, но не являюсь их агентом.
– Вы намекаете на какие-то различия; признаюсь, эти нюансы ускользают от меня.
– Но подумайте, для чего может понадобиться американцам беседовать с генералом Кисикавой? Какой смысл им пускаться в такие хитросплетения? Ведь его обязанности, по большей части, касались только администрирования?
– Именно это, я надеялся, вы и разъясните мне, мистер Хел, – улыбнулся полковник. Николай поднялся.
– Мне совершенно очевидно, полковник, что вы получаете большее удовольствие от нашего разговора, нежели я. Не смею отнимать ваше драгоценное время. Вас, без сомнения, ждут еще мухи, которым просто необходимо поскорее оторвать крылышки.
Горбатов громко расхохотался.
– Я не слышал такого тона уже много лет! Это не просто речь русского аристократа, приближенного ко двору, нет, тут еще и презрение, и, подумать только, какая язвительность, какое негодование! Это восхитительно! Сядьте, молодой человек. Сядьте. И расскажите мне, почему вы хотите увидеться с генералом Кисикавой.
Николай опустился, почти упал на слишком мягкое сиденье стула, усталый, опустошенный.
– Все гораздо проще, чем вы себе представляете, полковник. Кисикава-сан мне друг. Почти отец. Сейчас он один, без семьи, и в тюрьме. Я должен помочь ему, если смогу. В самом крайнем случае мне надо хотя бы увидеть его… Поговорить с ним.
– Простой жест сыновней почтительности. Да, это прекрасно можно понять. Вы уверены, что не хотите чаю?
– Совершенно уверен, благодарю вас.
Снова наполнив свой стакан, полковник открыл папку с металлическими застежками и стал просматривать ее содержимое. Николай подумал, что бумаги, подшитые в этой папке, и были причиной его трехчасового ожидания в приемных бесчисленных кабинетов Штаба советских оккупационных сил.
– Я вижу, у вас на руках имеются также документы, удостоверяющие, что вы являетесь подданным России. Не правда ли, это довольно необычное обстоятельство?
– У вас очень хорошие источники информации в SCAP.
– Они отвечают нашим требованиям, – пожал плечами полковник.
– У меня был друг – женщина, которая помогла мне получить работу у американцев. Она-то и достала мне американское удостоверение личности…
– Простите меня, мистер Хел. Кажется, я сегодня недостаточно четко выражаю свои мысли. Я не спрашивал вас о ваших американских документах. Меня интересует ваше русское удостоверение.
– Именно это обстоятельство я и пытался прояснить.
– А, ну тогда извините.
– Я как раз собирался сказать вам, что эта женщина понимала, в какое неприятное положение я могу попасть, если американцы вдруг обнаружат, что на самом деле я вовсе не являюсь гражданином их страны, Чтобы помочь мне избежать лишних неприятностей, она достала для меня запасные документы, удостоверявшие, что по национальности я русский. Таким образом, я в любой момент мог предъявить их любопытным из американской Военной полиции и прекратить ненужные расспросы.
– И как часто приходилось вам прибегать к этой хитроумной уловке?
– Никогда.
– Едва ли это оправдывает хлопоты вашей дамы. Но почему вы решили назваться русским? Почему бы вам было не выбрать какую-либо другую национальность из вашей перенаселенной колыбели?
– Как вы совершенно справедливо заметили, полковник, я не слишком похож на японца или китайца.
А отношение американцев к немцам вряд ли можно назвать особенно дружелюбным.
– В то время как их отношение к русским, напротив, братское и сердечное. Вы это хотели сказать?
– Разумеется, нет. Но они не доверяют вам и боятся вас, а потому не слишком строго обращаются с советскими подданными.
– Эта ваша подруга была весьма ловкой и хитрой особой. Скажите, отчего это она так старалась для вас, тратила на вас столько сил? Зачем ей было так рисковать?
Николай промолчал, что само по себе уже было достаточным ответом.
– А, ну да, понимаю, – проговорил полковник Горбатов. – Конечно. Ведь мисс Гудбоди была женщиной не в самом расцвете своих юных лет.
Николай вспыхнул от гнева:
– Вам и об этом известно!
Горбатов сдернул очки и продолжал с ядовитой усмешкой:
– Да, кое-что мне известно. О мисс Гудбоди, например, Или о вашем доме в районе Асакуса. Ай-я-яй, подумать только! Сразу двеюные леди делят с вами ложе? Ах, расточительная юность! Еще мне известно, что вашей матерью была графиня Александра Ивановна. Да, у меня имеются о вас кое-какие сведения.
– В таком случае, вы с самого начала верили всему, что я говорил!
Горбатов пожал плечами:
– Выражаясь точнее, я верил тем мелким деталям и подробностям, которыми вы приправляли вашу историю. Я знаю, что вы посетили капитана Томаса из Комиссии по расследованию военных преступлений в прошлый… – он заглянул в папку, – …в прошлый вторник, в семь тридцать утра, Полагаю, он объяснил вам, что не может ничем помочь генералу Кисикава, который мало того, что является опасным военным преступником, обвиняемым в преступлениях против человечества, он еще и единственный офицер высшего ранга Японской императорской армии, достойный отправки в лагерь строгого режима на перевоспитание, а следовательно, необычайно ценная для нас фигура с точки зрения международного престижа и пропаганды.
Полковник поправил дужки очков.
– Боюсь, что и вы ничего не сможете сделать для генерала, молодой человек. А если вы будете настаивать, вашей персоной, несомненно, заинтересуется американское Разведывательное Управление, хотя название это можно скорее отнести к направлению их поисков, чем к находкам. И если мой союзник и брат по оружию капитан Томас не смог ничего для вас сделать, то и я, естественно, ничем вам не помогу. Он в конце-то концов представляет защиту, а я – обвинение. Может быть, вы все-таки выпьете чаю?
– Капитан Томас сказал мне, что вы можете разрешить мне посетить генерала.
– Совершенно верно.
– И что же?
Отвернувшись к окну и прижав указательный палец к верхней губе, полковник задумчиво смотрел, как ветер бушует за стеклами.
– А вы уверены, что ему будет приятен ваш визит, мистер Хел? Я разговаривал с генералом. Он гордый человек, с большим чувством собственного достоинства. Он может не захотеть встретиться с вами в своем теперешнем положении. Генерал дважды покушался на самоубийство и теперь находится под строжайшим наблюдением. Он в очень плохом состоянии.