Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов
— Заремба?! — В голосе священника почувствовались удивление и испуг, — Ты?!.
— Может, егомосьць пригласит меня в дом? — Евген Степанович искоса посмотрел на работника, который подошел ближе и с любопытством прислушивался. — А если бы еще угостил холодным квасом или узваром, то было бы просто чудесно.
— Ганна!.. Ганна!.. — позвал священник. — Когда-нибудь я с ума сойду от этой девчонки!..
Из дома донеслось шлепанье босых ног, и на крыльцо выбежала растрепанная девушка лет двадцати, со смазливым личиком.
— Ганна, дай гостю холодного кваса, — приказал хозяин, а сам отступил на шаг, пропуская Зарембу в сени. — Добро пожаловать в нашу хижину, — сладко пропел, ощупывая Евгена Степановича внимательным взглядом.
Комнаты в доме священника выглядели совсем по-городскому. Большие окна пропускали много света, солнце играло на полированной под орех мебели, около стены стоял коричневый, под цвет мебели, рояль.
“Недурно устроился отец парох [21]”, — подумал Заремба, усаживаясь в мягкое кресло.
— Давно не виделись, святой отче. Как поживаете?
Отец Андрей ответил каким-то неопределенным междометием. Он думал: что нужно этому коммунисту? Может, выйти на кухню и послать Ганну за полицаями? Но решил, что это он всегда успеет. Зарембу он не видел лет десять. Слышал: при Советах тот занимал в городе приличный пост. Встречал в газетах его имя.
Евген Степанович посмотрел на священника. Как быстро пролетают годы! Неужели это Андрейка? Правда, и мальчишкой он был упитанным, его даже окрестили “Салом”, но так располнеть! Видно, хорошо живется егомосьци…
— Выглядите вы слава богу, — нарушил он молчание. — Да и здесь, — обвел рукой гостиную, — порядок.
Парох протестующе покачал головой. Он всегда любил прибедняться. А дела его теперь шли неплохо, совсем не так, как при Советах. Те два года вспоминал, как сплошной черный день. Люди словно обезумели, не обращали внимания на наставления отца Андрея, полезли в колхозы, взяли моду ходить в клуб, где пели нечестивые песни и танцевали под нечестивую музыку.
И куда подевалось уважение к Иисусу Христу и святым угодникам? А что уж говорить про самого приходского священника! Сопливый мальчишка — и тот не уступал дороги. Шляпу снимать при встрече со священником перестали. Раньше хоть можно было прикрикнуть на невежу, а сейчас — боже сохрани: каждый стал таким умным, каждый все законы знает.
Особенно допекал его этот сопляк Иванко. Давно ли носился без штанов, а тут, оказывается, — комсомолия. Да еще и какая наглая! В воскресенье народ в церковь собирается, а он созвал таких же, как сам, разбойников и чуть ли не против святого дома заиграл веселые песни. Старые люди ругаются, а тем что — насмехаются: мол, культурно-массовая работа, а не какое-то там религиозное одурманивание трудящихся.
Отец Андрей хотел как-то пристыдить их, но что тут заварилось!.. Этот самый бродяга Иванко выступил вперед и сказал:
— Гражданин Шиш! — Заметьте, не отец парох, не батюшка, не святой отче, а вот так и сказал — гражданин Шиш… — У нас теперь церковь отделена от государства, и вы не имеете никакого права вмешиваться в наши дела. Мы не позволим срывать нам массовые мероприятия!
Ишь, слов каких нахватался: мероприятия, гражданин… Дать бы тебе по морде, щенок бесхвостый!..
Отец Андрей ничего не забыл и расквитался с тем босяком. Когда пришла твердая немецкая власть, поехал в город со списочком. Немного — лишь восемь фамилий. Среди них, конечно, и Иванко. Говорят, вопли были на селе, когда их вешали… Егомосьць дипломатически побыл еще около недели в городе, а когда вернулся и услышал про несчастье, сделал большие глаза и даже бесплатно отслужил панихиду.
Но в душе отец Андрей не жалел о своем поступке — совесть оставалась чистой. Власть должна жестоко карать нарушителей порядка. А то разреши только — Иваны в замасленных штанах и Маруси в заплатанных юбчонках на голову сядут. И все из-за таких умников, как этот Заремба.
— Живем мы людскими молитвами, — лицемерно вздохнул отец Андрей.
“То-то долго прожил бы!” — подумал Евген Степанович и сказал:
— Я к вам по делу, отче.
— Какие же могут быть дела у товарища Зарембы с простым сельским священником, — слово “товарищ” священник язвительно подчеркнул.
— Дело несложное, отче. Не смогли бы вы разыскать Ромку?
Отец Андрей передернулся в кресле и ответил неуверенно:
— Кто ж его знает, где он шатается…
— Жаль, — сказал Заремба. — А я хотел предложить вам хорошую коммерцию.
Как он и предвидел, рыбка сразу клюнула.
— Какая сейчас может быть коммерция? — тяжело вздохнул хозяин, но глазки сверкнули и смотрели вопрошающе.
— Заработать можно было бы… — продолжал интриговать его Евген Степанович.
— Много?
— Да, полагаю, были бы довольны…
— А все же?
— На вашу долю, святой отче, несколько сотен перепало бы…
— Оккупационными?
— Как условимся. Можно и рейхсмарками.
Отец Андрей задумался. Если он выдаст этого коммуниста полиции, выгоды большой не будет. Да и кто его знает, может, этот Заремба спелся с новой властью — тогда стыда не оберешься. К тому же он предлагает какую-то коммерческую сделку, а коммерцию отец Андрей любил больше, чем даже крестины или свадьбы. Правда, неизвестно, как отнесется к этому Ромка. Ишь ты! Этот сопляк Ромка стал важной птицей. Как-никак, краевой проводник [22] . Снабжением ведает, а умному человеку больше ничего и не надо — деньги сами плывут в карман, только считай! Даже Заремба к нему интерес имеет… Верно, пронюхал что-то и хочет с ним дельце обделать.
Ромка, факт, не рассердится — он знает своего родного брата! Во-первых, они старые товарищи с этим Евгеном — вместе в гимназии учились. Хотя на это наплевать: братик с удовольствием повесил бы коммуниста. Но там, где звенят деньги, политика отступает, и Ромка может даже разозлиться, если потеряет выгодного клиента. Это во-вторых. Клиенты сейчас под ногами не валяются, потому как, извините, война.
Заремба глаз не сводит с егомосьци. А тот словно спит, глаза зажмурил, даже не шелохнется. Но выдают руки. Положил на тучный живот, нервно вращает большими пальцами. Наконец вздохнул и прогундосил:
— Ну, ежели, говорите, рейхсмарками, попытаемся разыскать Ромку. Пан торопится или располагает временем?
— Кто же сейчас располагает свободным временем, святой отче? — улыбнулся Евген Степанович.
— Ганна! Ганна! — завопил отец Андрей. Девушка просунула нос в гостиную. — Позови мне Дмитра.
Когда в дверях появился работник, поп распорядился:
— Распрягай, крестить сегодня не поедем. А сам верхом подскочишь к… — и что-то шепнул на ухо. — Скажешь, чтобы сейчас же прибыл сюда.
Заремба вышел во двор и приказал парню распрячь коней: он был уверен, что до приезда Ромки ему ничего не грозит. Хорошо знал Шишей — были когда-то соседями — и помнил, какие жадюги братья Андрей и Роман.
Когда-то в Коломне старый Шиш держал небольшую лавку с ярко разрисованной вывеской: “Бакалея и колониальные товары. Шиш и К°”.
Вот это “…и К°”, прибавленное на вывеске для солидности фирмы, стало отличной рекламой. Люди смеялись, но покупали с большей охотой у Шиша, чем у одноглазого Боруха Гольцмана. Может, потому, что в лавке Шиша был больший выбор товаров, а может, проще было произнести: “Петрик, сбегай в К°”, или “Скажи К°, чтобы записал, деньги потом отдам”.
И братьев Андрея и Ромку тоже звали “К°”. Они привыкли и не обижались. Братья всегда держались в стороне от других ребят. Старый Шиш заставлял своих детей помогать в лавке, и мальчики приучились из всего извлекать выгоду. Они крали отсыревшие конфеты и окаменевшие пряники, сбывая их мальчишкам со скидкой.
Андрей закончил духовную семинарию, а Ромка пошел по отцовской линии. Получив в наследство лавчонку, принялся расширять дело. Но времена настали не те — начался кризис, конкурировать с польскими и еврейскими коммерсантами было трудно. Они едва не задушили Ромку. Тут-то его осенила спасительная идея — объединить покупателей на национальной почве.
Роман Шиш выбросил лозунг: “Украинец покупает лишь у украинца!” Пожертвовал несколько сот злотых на развитие украинского движения в Галиции и стал одним из наиболее выдающихся националистических деятелей в Коломне.
Карта оказалась козырной. В самом деле, почему украинец должен покупать не у Шиша, а у какого-то Гольцмана, пусть даже у того на грош дешевле? Дело же тут не в гроше, а в национальном сознании.
Покупателям было невдомек, что на национальные интересы Ромке Шишу было в высокой степени наплевать — ему лишь бы торговля шла как можно лучше. Люди не знали, что сам Шиш ведет дела не с украинскими, а с польскими коммерсантами, так как это выгоднее, и совсем забывает украинский язык, когда это может дать ему хотя бы один Злотый прибыли.
