Николай Далекий - Ромашка.
— Красиво, чудесно, — шептал он, притрагиваясь пальцами к нежным лепесткам. — Каждый цветок — маленькое чудо природы! Раньше я этого не понимал… Знаешь, Анна, чем бы я занялся, если бы уцелел до конца войны? Выращивал бы цветы. Серьезно. Да, если бы я остался хотя бы безногим инвалидом, я бы стоял вечером на костылях где–нибудь на углу шумной улицы и предлагал влюбленным парочкам цветы. Купите, купите цветы. Не проходите мимо! Если у вас нет денег — берите любой цветок даром. Будьте счастливы!
Вернер говорил смеясь, но глаза его были влажны. Он знал, что не дотянет до конца войны, и был уверен, что Германия уже проиграла войну. И он уже не жалел об этом.
Прогулки с Людвигом были для Оксаны чудесным отдыхом, в котором она теперь очень нуждалась. Установление связи с писарем штаба Иоганном Беккером увеличивало риск, и нервы девушки были напряжены. Бесцельно шагая с молчаливым летчиком по полевым тропинкам далеко за городом, она чувствовала, как спокойствие и безмятежность полей вливаются в ее душу. Девушка понимала Людвига: он тоже черпал у природы необходимые ему спокойствие, умиротворенность. Он был обреченным человеком, смертником, которому дали возможность, может быть, в последний раз полюбоваться красотой земли.
Прибытие новых самолетов задерживалось. Казалось, время остановилось для того, чтобы два человека, столь разных и чужих, враждебных друг другу, могли насладиться досыта тишиной и покоем.
Внезапное видение нарушило эту идиллию. По улицам Полянска промчалась знакомая Оксане открытая легковая машина с тремя гестаповцами. И перед глазами девушки мелькнул тонко очерченный острый профиль офицера, сидевшего на заднем сиденье. Оксана не испугалась, не побледнела. Она спокойно шла под руку с Людвигом, губы ее растянулись в насмешливой улыбке и едва заметно вздрагивали. Ошибки не могло быть. Она хорошо помнила этот профиль. Сославшись на сильную головную боль, девушка отказалась от прогулки и пошла домой.
В условленном месте, у калитки, появилась «телеграмма»: Ромашка срочно, по тревоге, вызывала к себе жестянщика.
Тихий появился на следующий день и, роясь в своей сумке, внимательно выслушал девушку.
— А может, ты ошиблась?
— Нет. — Оксана даже улыбнулась.
— Как его дразнят?
— Обер–лейтенант Герман Маурах. Если он меня увидит или ему на глаза попадется моя учетная карточка — провал. Он меня хорошо помнит… Так же хорошо, как я его.
Оксана ожидала приказа Тихого. Жестянщик пожевал губами и сказал, передавая разведчице маленький браунинг:
— Возьми оружие на всякий случай… Носи при себе. Работай спокойно. Черт бы побрал этого твоего знакомого… Сегодня наведу справки, выясню. Может, он здесь только проездом.
— А если не проездом?
— Тогда — уберем.
Руководитель подполья приказывал Оксане оставаться на посту.
Убрать гестаповца было не таким–то легким делом, но прошло два дня, и по городу начал распространяться глухой, но упорный слушок: на одной из улиц среди белого дня убит в машине офицер. Слух подтвердился. Летчики в столовой не без тревоги сообщали друг другу новость: убит гестаповец. Обстоятельства, при которых произошло убийство, чрезвычайно туманны — машина сворачивала за угол, вблизи на улице никого не было.
Оксана облегченно вздохнула: Тихий и на этот раз выполнил обещание. Маурах убит, Анна Шеккер может действовать. Однако вечером в условленном месте у калитки висела черная ниточка: Тихий предупреждал, что опасность не миновала.
Маленький плоский браунинг продолжал покоиться в специально сшитой из плотного полотна сумочке, подвешенной на тесемке под поясом юбки. Даже ночью Оксана не снимала его с себя.
Маурах был буквально потрясен своим открытием. Добрых полчаса он рассматривал фотографию Анны Шеккер. В его темных глазах то загорался злорадный огонек, то появлялось тревожное и мучительное сомнение, и он снова жадно перечитывал автобиографию старшей официантки Полянского аэродрома. Губы гестаповца пересыхали от волнения, и он, сам того не замечая, облизывал их кончиком языка.
Полтора года прошло с тех пор, как его спутница внезапно и таинственно исчезла из вагона. За это время в отличной зрительной памяти Маураха отпечаталось много лиц. Он помнил лица мужественные, робкие, угрюмо–тревожные, злобные, устало–равнодушные, бледные от страха, искаженные ужасом, — сотни, тысячи лиц, промелькнувших перед пронзительным взором следователя гестапо. Но все–таки даже феноменальная зрительная память — не архив фотографа.
Слишком часто, наяву и во сне, вспоминал Маурах «русскую немочку» Эльзу Нейман и, как бывает в таких случаях, постепенно ее облик становился для него все туманнее и призрачнее. Хорошо помнились вещи: фетровые сапожки, полушубок, отороченный смушками, зеленая шерстяная кофточка с оленями на груди. Помнились локоны, крашеные губы, влажный блеск зубов в улыбке. Но само лицо как бы стерлось в памяти. Безликая Эльза мучила гестаповца. Даже в его тщеславных мечтах она ускользала от него. «Да существовала ли в реальности эта проклятая девка? Не плод ли она моей болезненной фантазии?» — не раз спрашивал себя Маурах. Нет, он прекрасно помнил чесночный запах вкусной, тающей во рту домашней колбасы, благодарность в письме жены за красивый русский платок, присланный в очередной посылке (это был платок Эльзы, который Маурах, конечно, оставил у себя), а бесплотные духи и привидения, как известно, не угощают колбасой и не оставляют каких–либо вещей на память о своем появлении из потустороннего мира!
Эльза Нейман! Была, существовала, исчезла…
Однако Анна Шеккер была также не вымышленной, а реальной личностью. На сей раз это подтверждалось документами, не вызывавшими сомнений. В деле имелась выписка из приказа начальника штаба пехотной дивизии о зачислении Анны Шеккер на должность переводчицы в карательный отряд, возглавляемый майором Гротенбахом. Начальник полиции Бугай в пространной докладной, переведенной на немецкий язык, приводил показания крестьян села Червоные Хутора (в прошлом Немецкие Хутора), подтверждавших, что в их селе до коллективизации жил богатый хозяин, немец Иоганн Шеккер, который до революции владел пятьюдесятью десятинами земли. Бывшая служанка Шеккера сообщала, что она няньчила дочь хозяев — Анну. И, наконец, новый староста села Сосновки, в котором был разгромлен партизанами отряд майора Гротенбаха, указывал имя и фамилию крестьянки, спасшей переводчицу отряда Анну Шеккер.
Вот она, Анна Шеккер, на фотографии. Что общего между этой стриженой «под мальчика» девушкой с худым измученным лицом, испуганно–скорбными глазами и лукавой, кокетливой Эльзой? Пожалуй, ничего, кроме сходной биографии. Но появилась Анна Шеккер в Полянске ровно через два месяца после того, как исчезла Эльза.
О Эльза, от тебя всего можно ожидать!..
Обер–лейтенант откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Так, с закрытыми глазами, он сидел очень долго. Если б кто–нибудь из сослуживцев заглянул в комнату и увидел Маураха, он решил бы, что уставший за ночь обер–лейтенант уснул за своим столом.
Но Маурах не спал. Он обдумывал загадочные события последних дней и старался найти связь между ними.
Совсем недавно Маурах, используя интриги и знакомства, добился, чтобы его перевели из Харькова на службу в другое место. Это было его большой удачей. Линия фронта приближалась к Харькову, и воздушные тревоги, объявлявшиеся по несколько раз в день, совершенно издергали нервы обер–лейтенанта. Маурах не выносил бомбежек. Он терял присутствие духа при одной только мысли, что над головой завывают падающие на землю бомбы. Когда же бомбы падали где–нибудь вблизи, дело доходило до неприличного… Правда, об этом знал только сам Маурах, так как испорченное белье немедленно предавалось сожжению, и обер–лейтенант старательно опрыскивал себя одеколоном. Что поделаешь! Ведь, пожалуй, у каждого найдется своя ахиллесова пята. Встречаются довольно храбрые люди, которым при виде крови становится дурно. С Маурахом такого никогда не случалось. Даже в стычках с партизанами он довольно спокойно относился к свисту пуль. Но проклятые бомбы… Как только начиналась бомбежка, Маурах буквально лишался рассудка.
Короче говоря, переезд в Полянск, несмотря на сопутствовавшее переводу понижение в должности, был чрезвычайно приятным событием в жизни обер–лейтенанта. По сравнению с Харьковом здесь глубокий тыл, тишина. О бомбежках даже не слышно.
Однако работы в Полянске оказалось много. Маурах прибыл в город, когда обстановка в общих чертах уже была ясна. В Полянске активно действовали советские разведчики, располагающие радиопередатчиками. Это было уже не предположением, а установленным фактом. У разведчиков отличная связь, строжайшая и умелая конспирация, они, как и следовало предполагать, прекрасно осведомлены о действиях гестапо и полиции. Вот перечень неудач, последовавших за последний месяц: дом, где был обнаружен радиопередатчик, сгорел; двух разведчиков, обслуживавших рацию, нашли мертвыми; полицейский, преследовавший третьего, был задушен в больнице; поймали связного — он, не рассказав ничего, покончил жизнь самоубийством.
