Рафаэль Сабатини - Венецианская маска
Вендрамин счел посольство достаточно щедрым. Лальмант не скупился на предложения. Он не только предоставил необходимые средства на оплату предательства, но и без колебаний добавил пятьдесят дукатов в качестве чаевых, чтобы выручить из временного затруднения Вендрамина, в котором тот не постеснялся признаться ему.
Из-за этого, а также из-за страстного желания заполучить обличающие его чеки, Вендрамин взялся за дело с рьяным и неутомимым усердием.
Каждое утро, когда Джанетто — главный из нанятых людей — приносил ему истрепанные листки с записями ночных трудов, он проводил несколько часов за тщательным нанесением чертежей на карту, приготовленную им для этого.
Это, однако, не мешало ему продолжать поистине парад патриотического усердия во дворце Пиццамано, где он бывал почти ежедневно. Однако теперь мало что можно было поделать. Надежду тешили лишь упорные слухи, что, хотя Бонапарт и обладал сейчас огромной силой, хотя эрцгерцог Чарльз в Удине не прекращал своих воинственных приготовлении, переговоры о мире уже активно готовились.
Вендрамин проявил проницательность, когда думал о предстоящих событиях, отказываясь разделить этот оптимизм. Он заявил, что ощутимая подпольная деятельность французов опровергает эти слухи. Венеция, напоминал он, полна французских агентов и французских пропагандистов, наносящих неисчислимый ущерб.
Однажды, встретив в доме Пиццамано Катарина Корнера, он выразил определенное сожаление по поводу относительной нерасторопности инквизиторов.
— Эта опасность, — заявил он, — возможно, даже более ужасна, чем пушки Бонапарта. Это — вторжение идей, незаметно разъедающих фундамент государства. Расчет проповедников Свободы, Равенства и Братства состоит в том, что, если венецианская олигархия не будет уничтожена силой оружия, она все равно падет жертвой якобинских интриг.
Корнер заверил его, что инквизиторы отнюдь не безучастны или нерасторопны. Из отсутствия видимых свидетельств их деятельности вовсе не следует, что инквизиторы бездействуют. Но не в правилах Тройки оставлять отпечатки. Если бы те, кто несет ответственность за военные приготовления, были бы наполовину столь же деятельны, то республика сегодня была бы избавлена от угрозы.
Вендрамин осудил такую скрытность в нынешних условиях. Предание широкой огласке деятельности инквизиторов должно оказаться действенным средством устрашения вражеских агентов.
Пиццамано выслушал и одобрил его мысль, и тем самым сэр Леонардо улучшил свою репутацию в глазах графа и, в то же время, увеличил отчаяние Изотты.
Она стала бледнее и апатичнее за эти дни, а отношение к ней Вендрамина не предвещало облегчения ее участи. Внешне сама галантность, он вносил оттенок необъяснимой иронии в свои ухаживания, и этот оттенок, еще такой легкий и неуловимый, что невозможно было его распознать, был, однако, замечен ее тонкой натурой.
Иногда, когда одновременно с ним присутствовал Марк-Антуан, она замечала на губах Вендрамина слабую кривую усмешку, которая не была лишь той скрытой насмешкой, коей он обычно удостаивал поверженного противника; в его взгляде она порой чувствовала злорадство, почти пугавшее ее. О дуэли этих двух мужчин она ничего не знала, а что касается скрытой вражды между ними, то они по молчаливому согласию не допускали, чтобы здесь что-либо стало известным. Тот факт, что они недолюбливали друг друга, вовсе не составлял тайны, но они проявляли во взаимных отношениях холодную и сдержанную вежливость.
Порой, когда Вендрамин наклонился к ней со словами лести, улыбка на его губах заставляла ее вздрагивать в душе. У него достало хитрости намекнуть ей на ее невинность в смертных грехах и на чистоту ее непорочности в выражениях столь выспренных, что невозможно было усомниться в их сарказме, хотя она и не могла понять причин этого. Она не могла догадаться о желчи, гноящейся в его душе, и ненависти, иногда поднимавшейся в нем по отношению к этой женщине, на которой он собирался жениться и которой он считал себя столь подло обманутым. Он сделает ее своей женой, чтобы достичь прочного положений и избавиться от той жизни приспособленца, которую он до настоящего времени вел. Но он никак не мог забыть, что, хотя она могла принести удовлетворение его амбициям, она обманула его в том, на что право было за ним; она обманывала его даже в общении, ибо он узнал, что ее величественное спокойствие, ее сдержанность и девичья строгость — лишь бессовестная маска, за которой она скрывала свою порочность. Однажды ему уже предоставился случай получить удовлетворение: ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, была радость нанести ей удар через ее любовника и так — одним ударом — отомстить за себя им обоим. Пожалуй, это было для него утешением.
С этой целью он работал так усердно, что, посвятив своему заданию две недели, смог тайно посетить французское посольство однажды ночью и расстелить перед Лальмантом карту, составление которой он уже закончил.
Оба француза тщательно проверили ее. В распоряжении Лальманта имелись некоторые данные, доставленные ему Рокко Терци до ареста. Используя их, он проверил, насколько это было возможно, работу Вендрамина и убедился в ее точности.
Они были щедры. Лальмант извлек из сейфа чеки, оплаченные банком Виванти, и отдал их. После этого он отсчитал сотню дукатов золотом, обещанную им венецианцу в качестве заключительного вознаграждения по завершении работ.
Вендрамин сначала опустил в карман тяжелый сверток с золотом, а затем, тщательно их проверив, — изобличающие его чеки.
Виллетард, наблюдавший за ним со своей обычной циничной усмешкой, наконец произнес:
— Теперь вы знаете, где зарабатываются золотые, и можете посчитать выгодным для себя продолжить эту службу.
Вендрамин посмотрел на него и ответил с негодованием:
— Я более не окажусь в вашей власти.
Улыбка Виллетарда стала еще циничнее:
— Вы — не первый встреченный мною прохвост, который горд лишь на словах. Это составляет лишь часть арсенала средств подобных вам людей, юноша, и мы не заблуждаемся в этом. Вы еще вспомните о моем предложении.
Вендрамин ушел, разъяренный наглостью такого заявления. Но это чувство быстро прошло, потому что его затмило радостное возбуждение, вызванное возвращением чеков банка Виванти. Он словно скинул оковы. Он освободился и был, по крайней мере, волен свести счеты с Мелвилом, не опасаясь за последствия. Теперь-то, как Леонардо себе это представлял, он был в состоянии постоять за свою честь.
Не теряя времени, он сразу этим и занялся, направившись к площади у собора Сан-Марко с одним лишь намерением.
Возмещение его долгов потребовало бы всю сотню дукатов, что лежала у него в кармане. Но Вендрамин не собирался выплачивать долги. Он даже не подумал попытать на эти деньги удачу в казино дель Леоне, но не потому, что поступил бы вопреки желаниям своих кредиторов, а потому, что знал, как их лучше использовать.
Он прошел корпус Прокураций, разглядывая сидевших за столиками Флориана, приветствуемый здесь кивком, там — взмахом руки. Все, кто приветствовал его, были его собратьями-барнаботти, наслаждавшимися весенним ароматом, а некоторые — вином за чей-то счет. Некоторое время он не мог найти того, что разыскивал. Пройдя до конца, Вендрамин вновь направился к центру Пьяцца, возвратившись к Св. Марку. Едва повернувшись, он встретился взглядом с сильным мужчиной средних лет, одетым в поношенный костюм с потемневшими кружевами, который прогуливался медленным шагом в сопровождении компании, с тростью в руке и шпагой, продетой через карман его камзола.
Сэр Леонардо преградил путь этому человеку. Они обменялись приветствиями, и Вендрамин, повернувшись, пошел рядом с ним.
— Мне нужна одна услуга, Контарини, — сказал он. — Если вы сможете оказать ее, то для вас найдется пятьдесят дукатов, а другие тридцать — чтобы разделить их между двумя подходящими парнями, которые знакомы с вами и готовы предложить свои руки.
Выражение желтоватого, словно голодного, лица Контарини несколько изменилось.
— А нужны ли трое? — спросил он.
— Я действую наверняка. Я хочу обойтись без случайностей. И нас будет четверо. Потому что и я приму участие.
Глава XXV. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Изотта устроилась на диване с высокой спинкой возле застекленной двери на лоджию в той стороне гостиной, которая была обращена к саду. Слуга установил диван так, чтобы, занимаясь рукоделием, она сидела лицом к свету. Она работала механически, а мысли ее были омрачены меланхолией безнадежного ожидания. Было далеко за полдень и, когда мартовский день начал угасать, Изотта отложила работу и откинулась на спинку дивана, смежив веки и поддавшись дремоте, охватившей ее уставшие глаза.
Неожиданно она очнулась от звуков голосов в другом конце комнаты. Из этого и из-за наступивших глубоких сумерек она поняла, что заснула. Голос, разбудивший ее, громкий и страстный, принадлежал ее отцу; а теперь отвечал спокойный, ровный голос Катарина Корнера. Изотта собиралась уже встать и обнаружить свое присутствие, когда обжигающие слова инквизитора отбросили ее, вмиг затаившую дыхание, обратно.
