Эльчин Гасанов - prose_contemporary
После свадьбы она скажет, что еще год назад, когда умирал ее дед, завещал он это, попросил ее на свадьбе покурить наркотик. Шепнул он на ухо ей это, и помер. И поклялась она на своей свадьбе покурить анашу. На зло своему счастью!
ДаааИсаака жена выкидывала еще не такое.
Исаак уже на свадьбе подумал, что идеальная женщина, это та, которая не курит, не пьет, не изменяет, не спорит, и не существует. Да ужлучше умереть в детстве; многих неприятностей можно избежать.
Но Ася умерла. От рака в почках. Они прожили вместе всего год, детей у них не было. Долг мужчины хотя бы раз в месяц посетить могилу жены.
Вот уже Исаак проходит между могил на старом кладбище.
А вот и надпись на надгробной плите: Шамаилова Ася. Осторожно вытер полой плаща пыль с надгробной плиты, Исаак отошел в сторонку. Приуныл. ''Это ваша жена?'' – услышал он сзади.
Перед ним стояла молодая девушка. Ей было не больше 25 лет. Светлая, с красивыми зелеными глазами, турецкой челкой на лбу, и грустно – чарующей улыбкой на устах.
– Да, жена.
– Печально конечно.
Пауза. Присели они на скамеечке. Из своей сумочки вдова достала маленькие булочки.
– Угощайтесь, прошу вас.
– Спасибо.
– Меня звать Эрна. А вас?
– Исаак.
– Очень приятно. Ну просто оооо-чень приятно.
Исаак проголодался и начал есть. Со стороны могло показаться, что супруги посетили могилу своих родственников.
– Ах я потеряла мужа. Хотя мне 24 года. И не успела еще завести ребенка. А не хотели бы вы заново жениться? – спросила она неожиданно.
– Нет уж. Я люблю свободу. Одиночество – лучшая из всех свобод – просто ответил Исаак.
– Интересно. И что, никого у вас нет?
– Почему? Есть. Встречаюсь с одной, но не женюсь.
Эрна слегка опустила голову. Ей не понравилось его откровения по поводу холостяцкой жизни – это заметил Исаак.
В этот момент молодая вдова, обернувшись, увидела другого мужчину. С цветами в руках он стоял перед черной могилой. Вдова затрепетала.
– Ну, хорошо. Приятно было, я пошла.
Похлопав себя по коленкам, и отряхнувшись от хлебных крошек, Исаак смотрел ей вслед. Покидая кладбище, еще раз обернулся он посмотреть на Эрну. Теперь она угощала булочками уже другого мужчину, который тоже видимо был одинок. Она даже юлила перед ним. Исааку это не понравилось.
Утирать вдовьи слезы – одно из опаснейших занятий для мужчины.
Примерно через день, Исаак прогуливался в "молоканском" садике, и откусив кофейное мороженное, сел на зеленую скамеечку. Прошло минут 15.
И вдруг он заметил Эрну.
Она рассматривала афишу театра русской драмы, потом спросила у прохожего мужчины время. Затем еще что-то спросила у него. Улыбнувшись, ушел прохожий прочь. Это опять не понравилось Исааку. Ему стало неприятно.
Доев мороженное, приблизился он к ней, хотел подойти, сказать ей пару слов. И тут к Эрне подошел какой-то парень. Он явился не во время, как черт из бутылки. Парень остановил ее, они поздоровались, и было видно, что они знакомы давно Он начал расспрашивать ее о том, о сем. Исаак подслушал разговор.
– Эрна, Постой – ка минутку!
– Зачем?
– Здесь стой, не двигайся!
– Но зачем, Алик? Что за розыгрыш? Признавайся.
Она тоже раздражала этого Алика. Он еле сдерживал себя.
– Эрна. Очень прошу тебя, секунду подожди меня тут. Не двигайся, стой тут, именно тут! Хорошо? Буквально секунду. Не более. Прошу тебя.
– А зачем? Ты кажется, ревнуешь меня (томно улыбаясь). – (Скрипя зубами) Буквально секунду. Договорились?
– Прямо здесь? (Показывая под ноги) – Да, именно здесь! Я щас.
Алик убежал. Исааку стало интересно, он чуть шагнул за старый толстый клен, и наблюдал за ними.
И вдруг, в этот момент Эрна увидела перед собой красную «семерку». На быстрой скорости ехал автомобиль, даже опомниться она не успела. За лобовым стеклом машины заметила она лицо Алика. Резкий дряблый удар, и пронзительный звук тормозов Вдова лежала на асфальте вся в крови. Алик скрылся с места происшествия. Исаак только заметил за заднем стекле "семерки" надпись: "*ZLOY"* "После смерти мы все земляки. Так сказать, если Рузвельт был жив, он бы перевернулся в гробу. Смерть, помнишь ли ты свое первое кладбище''?
Я лежала вся изрубленная и окровавленная, но боли не ощущала, надо мной столпились люди. Кричали, звали на помощь. Кто-то пытался вернуть меня к жизни.
Исаак пригнулся к моему лицу, он весь дрожал. Я превратилась в кровавую котлету, но еще дышала.
А в этот момент я увидела перед глазами темный тоннель. Впереди яркий свет, и толпы людей тихо и медленно направлялись к далекому свету. Я не разглядела их, их лица не помню. Я молча присоединилась к ним. Мы вместе стали топать размеренными шагами к яркому свету, что был впереди.
Потом я вышла на красивую зеленую лужайку, хотела пройтись по ней, но меня не пустили. Вдруг, откуда не возьмись, передо мной возникло двое апостолов. Оба высокие, в длинных балахонах, с тюбетейкой на голове, с трезубцами в руках. Один из них спросил меня:
– Какая планета?
– Земля!
– Так. Проходи в каменный город. У тебя всего 15 минут, не больше.
Повинуясь, я прошла в этот каменный город. Действительно, город был каменным. Все из белого и серого камня. Дома, улицы, переулки. Аккуратно все ухожено, и повсюду люди пускали мне в глаза зеркалом солнечные зайчики, поэтому я жмурилась, невозможно было что-то увидеть, заметить.
Так ослепительно ярко все было.
Спустя некоторое время я заметила, что везде почему – то играли в футбол, вернее били пенальти по воротам. Кто бил, почему бил, я не знала. Вратаря я также не заметила. Потом резко стало темно и гадко.
Подул ветер, колючий ветер. Минут через 15 прибежала к апостолам. Снова спросил один из них:
– Ну, как там?
– Плохо, родненькие мои. Страшный ветер, в виде дождя с неба падают мелкие камешки. Темно, ничего не видно. Невозможно терпеть. Я что, в аду? Это ад? Только честно скажите. Честно, честно, честно!
– В ад ты попадешь, если не сумеешь пробить одиннадцатиметровый. А пока рассказывай, что там ты натворила, как жила ты на своей Земле. Если выкарабкаешься, то расскажешь там, своим, чтобы знали: кто туп и глуп, тот попадает в рай. Слишком несерьезно он воспринял жизнь, то есть так, как надо было ее воспринять. А кто умен, кто хочет высунуться, запомниться, что-то сделать – того опять засунут в жизнь. В другую жизнь. Но уже в ином виде и состоянии. Пока он не поймет: кто интересуется смыслом жизни или ее ценностями, это значит, что он болен.
А вылечить его может только жизнь.
Мой милый маг, моя Мария,
Молчаньем манит мутный мрак.
Мне метят мели мировые,
Мечтам мерцающий маяк!
4.
В квартире Исаака было тихо. Светлая, большая комната с большими окнами на широкий проспект.
Напротив в кресле сидела Эля. Это была его девушка. Она ему нравилась, но он, естественно, не хотел жениться. Она хотела за него замуж, но он был принципиален.
– Эля, я не могу на тебе жениться. Ты понимаешь? Ты мне нравишься, да.
Но я не могу. Не взыщи. На это есть серьезная причина.
Приблизившись, она схватила его за воротник сорочки, и начала трясти:
– Но я ж хочу уехать в Израиль! В ИЗРАИЛЬ! Исаак, помоги мне (умоляя)!
– Нет, детка. Все надо делать самой. Сама, сама, только сама! Пусти меня пожалуйста.
– А разве я тебя не привлекаю? Смотри, какая моя попа! Какие груди!
Какие ножки! А! Женись на мне, и будет все твое!
– Родная Эля! Родная ты моя девочка! Жениться ради секса, это тоже – самое, что ради литра молока заводить корову. Если бы я был без ума от тебя, то я тут же побежал бы за умом, а не за тобой.
Дверь сильно захлопнулась. Это Эля обиделась и ушла. Зазвонил телефон.
– Алло, Исаак? Это я, Сулейман. Как дела?
– Привет. Ну что, все в силе? Там же? Во сколько?
– В семь.
Это был Сулейман, новый товарищ Исаака. По национальности араб, российский араб. Его родичи уже как третье поколение жили в СССР. Но Сулейман преподносил себя как еврей. Так было нужно. Жил в Нальчике, потом переехал в Москву, там вроде бы учился, работал. Но Исаак не доверял ему. "Он странен, очень странен. Что ему от меня вообще нужно? Я не удивлюсь, если он окажется гомиком" – пронеслось в голове у Исаака.
Исаак закурив сигарету, размышлял про себя. В голове была каша, мысли бились друг об друга, как волны моря о скалы. Он тихо ходил взад и вперед по комнате, закинув руки за спину. Все один, все один, все думал, думал. Поморщился от закуренной сигареты, которая ела ему глаза.
Надоело все. Все! С работы уволился, жена умерла, обиделась любимая девушка. В свои почти 40 лет, ничего не добился. Только пытается, решается, но результата нет.
Ничего не успеваешь, ничего! Не успеешь вставить зубы, как выпадают волосы.
"Э – эх, жил бы я хотя бы в Польше. Надоел этот Азербайджан. Вообще-то человека, прожившего жизнь в Азербайджане, следовало бы без разговоров помещать в рай. Ведь жизнь в Азербайджане – это испытание.
