Анна Клодзиньская - Очная ставка
Все, вместе взятое, производило убогое впечатление. Однако владелец этой норы, видимо, чувствовал себя в ней вполне уютно, поскольку на его лице пришелец не увидел смущения и не заметил каких-либо попыток навести относительный порядок. Наоборот, хозяин, сняв пальто, бросил его на кровать, шляпу кинул на пол, рукавом полинялого пиджака смел со стола газеты, крошки табака и несколько окурков.
— Садись. — Кивком он указал на стул, поправил очки в черной оправе, провел рукой по волосам. Его лицо искажал нервный тик, задиравший верхнюю губу и обнажавший зубы, на удивление белые, и ровные. Тогда он становился похожим на злую собаку. Довольно высокий, он сутулился и сгибался, вероятно, его мучили боли в спине.
Пришелец, знавший хозяина квартиры очень мало (они виделись всего несколько раз, и то непродолжительное время, в темной подворотне), теперь смотрел на него с интересом. Однако трудно было понять и оценить характер этого человека по его внешнему виду. Большие темные очки скрывали выражение глаз. Нос, щеки, морщинистые складки на коже — все казалось каким-то нечетким, словно вылепленным из глины, в напоминало бы маску клоуна, если бы не острый взгляд из-под очков и сжатые губы.
— Что у тебя? — опросил хозяин, садясь на второй стул.
— «Стекляшки», — ответил пришелец. — И шесть «тикалок».
— Я говорил, что часы не беру.
— Но они золотые. Все шесть.
— Какие «стекляшки»?
— Разные. Кольца, серьги, браслеты. Высокий класс, бриллианты чистой воды, — расхваливал он.
— Где у тебя все это?
Посетитель расстегнул куртку, вытащил пузатый мешочек и положил его на стол. Хозяин поморщился неодобрительно:
— Не стоило носить с собой. Вдруг бы тебя задержали? Ты не смог бы ничего объяснить.
Тот громко, во все горло, рассмеялся:
— Кто, мильтоны? Вы шутите! Теперь достаточно крикнуть, что тебя бьют, как немедленно налетит толпа дружков, сразу же отреагирует, и страха как не бывало! Если бы только кто-то попытался посадить меня в милицейскую машину, люди перевернули бы ее вверх колесами. Или сожгли. Теперь все можно[6].
Человек в очках присматривался к своему собеседнику, внимательно слушал, но его неподвижное лицо не выражало никаких эмоций. Гостю было не более двадцати лет. Он нервно облизывал пересохшие губы, бросая вокруг себя быстрые взгляды. Он не доверял скупщику краденого, но знал от других, что тот считался самым лучшим и надежным.
— Ты что, видел сожженную милицейскую машину? — спросил вдруг хозяин. Вопрос не имел никакого отношения к сделке, и парень потерял терпение, захотел побыстрее получить деньги и уйти. Он пожал плечами:
— Сам не видел, но говорили. А два дня назад милиционеру дали по морде так, что он аж перевернулся. Своими глазами лицезрел. Ему еще несколько раз вдарили, прежде чем он поднялся. Возможно, с ним и совсем бы разделались, но какая-то баба подняла крик: «Не смейте бить!» Ну, у тех душа ушла в пятки, и они смылись. Дураки, я бы его прикончил, а уж потом дал деру…
— Почему? — снова раздался вопрос.
— Как это — почему? — Лицо парня сделалось красным, глаза заблестели. — Вы что, не знаете? Теперь свобода, настоящая! Я читал листовки, которые разбрасывались на улицах. И на стенах есть надписи… Впрочем, один мне все четко разъяснил. Послушайте, это просто. Государство, то есть любая власть, представляет собой аппарат угнетения. Полиция, или милиция, — все одно — осуществляет это угнетение и мучает людей. Поэтому нужно развалить государство, упразднить правительство, полицию, ликвидировать законы, и только потом наступит свобода. Каждый будет поступать, как захочет. Ну, теперь вы понимаете?
Узкие губы скупщика краденого тронула едва заметная усмешка.
— А ты что будешь тогда делать?
— Я? Ничего! — заявил парень с откровенной прямотой. — Буду есть, пить, ходить по бабам, спать… Хватит, а? Хорошая жизнь! Ну, берете мои «стекляшки»? Я тороплюсь.
Хозяин осторожно высыпал из мешочка драгоценности и разложил их на столе. Вытащил из кармана лупу и тщательно изучил каждый предмет, одно кольцо отодвинул в сторону. Парень немного смутился: ему не удалось подсунуть стекляшку из «Яблонекса»[7]. Затем он попытался торговаться, но скупщик пренебрежительно взглянул на него, проворчав: «Здесь не базар».
Хозяин взял отобранные им драгоценности и часы, так как они на самом деле оказались золотыми, и заплатил за все четверть цены, которую обычно дают ювелиры. Так он поступал всегда, другие скупщики давали еще меньше, если «позаимствованные» драгоценности были недавно украдены. Рисковать никто не хотел. Человек в очках знал, когда парень ограбил магазин и где этот магазин находится. Если бы взломщик появился через месяц или два, то получил бы более высокую цену. Но все они обычно хотели как можно быстрее избавиться от товара, поэтому приходили сразу же после взлома, требовали денег для легкой жизни.
Гость спрятал наличные, поднялся со стула. И тут увидел в руках у хозяина пистолет, нацеленный прямо на него. Испуганно воскликнув: «Что вы?!», парень отскочил к двери.
Но хозяин не имел намерения стрелять. Он только предпринял попытку защититься от возможного нападения со стороны вора, если тому вдруг станет жалко «стекляшек» и часов. Однажды так и произошло. Спасло то, что скупщик обладал недюжинной силой — вор скатился по лестнице, скуля от боли, и больше не показывался. После этого случая скупщик обзавелся оружием.
* * *Капитан Полоньский и его товарищ неспешно шли по Новому Свету[8], временами останавливаясь, когда разговор становился напряженным. Приближалась полночь. Резкий зимний ветер разогнал людей по домам, и улица казалась вымершей. Лишь шелестели сорванные ветром и гонимые его порывами плакаты, афиши, какие-то листовки. Полоньский с раздражением отбрасывал их ногой.
— Ты думаешь, это самоубийство? — спросил майор Щенсный.
— Уверен на девяносто процентов. Оставшиеся десять можно отнести к версии о попытке отравления, но тут у нас нет никаких доказательств. Этот субъект выкарабкался, хотя одной ногой уже стоял в могиле.
— Память к нему вернулась?
— Во всяком случае, он узнает жену, квартиру и этого заместителя председателя кооператива, Малевского. Вчера, когда я был у Завадовских, он сообщил мне, что отдает себе отчет в содеянном. Имеется в виду кража наркотиков.
— Сам их употреблял или продавал кому-нибудь?
— Об этом он никак не хочет говорить. Может быть, я должен… А впрочем, нет, — оборвал он свою мысль. Они остановились у ворот одного дома. Щенсный закурил сигарету. — Прокурор считает, что арестовать Завадовского, находящегося сейчас в больнице, мы всегда успеем. В квартире, конечно, ничего не нашли, но не мог же он за один раз вынести со склада кооператива двенадцать килограммов! Наверняка он делал это систематически, небольшими порциями. Наш токсиколог утверждает — я ему верю, — что Завадовский не наркоман. В таком случае, он — поставщик.
— Но почему же все-таки он пытался покончить с собой?
— Именно это меня более всего и заставляет задуматься. Угрызения совести? Ерунда! Страх быть разоблаченным? Скомпрометированным? Возможно, хотя он производит на меня впечатление человека достаточно твердого, решительного. В конечном счете, он сам мог прервать этот процесс, прежде чем количество украденных препаратов достигнет целых двенадцати килограммов. Видимо, ему зачем-то срочно потребовались деньги. Жена это отрицает, но она может и не знать. Или покрывает его.
Они шли по Краковскому предместью[9]. У входа в университет шелестели флаги и транспаранты. Из окон здания свисали полотнища с эмблемами «Независимого союза студентов»[10], с сообщениями о продаже литературы, выпущенной «без цензуры», и еще о чем-то.
— Зайдем ко мне, поужинаем, — предложил Полоньский. — Немного поздновато, конечно, но у меня с утра маковой росинки во рту не было.
— У меня тоже, — признался майор. — А у тебя найдется что-нибудь дома?
— Только плавленный сыр, — рассмеялся Полоньский. — Есть еще хлеб, чай. Кажется, в холодильнике оставались яйца. На колбасу не рассчитывай, уже неделю мне не удается ничего купить в мясном магазине. Говорят, в апреле введут карточки на мясо.
— Твоя жена все еще в санатории?
Капитан тяжело вздохнул:
— Вернется только через одиннадцать дней. Вот удивится, когда увидит, как я без нее хозяйничал!
В квартире Полоньского был относительный порядок, если не заглядывать под шкаф или тахту. Щенсный не проявлял таких намерений. Впрочем, головы у обоих были заняты другим.
— Завтра состоится «предупредительная» забастовка? — спросил майор, закуривая сигарету. Они уже успели уничтожить все скудные припасы Полоньского.
— Ну да. Коснется транспорта, и не только. И вообще, вся эта нервозная обстановка не способствует нашей работе. Особенно обнаглели рецидивисты. Смотри: с одной стороны, слышатся жалобы, что мы действуем неоперативно, поскольку множатся налеты, грабежи, даже убийства. А с другой — все больше людей затрудняют нам работу. Заметил, как неохотно они помогают? Потом будут иметь…
