Андрей Гуляшки - Драгоценный камень
Специалисту по цветным металлам Игнату Арсову, высокому, худому и смуглому человеку, казалось, перевалило за сорок. У него был орлиный нос с крутой горбинкой, тонкие, едва заметные губы и квадратный, костистый, как будто совсем лишенный мяса подбородок. Подвижный, быстрый, с беспокойными движениями, он почти не стоял на месте, словно земля горела у него под ногами. Любезный и услужливый до приторности, он часто просто досаждал своим коллегам страстной готовностью оказать услугу, помочь, быть полезным. Если кто-нибудь, не дай бог, заболевал, особенно в походе, он нес ранец и снаряжение заболевшего, а в лагере заваривал ему чай, приводил в порядок и подметал его палатку, зорко следил, вовремя ли тот принимает лекарства, — как будто его призванием было ходить за больными.
Игнат Арсов считался опытным специалистом, за последние год-два он самостоятельно открыл несколько месторождений меди, свинца и цинка, но, когда заходила речь о его открытиях и личных заслугах, он краснел, как девушка, смущался и убегал или, обиженный и раздосадованный, махал рукой.
— Все это ерунда, — сердился он, — я ничего не открыл и не имею к этому никакого отношения. Открытие — это когда человек сознательно к нему стремится, действует по предварительно разработанному плану исследования. А я что... я случайно, совершенно случайно наткнулся на эту руду, просто так, вслепую... Уверяю вас, именно так и было. Если кому-нибудь и принадлежит заслуга этого открытия, то награждать следует нашего руководителя, товарища Власева, потому что мы работаем по его плану. Награды заслуживает и товарищ Папазов, под чьим непосредственным руководством мы все действуем. Вообще это заслуга наших руководителей, а я случайный исполнитель. Любой другой на моем месте нашел бы то же, что и я.
Для всех, кто хорошо знал его, было очевидно, что он страдает преувеличенной, болезненной скромностью, принявшей характер настоящей, хотя и странной болезни. Он часто называл себя «невеждой», «подмастерьем», «слепым орудием случая», «человеком несостоятельным, но родившимся под счастливой звездой» и т. д. Однажды, когда бригада разбила лагерь под Бакырлыком, он был настроен очень мрачно и сделал странное признание. «Вы знаете, — сказал он, — у меня постоянное чудовищное ощущение: мне кажется, что мой мозг непрерывно, с каждым днем, с каждым часом все больше сжимается — и днем и ночью — и в черепе образуется страшная, ужасная пустота. И я все думаю: что это, в сущности, за пустота, что там есть? Воздух, испарения, пар? Я много думаю об этом».
Вылю Власев редко разговаривал с ним, и то только по делам службы. Он морщился при мягких шелестящих звуках его голоса, избегал его взгляда, но всегда прислушивался к его советам, считался с ним, как с хорошим специалистом. Он несколько раз пробовал «занести» его характеристику в свою записную книжку, но это ему никак не удавалось: образ этого человека ускользал от знакомых «показателей» и процентов, не укладывался ни в какую определенную и точную формулировку. А Павел Папазов полюбил его, сделал даже своим помощником по партийной работе. Он восхищался его скромностью и трудолюбием, ставил всем в пример его безупречную дисциплинированность.
Он стал поручать ему доклады, сбор членских взносов, посылал вместо себя на совещания партактива. Все эти поручения Игнат Арсов выполнял с жаром. Часто он сам подготавливал сведения о поведении и работе коммунистов бригады, и Павел Папазов только удивлялся:
— Можно подумать, что ты писал моей рукой и смотрел моими глазами!
— Помилуйте! — слегка склонялся перед ним Игнат Арсов. — Что вы говорите! Это вы научили меня во всем разбираться, оценивать все строго и беспристрастно. Всем, что я умею, я обязан вам.
Прошлой осенью он открыл начало большой, богатой медью жилы, но и это свое открытие приписал Папазову.
— Я работал по его указаниям, — утверждал он.
Папазов не помнил, чтоб он давал ему какие-нибудь «указания», но возражать почему-то не стал: промолчал, согласился с тем, что это его заслуга. «Заслуга» эта принесла ему славу, а вместе со славой и повышение по службе. С тех пор Арсов и Папазов стали неразлучными друзьями.
Той же прошлой осенью, когда Андрей рассказал товарищам о своей берилловой гипотезе, Павел Папазов вызвал к себе своего приятеля и прямо спросил его:
— Что ты об этом думаешь?
Игнат Арсов помолчал.
— Разрешите мне дать вам ответ через несколько дней, — сказал он наконец.
Прошла неделя, прошло десять дней. Игнат Арсов ездил в Софию в связи с бракоразводным делом. И однажды вечером он сам заговорил об Андрее.
— Вы спрашивали, что я думаю о его гипотезе? Я вам скажу: это наивная фантазия.
— Да, похоже на то, — улыбнулся Папазов. — Фантазия, разумеется. Но хорошо, что молодых людей увлекают большие идеи. Это красиво, благородно!
И впервые Игнат Арсов возразил ему:
— Такие увлечения — напрасная трата времени, — сказал он. — На вашем месте я бы охладил его пыл.
Эти его слова пришли в голову Папазову в то утро, когда они оба стояли перед столом Слави Спиридонова.
— В вашей бригаде есть молодой геолог, — заговорил начальник, — Андрей Андреев. Какого вы о нем мнения?
Павел Папазов взглянул украдкой на приятеля, откашлялся и с несколько наигранной веселостью ответил:
— Андрей? Прекрасный парень! Отличный. Был одно время центром нападения в студенческой футбольной команде.
Сказав это, он тут же почувствовал, что по лицу его приятеля скользнула довольная, одобрительная улыбка.
— Я спрашиваю, вас не о спортивных его качествах. Центром он был или полузащитником, — Слави Спиридонов любил футбол и разбирался в нем, — меня сейчас не интересует. Я спрашиваю вас о другом, и, надеюсь, вы понимаете, что меня интересует.
— Как вам сказать... это молодой человек новой формации, — неуверенно начал Папазов. — Когда работает — работает хорошо, на совесть. Когда веселится — веселится от всего сердца. Вообще приятный человек.
— Симпатичный человек, — сказал Игнат Арсов и поклонился.
— Говорил он вам о берилле? — спросил их Спиридонов, неожиданно встав из-за стола. — Я спрашиваю вас именно об этом, и отвечайте мне прямо, без околичностей!
Игнат Арсов вздохнул.
— Ну разумеется, сколько раз! — засмеялся Папазов. Он засмеялся, но видно было, что ему совсем не до смеха. — У каждого человека есть своя idée fixe. Что ж делать? У нас в бригаде есть один геолог, Зюмбюлев. Страстный охотник. Так он рассказывает, что видел однажды в лесу, как его собака Тотка играла в чехарду со страшным матерым волком.
— Вы лично, что вы думаете об этом деле с бериллом? — нахмурившись, прервал его Спиридонов.
— Что ж тут думать? Благородный энтузиазм, мечты, грезы. Я не вижу в этом решительно ничего плохого: молодость всюду ищет прекрасное.
Игнат Арсов кашлянул.
— Товарищ Папазов говорит о прекрасном в кавычках.
— А вы не находите, что в его гипотезах можно найти зернышко разумной вероятности?
— Мы думаем, что зернышко разума можно найти даже в бреде сумасшедшего, — поспешил ответить Игнат Арсов.
— Значит, вы, товарищ Папазов, считаете, что все это бред сумасшедшего, так?
— Я? — Павел Папазов потер себе лоб, помолчал. — О нет! Я этого не говорил. Я всегда с сочувствием отношусь к порывам молодежи. Спросите Андреева — я не только не упрекал его, я, наоборот, помогал ему, насколько мог.
— Это абсолютно верно, — дополнил Игнат Арсов. — Товарищ Папазов всегда относился к фантазиям этого юноши с благородной снисходительностью.
«Ясно, что эти люди не принимают всерьез берилловую гипотезу, считают все это пустяком, — думал Спиридонов, — но, во всяком случае, они благородно относятся к усилиям Андреева, особенно Папазов».
— Посмотрим, — сказал он. — Я предложил ему представить мне точную геодезическую схему района, где, по его предположениям, есть следы берилла. Схема покажет, серьезный ли это человек, что именно он открыл и открыл ли он вообще что-нибудь. Вы свободны.
Так развивалась до этого часа «берилловая» история. И вот теперь Вылю Власев сидел перед Спиридоновым и хмуро перелистывал свою пухлую записную книжку. И он и Павел Папазов считали гипотезу Андреева совершенно фантастической, плодом не в меру пылкого воображения. Но, в то время как отношение одного из них к подобному «бреду» было непримиримым и открыто враждебным, другой относился ко всему этому терпимее — как к наивному, но прекрасному проявлению молодости.
«По картографической схеме я увижу, есть ли в этом хоть что-либо серьезное», — решил Слави Спиридонов и распорядился, чтоб рассыльный позвал Андрея.
На этот раз молодой геолог явился к своему шефу в приличном виде. Галстука на нем не было, но он надел темный пиджак и выглядел в нем еще более высоким, казался каким-то особенно сильным.
