Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж
«Он подкупает его этим алжирским консульством!» – подумала я, начиная не на шутку интересоваться тем, что мне предстояло услышать. Мое сердце уже не билось так часто. Я опять могла спокойно рассуждать и взвешивать услышанное. – Благодарю вас за доверие, – промолвил Ивор.
– Небольшое дипломатическое поручение, – повторил министр. – По виду, дело не так уж сложно, но это только кажется: в связи с другими обстоятельствами оно приобретает характер поручения особой важности, огромной важности. Когда я объясню вам, вы поймете, почему я обратился именно к вам. К моему кузену Маунтстюарту я пришел потому, что мне сообщили о вашем намерении быть сегодня здесь, на балу его жены. Сожалею, что новость, заставившая меня искать вас, не дошла до меня раньше, потому что тогда я мог бы прийти сюда с моей супругой заблаговременно, переговорить с вами и отослать вас сегодня же ночью. Теперь же приходится откладывать дело до завтра: сейчас уже слишком поздно, и вы не успеете на последний, полуночный, паром через Ла-Манш.
– Через Канал? – удивленно откликнулся Ивор. – Вам нужно, чтобы я отправился во Францию?
– Да.
– Всегда можно найти способ немедленно переправиться на ту сторону, – задумчиво сказал Ивор, – если в этом есть неотложная нужда.
– Она есть – величайшая. Но в данном случае применима пословица: «чем больше будешь торопиться, тем медленней поедешь». Если вы сейчас кинетесь опрометью и закажете специальный поезд, а потом в Дувре наймете буксирный пароход или катер через Па-де-Кале (как вы, очевидно, собираетесь поступить), то весь мой план разлетится вдребезги. Я обратился к вам именно потому, что те, кто следят сейчас за нами, едва ли смогут догадаться, что я впутал вас в это дело. И все, что вам предстоит сделать, должно быть сделано спокойно, без всякой суматохи, без признаков чего-либо срочного, необычайного, дабы не вызвать ни у кого подозрений. Ведь вполне естественно, что я пришел сюда на бал, устроенный сестрой моей супруги, не так ли? Никто, кроме спецслужбы, не знает об этом нашем свидании, – на этот счет я, кажется, могу быть спокойным. И точно так же естественно, что вы уедете завтра утром по собственным делам или ради удовольствия в Париж и там встретитесь с мадемуазель де Рензи…
– Мадемуазель де Рензи! – воскликнул Ивор, забыв на минуту всякую осторожность и ясно показывая, что он застигнут врасплох.
– Разве она – не ваш друг? – спросил министр несколько резко.
Хотя я не могла его видеть, я хорошо представляла, каков он сейчас перед Ивором: с прищуренными острыми серыми глазами, сжатыми тонкими губами и аристократической рукой, играющей бледной мальмезонской гвоздикой, которую он всегда носил в петлице своего фрака.
– Да, мы с ней дружны, – отвечал Ивор. – Но…
– Уже «но»!.. Может быть, мне лучше прямо сказать вам, что это поручение относится именно к мадемуазель де Рензи, и только к ней, ни к кому больше. Она является нашим секретным агентом в Париже.
– В самом деле? Никогда не предполагал, что она замешана в высокую политику!
– И вы никогда не предположили бы этого из моих слов, Дандес, если б необходимость не заставила меня быть совершенно откровенным с вами… раз уж вы беретесь помочь мне в этом деле. Но прежде чем пойти дальше, я должен знать – не будет ли связь мадемуазель де Рензи с этим делом причиной вашего нежелания участвовать в нем?
– Нет… если вам нужна моя помощь, – с усилием произнес Ивор. – Прошу вас не думать, что мое замешательство относится непосредственно к самой мисс де Рензи. Я питаю к ней величайшее уважение и восхищаюсь ее талантом.
– Как и мы все, – последовал ответ, – особенно те, кто знает ее ближе. Помимо всех ее многочисленных достоинств, она – одна из тех немногих женщин, которые умеют хранить секреты – свои и чужие. Она – талантливая актриса не только на сцене, но и вне ее. И теперь, когда я заручился вашим обещанием помочь мне, я должен сказать, что этим вы поможете также и ей. Я должен открыть вам всю правду: уже много лет мадемуазель де Рензи несет отличную службу, вы понимаете – секретную службу для Великобритании…
– Великий Боже! Максина – политический шпион! – импульсивно воскликнул Ивор.
– Это несколько резкое слово, не правда ли?.. Есть более мягкие выражения, например – осведомитель Интеллидженс Сервис.[3] При этом она не является изменницей Франции, потому что, как вы, может быть, знаете, по рождению она не француженка, а полька. Могу вас уверить, мы имели много случаев благодарить ее за ум, такт и красоту, и я жалею, что она служит нашим интересам в последний раз. Но лично за нее я рад, потому что она обручилась и готовится выйти замуж. И если вы сможете спасти ее от большой неприятности выполнением моего поручения, то она, вероятно, будет жить счастливо до конца своей жизни. Знаете ли вы о ее обручении?
– Нет! – отозвался Ивор. – Я видел мисс де Рензи часто, когда она играла в Лондоне года два назад. Но с тех пор, как она вернулась в Париж, она, говорят, там очень занята. У нее свой театр, она участвует в концертах, вращается в обществе, имеет массу поклонников; я же, со своей стороны, за весь этот год переезжал Канал всего один или два раза, только по самым срочным делам. Таким образом, мы не могли встретиться и, конечно, не переписывались.
(«Прекрасная причина, – горько подумала я. – Ты также был очень занят… ухаживанием за Дианой Форрест!»)
– Ее помолвка еще не объявлена, – сказал министр, – но я думал, что вы, как ее давний друг, уже знаете о ней. Мне кажется, мадемуазель хочет удивить нас всех в свое время… если только это дело не убьет бедную девушку!
– Разве оно представляет серьезную опасность?
– Самую серьезную. Если… не удивляйтесь, что я слишком часто говорю «если»… итак, если вам не удастся спасти ее – потрясется до основания не только «Сердечное соглашение»[4] (я уж не говорю о моей собственной репутации, которая поставлена на карту), но разобьется и ее личное счастье. Она сказала, что не переживет этого, покончит с собой, если произойдет крах. И хотя обычно самоубийство – прибежище, последний козырь трусов, а мадемуазель де Рензи отнюдь не трусиха, склонен думать, что на ее месте я пришел бы к тому же решению.
– Скажите мне, что я должен сделать! – сказал Ивор, заметно тронутый странными словами министра и его подчеркнутой серьезностью.
– Вы должны будете уехать в Париж завтра утром с первым поездом, не сообщив решительно никому о ваших намерениях; с вокзала вы немедленно отправитесь в какой-нибудь отель, где вы никогда раньше не останавливались и где вас не знают. Интеллидженс Сервис найдет способ известить мадемуазель, какой отель вы избрали. Вы должны записаться там под вымышленным именем (скажем, под именем Джорджа Сэндфорда) и заказать себе отдельные апартаменты с изолированной гостиной. Сделав это, вы заявите, что ожидаете к себе с визитом одну леди и никого другого принимать не будете. Подождав, пока явится мадемуазель де Рензи (а она, конечно, явится так быстро, как только сможет), и оставшись с ней наедине, вы должны убедиться, что за вами не подсматривают и не подслушивают, а затем передать ей в руки небольшой пакет, который я вручу вам прежде, чем мы сегодня расстанемся.
– Это звучит довольно просто, – заявил Ивор, – если это —
все.
– Это – все. Но это может оказаться каким угодно, только не простым.
– Не предпочитаете ли вы, чтобы я зашел прямо к ней в дом, не дожидаясь ее приезда в отель? Я охотно сделаю так, если…
– Нет! Я уже сказал вам, что если ваша встреча станет известна, то те, кто сторожат ее сейчас, не должны подозревать настоящего мотива этой встречи. Притом же, мы должны считаться и с ней: ежедневно после пяти часов дня один молодой француз, с которым она обручена, имеет обыкновение заходить к ней и проводить у нее время вплоть до того часа, когда ей нужно идти на репетицию. Однако в театр он ее не провожает, потому что сейчас это было бы чересчур публично, поскольку их помолвка еще не объявлена. Он обожает ее… но слишком ревнив, как и большинство людей латинской крови. Очень вероятно, он слышал ваше имя в связи с ее именем, когда она гастролировала в Лондоне, и, как истый француз, не допускает мысли, что мужчина может восхищаться прекрасной женщиной, даже не влюбляясь в нее… и тогда ваш визит в ее дом причинит мадемуазель Максине много неприятностей.
– Понятно. Но если она сама приедет ко мне в отель…
– Ну, я уверен, она найдет какую-нибудь приличную отговорку, чтобы уйти в театр раньше обычного и таким образом отделаться от своего обожателя. Она достаточно умна для этого. А так как ваше подлинное имя не будет значиться на другой день ни в одном гостиничном списке, публикуемом в газетах,[5] то самое ревнивое сердце не будет иметь повода для подозрений. Если же, не дай Бог, некоторые личности, которых мадемуазель и мы должны опасаться, откроют, что она посетила Ивора Дандеса, который указал фальшивое имя ради удовольствия встретиться с ней наедине, то… – министр слегка замялся.
