Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж
– Мисс Диана так неэгоистична и так любит вас, что, действительно, предпочитает больше говорить о ваших делах, чем о своих, – заступился он за нее; и тогда я почувствовала, что могу ненавидеть его так же сильно, как ненавидела Ди, – всем сердцем. В тот момент мне захотелось убить ее и понаблюдать за его лицом, когда он найдет ее мертвой, навсегда потерянной для него.
– Кроме того, – торопливо добавил он, – я еще не говорил с ней о замужестве, не спрашивал ее согласия, потому что… мои перспективы пока далеко не блестящи… Но она знает, конечно, что я люблю ее…
– А если б вы получили консульство, вы задали бы ей этот важный вопрос? – перебила я.
– Да. Но я говорю вам все это только потому, что я… что вы были сегодня так любезны. И мне захотелось, чтобы вы знали все.
Любезна! Да, я была чересчур любезна с ним. Но если б толчком ноги я могла разрушить для него всякую надежду на будущее, т. е. надежду относительно моей сводной сестры Дианы Форрест, я бы сделала это так же охотно, как когда-то в деревне топтала муравьев, чувствуя наслаждение при мысли, что я – даже я! – имею власть над жизнью и смертью.
Я с трудом подавила рыдания. Я вообще никогда не была слишком мужественной, а теперь чувствовала себя совсем разбитой, готовой умереть. И обрадовалась, когда услышала, что музыка в бальной комнате прекратилась.
– Вот! – сказала я. – Два танца, о которых вы меня просили, окончились. Я уверена, что вы ангажированы на следующий.
– Да, Бесенок, я ангажирован.
– Кем? Ди?
– Нет, с мисс Дианой я буду танцевать тринадцатый номер.
– Тринадцатый? Несчастливый номер!
– Любой номер счастлив, раз он дает мне возможность быть с ней. А сейчас я танцую с миссис Эллендэйл.
– О, с женой антрепренера! – воскликнула я, решив болтовней скрыть свое отчаяние. – Эта молодящаяся дама бывает во всех светских салонах. Лорду Маунтстюарту нравятся эти театральные знаменитости. Наш дом должен быть солидным и политическим, не правда ли? – а мы принимаем тут всех людей без разбора, если только они оригинальны и имеют успех в обществе… или красивую внешность. Говорят, Максина де Рензи тоже частенько бывала здесь, когда играла в Лондоне, в театре Джорджа Эллендэйла. Это было, вы помните, еще до того, как я и Ди приехали в Англию?
– Я помню. О да, она заходила сюда. Кажется, в этом доме я и увидал ее впервые вне сцены.
– Какое сладкое воспоминание! Наверное, миссис Эллендэйл страшно ревновала своего мужа, когда у него в театре играла такая поразительная красавица?
– Я никогда не слышал, чтобы она ревновала.
– О, вам незачем косо смотреть на меня! Я не сказала ничего плохого о вашей очаровательной Максине.
– Конечно, нет. И никто не может сказать. Но вы, Бесенок, не должны называть мадемуазель де Рензи «моей Максиной»!
– Прошу прощения, – сказала я. – Просто я слышала, что другие называют ее так. И потом, ведь вы посвятили ей свою книгу о Лхассе, которая принесла вам такую известность, не правда ли?
– Вовсе нет! С чего вы это взяли? – теперь он действительно встревожился, и я была довольна, – если только что-нибудь могло принести мне удовлетворение в моем горе.
– Как? Все думают это. Книга была посвящена «М», как будто имя держалось в секрете, и потому все…
– Значит, «все» очень глупы! «М» – это одна старая дама, моя крестная мать, которая снабдила меня деньгами на мою экспедицию в Тибет, в Лхассу; без ее помощи я не смог бы поехать. Но она не принадлежит к числу тех, кто любит видеть свое имя в печати… Где же мы теперь увидимся, Бесенок? Сейчас я должен идти искать миссис Эллендэйл, скоро начнется танец.
– Я останусь здесь, благодарю вас, – сказала я. – И буду смотреть, как вы танцуете – издалека. Вы знаете, таков мой удел – смотреть издалека, как танцуют другие…
Когда он ушел, я откинулась на подушки, и мне казалось, что сейчас повторится один из моих сердечных приступов. Я чувствовала себя ужасно одинокой и покинутой. Мне нужна была Ди, хотя я ненавижу ее и всегда ненавидела, – с тех самых пор, как она крошечным голубоглазым ребенком появилась со своей молодой матерью в доме моего отца в Нью-Йорке. Нам с отцом так хорошо жилось без них! Какого дьявола ему вздумалось жениться вторично, на этой противной богачке, калифорнийской вдовушке, с которой я вечно ссорилась? На мой взгляд, в ней не было ничего красивого, хотя все были от нее без ума. Я возненавидела их обеих – мать и дочь – с первого же дня. И свою злость вымещала на Ди: отбирала у нее игрушки и книги, портила ее вещи, а иногда щипала ее исподтишка, чтоб она пожаловалась своей матери, а та поскандалила с моим отцом.
Но Ди ни разу не пожаловалась.
Потом мы обе подросли, и я убедилась, что Ди очень терпелива и лучше чем кто-либо умеет обращаться со мной, когда я в дурном настроении. Вот и сейчас я была готова позвать ее, но сидела по-прежнему беспомощно, глядя в открытые двери; и наконец увидала ее, – как будто мое желание было призывом, достигшим ее ушей среди грохота музыки.
Она окончила танец и со своим партнером, лордом Робертом Уэстом (которого мы называем запросто Боб) вошла в комнату, находящуюся между нашей «приемной» и танцевальным залом.
Скорей всего, они направлялись в оранжерею, но тут я окликнула ее.
Мгновение она помедлила, чтобы отослать Роберта, а затем пошла прямо ко мне.
Должно быть, Боб разозлился на меня, однако мне было наплевать на него. Мне была нужна Диана… Но когда я увидала ее такой сияющей и красивой, как будто она была воплощенной радостью жизни, мне захотелось больно ударить ее, сперва по одной щеке, затем по другой, чтобы сгустить ее румянец до уродливых пунцовых пятен.
– У тебя болит голова, дорогая? – спросила она тем бархатным голосом, которым всегда говорила со мной, словно я была существом, достойным лишь жалости и покровительства.
– Сердце! – сказала я. – Стучит как маятник. О, я хотела бы умереть, чтобы покончить со всем сразу. Кому я нужна?
– Не говори так, моя бедняжка. Хочешь, отведу тебя наверх, в твою комнату, и уложу в постель?
– Нет. Мне кажется, я упаду в обморок, если буду подыматься по лестнице. Но и здесь не хочу оставаться. Что же делать?
– Может быть, пойдем в кабинет дяди Эрика? – предложила Ди. – Это совсем рядом, там тебе будет спокойно.
Она всегда называет лорда Маунтстюарта «дядей Эриком», потому что его жена и ее покойная мать (моя мачеха) – родные сестры. А третья их сестра замужем за министром иностранных дел, двоюродным братом лорда Маунтстюарта. Вся эта семейка уверяла, что обожает наших американских девушек, однако для меня лорд Маунтстюарт делает исключение. Конечно, он вежлив со мной, потому что он – покорный раб Дианы, а она наотрез отказалась приехать к ним в Англию без меня. Но я очень хорошо знаю, что вызываю у него неприязнь, иногда мне даже нравится видеть, какую гримасу он корчит при виде меня.
– Я уверена, что дядя Эрик не заглянет туда сегодня вечером, – продолжала Ди, видя, что я колеблюсь, – он уже больше часа играет в бридж с компанией своих старых друзей в библиотеке. Идем, Лиза, я помогу тебе!
Она обвила рукой мою талию, и, оперевшись на нее, я прошла через коридор в кабинет лорда Маунтстюарта, минуя библиотеку, где у него хранятся редкие книги и старинные издания.
Кабинет – уютная комната, которая заменяет Маунтстюарту будуар. Здесь он принимает друзей, пишет (создал роман или два и воображает себя великим литератором), а на стенах висит несколько картин, написанных им же в разных частях света, потому что, вдобавок ко всему, он считает себя также художником и путешественником.
В одном углу стоит очень удобная широкая низкая софа с подушками, где знаменитый автор обычно валяется, обдумывая СВОИ сюжеты; к ней и подвела меня Ди. Она поместила меня между несколькими толстыми подушками из пурпурной с золотом парчи и спросила, не потребовать ли ей для меня немного брэнди?
– Нет, – сказала я, – через несколько минут мне станет лучше. Здесь так уютно и прохладно!
– Ты уже выглядишь гораздо лучше! – объявила она. – Если ты приляжешь и немного отдохнешь, то вскоре будешь отличной девушкой.
– Ах, как бы мне хотелось быть отличной девушкой! – вздохнула я. – Здоровой девушкой, высокой, красивой и чарующей всех, как ты… или как Максина де Рензи.
– Почему ты вспомнила о ней? – спросила Ди быстро.
– Мы с Ивором только что много говорили про нее. Ты знаешь, он называет меня своим маленьким другом сердца и рассказывает мне такие вещи, которых не доверил бы больше никому. Так вот, он и до сих пор все еще думает о ней…
– Ее трудно забыть, если в жизни она так же привлекательна, как и на сцене.
– Какая жалость, что мы не приехали сюда в то время, когда она еще играла в Лондоне, в театре Джорджа Эллендэйла! Похоже, каждый приглашал ее тогда в свой дом. Ивор сказал мне, что впервые он ее встретил именно здесь и что ему очень приятно вспоминать об этом, когда он бывает у Маунтстюартов. Полагаю, это – одна из причин, почему он приходит сюда так часто.
