Валерий Рощин - Двадцатый - расчет окончен
– Если данные факты подтвердятся в ходе следствия, то они, безусловно, прозвучат на суде в качестве главных смягчающих обстоятельств. Зачтется и то, что отвезли раненную женщину в госпиталь. Уверяю вас: много им не дадут. Организуем процесс где-нибудь в Ставрополе или Ростове – подальше от Чечни; проведем соответствующую работу с судьей… Возможно, парни вообще отделаются условным сроком.
Пожилой мужчина сызнова покосил на лощеного гостя. Смотреть в глаза проныре отчего-то не хотелось…
– Ну, а третий вариант? – нехотя спросил он.
Тот оживился:
– Вот насчет третьего варианта я и хотел посоветоваться! На мой взгляд, он наилучшим образом устроил бы всех: и командование Группировки и мое ведомство, и общественность…
– Давай покороче, скоро совещание.
– Дорохов заявляет, что по машине стрелял только он, – придвинулся к столу подполковник и начал торопливо излагать: – Но это за версту пахнет враньем – своих людей отмазывает.
– Ну, положим, его поведение понятно. Для нормальных людей… Ты-то, конечно, хотел бы, чтобы он всю вину свалил на подчиненных. Так что ли?..
– Я бы хотел услышать от него правду, – вкрадчиво пояснил Волынов.
– Ладно. Дальше…
– Осишвили же утверждает, что он первым открыл огонь из табельного пистолета…
– Ты уже и его допросить успел? Он же в госпитале после сильнейшей контузии!..
– Старший лейтенант чувствует себя удовлетворительно. Только слышит пока плохо.
– И что ты предлагаешь?
– Я предлагаю завести уголовное дело только на двух офицеров: на Дорохова и на этого… грузина. Ефрейтора и рядового используем в качестве свидетелей.
Верещагин тяжело вздохнул, покачав головой, проворчал:
– Как же у вас судейских все легко и просто! Одних в обвиняемые, других – в свидетели. И ты со спокойным сердцем заставишь этих пацанов валить все говно на своих командиров? На офицеров, с которыми они еще вчера шли под пули, вместе проливали кровь. Так что ли?
– Но иначе придется посадить всех…
– Хрен с тобой – поступай, как знаешь!.. – махнул рукой Максим Федорович – терпению его пришел конец.
Встав из-за стола, он сгреб пятнистую кепку с вышитым над козырьком крабом и направился к двери. Волынов спешненько поплелся за ним.
Взявшись за ручку, генерал все же вперил в следователя тяжелый взгляд:
– Но смотри, у меня подполковник! Чтоб сделал для них все возможное!..
– Само собой, Максим Федорович! Само собой…
Глава вторая
Ростов. 17 апреля
От безысходности, бессилия и непонимания происходящего Дорохову порой хотелось раздробить кулаки о каменную стену. В такие минуты он нервно расхаживал по камере, где на откидных нарах возлегали еще четверо таких же «счастливчиков», как и он. В офицерской «каюте» нар не поднимали даже днем – пожалуй, это была единственная привилегия, оставленная подследственным армейским «господам». От ощущения потери всего: свободы, любимой профессии, возможности общаться с друзьями и будущего ему порой не хотелось жить и даже шевелиться. Тогда он просто лежал на тощем матраце и, закинув руки за голову, тупо смотрел в одну точку на почерневшем от влаги потолке.
Странно, но за всю прошедшую после стрельбы по «уазику» неделю, его наспех допросили лишь однажды. Какой-то молоденький старший лейтенант полчаса задавал глуповатые вопросы, пытаясь подвести под действия командира спецназовской группы злостный умысел и тонкий расчет.
Салабон! Его бы в горы! Сначала под ракетный обстрел, а потом к тому УАЗу… Уж он-то точно стрелять по чеченцам не стал бы – с полными штанами дерьма не больно-то постреляешь!
Сегодня Артур с самого утра не поднимался с жесткого, неудобного ложа. Не удосужился встать и на завтрак, повелев отдать свою скудную пайку в соседнюю солдатскую камеру. Взгляд капитана намертво приклеился к крохотному оконцу под потолком. Через него и птиц-то не рассмотреть – только решетка, да мелкая сетка. И весеннее небо, с ужасающим постоянством менявшее цвета и оттенки: черное, голубое, синее, белое серое… И снова черное!
Так и лежал, вспоминая далекий родной городок, одинокого пожилого отца, живущего на военную пенсию…
Неспешные размышления прервала брякнувшая засовом тяжелая дверь.
– Капитан Дорохов, на выход! – послышалась команда служивого в погонах прапорщика.
Он не спеша поднялся, направился к раскрытой двери; заложив руки за спину, переступил порог.
– Прямо по коридору, – замкнув камеру, подсказал помощник начальника караула.
Они миновали десяток камер небольшой, старой гауптвахты; прошли мимо помещения, где обычно проходили допросы подследственных военнослужащих; не повернули и в комнату свиданий…
– Куда это мы? – полюбопытствовал Артур.
– Во дворе машина ждет, – приглушенно отвечал прапорщик. – В следственный изолятор свезут для допроса. Следователь ваш звонил – просил доставить туда.
Дорохов представил каталажку на колесах – серый металлический кунг без окон и с единственной, узкой дверкой… Однако по соседству с плацем, где занимался строевой подготовкой пяток арестованных солдат, вместо грузового автомобиля дожидался обычный армейский «уазик». Точно такой же, как тот – на проселочной дороге…
Перед посадкой капитану для чего-то нацепили на запястья наручники; слева и справа уселись сопровождающие: рядовой с тем же прапорщиком. И, покинув дворик центральной гарнизонной гауптвахты, машина понеслась по оживленному Буденовскому проспекту Ростова…
Дорога заняла не более получаса. Еще столько же сопровождавшие потратили на процедуру передачи подследственного под опеку сотрудников Минюста.
Манеры служащих гражданского СИЗО заметно отличались от манер караулов армейской гауптвахты. Местный прапор, подводя спецназовца к одной из камер, грубо подтолкнул в спину:
– Посидишь пока тут. Следователь обедает.
Размером и обстановкой камера напоминала ту, что стала Артуру пристанищем на гауптвахте. Правда, вместо откидных нар вдоль стен стояли четыре двухъярусные кровати, а под маленьким окном четыре тумбочки; рядом – стол… Вот только рожи некоторых постояльцев «кельи» как-то сразу пришлись не по нраву – разом обернувшись на вошедшего, устремили к нему хищные взоры; растянули рты в слащаво-надменных ухмылках…
– А чо, здороваться на воле не обучили?.. – вальяжно поинтересовался один, пока новичок усаживался на крайнюю нижнюю кровать по соседству со скромным сухощавым пареньком.
– Привет, – нехотя отозвался капитан, прислоняясь спиной к прохладной стене.
Все верхние места были заняты; на двух нижних койках, находившихся ближе к выходу и параше, сидели человек шесть. Остальные же – разношерстная компания из восьми обитателей камеры, вольготно расположились вокруг деревянного стола. Интерес к появлению Артура проявил именно этот народец, вероятно, давно и неплохо знавший друг друга.
– Приветами на воле маму будешь кормить, – назидательно изрек коренастый мужичок и, между прочим, добавил: – Постелька-то это моя – разрешения на постой требуется спрашивать.
Поднявшись, он вразвалочку подошел к кровати, нагнулся, что-то поправляя или нашаривая, и… резким движением врезал Дорохову в грудь.
Не ожидая подвоха, тот не успел напрячь мышцы, или встретить кулак блоком. Дыхание перехватило; но от второго удара, направленного в горло, он сумел уйти в сторону. И тут же уголовник отлетел к противоположной стене – тяжелый берц въехал в рыхлый живот.
Компания дружно, словно ожидая подобного поворота, выскочила из-за стола. Однако и спецназовский капитан уж стоял на ногах – дыхалка не работала, да времени на восстановление никто даровать не собирался.
В жуткой по накалу заварухе спасала теснота узкого, зажатого меж двух высоких коек пространства – никто из нападавших не мог подобраться сзади к пареньку в потертом камуфлированном костюме. И тот, вращаясь волчком и лихо орудуя всеми четырьмя конечностями, неплохо держался около минуты. Затем кто-то из уркаганов догадался бросить в него матрац; произошла секундная заминка, хватившей, чтобы навалиться всем гуртом, лишить строптивца простора, повалить на пол…
Сколько его пинали и молотили кулаками, Артур не помнил – время сжалось до неопределенно-короткого отрезка. Очнулся, когда кто-то поддернул под руки вверх и поволок из камеры. И снова перед глазами поплыли стены длинного коридора, сплошь испещренные амбразурами тяжелых дверей. Одна из них открылась навстречу, в глаза ударил яркий дневной свет.
– Ну, здравствуйте-здравствуйте… – затянул нудным голосом незнакомый подполковник. Насмешливый взгляд пару секунд блуждал по кровоподтекам и ссадинам; затем, спохватившись, он с театральным удивлением поинтересовался: – Ах ты, боже мой! Что же за несчастье с вами случилось?..
