Роберт Ладлэм - Тайна личности Борна
— Но кто-то был подкуплен. Кёниг. Он заменил один телефонный номер на другой.
— Ему хорошо заплатили, можешь мне поверить. Он мог бы получить десять лет отсидки в швейцарской тюрьме.
— Десять лет? Не слабо.
— Таковы швейцарские законы. Ему, должно быть, заплатили небольшое состояние.
— Карлос, — произнес Борн, — Карлос… Почему? Какое я имею к нему отношение? Вот что я хотел бы знать. Я все время повторяю это имя! И ничего не понимаю, ничего. Просто… не знаю. Ничего.
— Но ты что-то хотел сказать. Что, Джейсон? О чем ты думаешь?
— Я не думаю… Я не знаю.
— Значит, что-то чувствуешь. Что?
— Не знаю. Может быть, страх… Злость, раздражение. Не знаю.
— Сосредоточься.
— Проклятье, думаешь, я не делаю этого? Не делал раньше? Ты хоть представляешь себе, что это такое? — Борн остановился, досадуя на себя за вспышку. — Прости.
— Не за что. Тут есть какие-то намеки, улики, которые ты должен отыскать — мы должны. Твой друг доктор на Пор-Нуаре был прав: у тебя в памяти одни образы вызываются другими. Ты сам говорил: упаковка спичек, какое-нибудь лицо, фасад ресторана. Так было. А теперь это имя, имя, которого ты избегал, пока рассказывал мне все, что с тобой приключилось за последние пять месяцев, все до мельчайших деталей. Но Карлоса ты ни разу не упомянул. Должен был бы, но не упомянул. Это имя что-то для тебя значит, понимаешь? Оно что-то будит в тебе, и это что-то рвется наружу.
— Я знаю. — Джейсон отхлебнул из стакана.
— Дорогой, на бульваре Сен-Жермен есть знаменитый книжный магазин, его владелец помешан на журналах. У него целый этаж завален старыми изданиями, их там груды. Он даже завел каталог, систематизирует статьи по темам, как в библиотеке. Я хочу выяснить, значится ли Карлос в его картотеке. А ты?
У Борна закололо в груди. Боль не имела никакого отношения к ранам. Это был страх. Она это увидела и поняла, он же чувствовал и не мог понять.
— Есть подшивки старых газет в Сорбонне, — сказал он, — одна из них на какое-то время вознесла меня на седьмое небо. Пока я не подумал как следует.
— Была обнаружена ложь. Это очень важно.
— Но теперь-то мы не ложь ищем?
— Нет, мы ищем правду. И ты ее не бойся, родной. Я не боюсь.
Джейсон поднялся.
— Ладно. На очереди — бульвар Сен-Жермен. А пока позвони этому приятелю в посольство. — Борн вынул из кармана клочок бумаги с номером телефона, там же был записан номер машины, отъехавшей от банка на улице Мадлен. — Поглядим, что с этим можно сделать.
— Отлично. — Мари взяла клочок и подошла к телефону, рядом с которым лежал небольшой блокнот. Она перелистала его. — Вот. Его зовут Денни Корбелье. Питер сказал, что позвонит ему сегодня в середине дня по парижскому времени. На него я могу положиться, он один из атташе посольства и очень хорошо осведомлен.
— Питер с ним знаком? Знает его не по списку служащих?
— Они вместе учились в университете Торонто. Я позвоню ему отсюда, можно?
— Конечно. Только не говори, где ты.
— Я скажу ему то же, что сказала Питеру. Что переезжаю из одной гостиницы в другую и пока не знаю, где остановлюсь. — Она набрала код города, потом номер канадского посольства на авеню Монтеня. Через пятнадцать секунд она разговаривала с атташе Денни Корбелье.
Мари почти сразу же перешла к делу:
— Я полагаю, Питер сказал вам, что мне может понадобиться помощь.
— Больше того, — ответил Корбелье, — он объяснил, что вы в Цюрихе. Не скажу, что понял все из того, что он говорил, но общую идею ухватил. Похоже, в наше время в мире больших финансов много манипулируют.
— Больше обычного. Беда в том, что никто не хочет сказать, кто кем манипулирует. Вот что я хотела бы узнать.
— Как я могу помочь?
— У меня есть номер автомобиля и один телефон, оба здешние, парижские. Телефон в справочнике не значится. Мне было бы неловко по нему позвонить.
— Продиктуйте мне его.
Мари продиктовала.
— «А mari usque ad mari»,[49] — сказал Корбелье, процитировав национальный девиз их страны. — У нас есть несколько друзей в нужных местах. Мы часто торгуем благосклонностью, обычно в том, что касается наркотиков, зато мы гибкие политики. А что, если нам завтра вдвоем пообедать? Я принесу что смогу.
— Я бы с удовольствием, но завтра не получится. Провожу день со старым приятелем. Может быть, в другой раз.
— Питер сказал, что я буду идиотом, если не стану настаивать. Он говорит, что вы потрясающая женщина.
— Он очень мил, и вы тоже. Позвоню вам завтра днем.
— Хорошо. Пойду поработаю над этим.
— До завтра и еще раз спасибо. — Мари положила трубку и посмотрела на часы. — Мне надо позвонить Питеру через три часа. Напомни мне.
— Ты и в самом деле думаешь, что у него так скоро уже что-нибудь будет?
— Уже есть. Прошлой ночью он начал с того, что позвонил в Вашингтон. Как сказал Корбелье: мы все чем-нибудь торгуем. Какая-нибудь информация здесь, информация там. Какое-нибудь имя с нашей стороны против имени с вашей.
— Отдаленно напоминает измену.
— Как раз наоборот. Мы имеем дело с деньгами, а не ракетами. Деньгами, которые нелегально обращаются, обходя законы, оберегающие наши интересы. Ты же не захочешь, чтобы арабские шейхи завладели корпорацией «Грумман эйркрафт». Вот тогда пришлось бы говорить о ракетах… Но уже после того, как они вылетят из пусковых шахт.
— Снимаю свое возражение.
— Утром первым делом надо встретиться с человеком д’Амакура. Прикинь, сколько ты хочешь снять.
— Все.
— Все?
— Именно. На месте управляющих «Тредстоун» что бы ты сделала, узнав, что на счету корпорации не хватает шести миллионов франков?
— Понятно.
— Д’Амакур предложил серию банковских чеков на предъявителя.
— Он так сказал? Чеков?
— Да. Что-нибудь не так?
— Разумеется. Номера этих чеков могут быть зарегистрированы и разосланы во все банки. Чтобы получить по ним, надо обращаться в банк, а выплата может быть приостановлена.
— Ловкач. Собирает и с тех и с других. Что будем делать?
— Примем половину из того, что он предлагает: «на предъявителя». Но не чеки. Боны на предъявителя разного достоинства. Они гораздо труднее учитываются.
— Ты только что заслужила свой обед, — сказал Джейсон, коснувшись ее лица.
— Я стараюсь зарабатывать себе на хлеб, сэр, — ответила она, удержав его ладонь на щеке, — сначала обед, потом Питер… потом книжный магазин на бульваре Сен-Жермен.
— Книжный магазин на бульваре Сен-Жермен, — повторил Борн, снова почувствовав боль в груди.
Что это? Почему он так боится?
Они вышли из ресторана на бульваре Распай и направились к переговорному пункту на улице Вожирар. Вдоль стен стояли телефонные будки, а в центре зала располагалась большая круглая стойка, за которой служащие направляли клиентов в будки.
— Нагрузка сейчас совсем небольшая, мадам, — сказал Мари один из клерков, — вы сможете позвонить через несколько минут. Номер двенадцатый, пожалуйста.
— Спасибо. Двенадцатая кабина?
— Да, мадам. Вон туда, прямо.
Когда они шли через толпу в зале, Джейсон держал Мари под руку.
— Я знаю, почему люди пользуются такими станциями, — сказал он, — это в сто раз быстрее, чем из гостиничного номера.
— Это только одна из причин.
Едва они подошли к будке и зажгли по сигарете, как услышали два коротких звонка внутри. Мари открыла дверь и вошла со своим блокнотом. Сняла трубку.
Несколько мгновений спустя Борн с изумлением увидел, как кровь отлила у нее от лица, и оно стало белым как мел.
Она закричала и выронила сумочку, ее содержимое рассыпалось по полу будки. Блокнот упал на полочку, карандаш переломился, с такой силой она его стиснула. Борн кинулся в кабинку; Мари почти теряла сознание.
— Лиза, это говорит Мари Сен-Жак из Парижа. Питер ждет моего звонка.
— Мари? О Господи… — Голос секретарши пропал, сменившись другими голосами в помещении. Возбужденные голоса, приглушенные ладонью, которая прикрыла микрофон. Послышался какой-то шелест, трубка перешла в другие руки.
— Мари, это Элан, — сказал первый помощник заведующего отделом, — мы тут все в кабинете Питера.
— В чем дело, Элан? У меня мало времени. Пожалуйста, могу я с ним поговорить?
Тот некоторое время помолчал.
— Я хотел бы это как-то тебе облегчить, но не знаю как. Мари, Питер умер.
— Он… что?
— Несколько минут назад позвонили из полиции. Они теперь этим занимаются.
— Полиция? Что случилось? О Господи, умер? Что случилось?
— Мы пытаемся разобраться, но, по-видимому, нам нельзя ничего трогать у него на столе.
— У него на столе?..
— Записи, пометки и тому подобное.
— Элан! Расскажи мне, что случилось.
