Лен Дейтон - Мозг ценою в миллиард
«…когда тебе исполнилось шестнадцать… — звучало в наушниках, — приехал твой дядя Манфред. Он был солдатом». — На экране возникла фотография человека в солдатской форме. «Так дядя Манфред выглядел в 1939 году, когда тебе исполнилось шестнадцать лет. Снова вы встретились в 1946 году. Он выглядел так. В последний раз ты видел его в 1959 году. Вот его фотография. Теперь я прокручу сначала всю жизнь дяди Манфреда, но прежде чем я это сделаю, несколько вопросов».
Текст сбежал с экрана.
«Сейчас ты видишь две бутылки. Что в них?»
«В бутылке с зеленой крышечкой — простокваша, с серебряной — молоко», — ответил курсант.
«Хорошо». Бутылки исчезли, и появился уголок улицы. «Как называется этот кинотеатр, и что там шло в конце пасхальной недели?»
«Я не хожу в кино», — сказал курсант.
«Очень хорошо, — похвалил радиоконструктор, — но ты не мог не заметить афиши. Разве не там ты ждешь трамвай, возвращаясь домой с работы?»
Последовала долгая пауза.
«Извините», — сказал наконец курсант.
«Придется снова заняться местной географией, — констатировал радиоконструктор. — Пока отложим и прокрутим еще несколько раз дядю Манфреда».
На экране быстро замелькали фотографии из жизни дяди Манфреда. Они шли в хронологическом порядке, и мужчина становился все старше и старше прямо на глазах. От фотографии к фотографии менялись черты его лица и выражение глаз. Наблюдать это было жутковато. Я передернулся. Харви заметил мою реакцию.
— Все правильно, — сказал он, — я тоже так себя чувствую. Кстати, сейчас они прогонят лишь краткое изложение событий его жизни. Потом пойдут все более длинные и полные эпизоды, так что вся жизнь промелькнет за три минуты. Информация поступает прямо в подсознание. Никакой зубрежки!
«Повтор», — предупредили наушники, и на экране еще раз прошла вся серия фотографий.
— За пять дней, — сказал Харви, когда мы вышли из кабинета, — мы можем так накачать человека, что он начнет верить в свою «легенду» больше, чем в собственную жизнь. Когда этот человек попадет в Ригу, он уже будет знать не только все закоулки города, но и каждую подробность своей жизни, начиная с того дня, когда отец подарил ему коричневого игрушечного медвежонка, и кончая содержанием телевизионной программы, которую «видел» накануне вечером. Ему не нужно запоминать факты и лица, потому что он на самом деле живет среди предметов и людей из своей легенды. Мы создаем специальные муляжи — его мотоцикл, его собаку, мы даже приглашаем актеров, чтобы сделать фильм о его родных, которые действуют в комнатах, где он рос. Он запоминает фотографии и фильмы того времени, когда еще был ребенком. И когда он выходит отсюда, его невозможно разоблачить, так как он верит в свою легенду, как шизофреник. Ты почувствовал запах? Здесь всегда одинаковая температура и влажность воздуха. Плюс этот запах. Они создают дополнительные условия для стимуляции подсознания.
Мы подошли к двери с надписью «КОМНАТА ОТДЫХА».
— Как насчет того, чтобы отдохнуть? — спросил он. — Нас ждет роковая блондинка.
— Я всегда подозревал, — сказал я, — что ты занимаешься научной фантастикой.
— После занятия курсанты заслуживают перемены, — сказал Харви. — Они проводят здесь двадцать четыре часа в сутки, разговаривая только на языке своей будущей страны — от подъема до отбоя. Но даже ночью им не дано отвлечься, потому что их могут внезапно разбудить и задать вопрос на языке, которого они знать не должны. Стоит им хоть как-то продемонстрировать знание запрещенного для них языка, им набавляют время учебы. Автоматически. Поверь мне, они быстро схватывают и усваивают все, что надо.
В комнате отдыха обнаружилась стойка с кофе, пончиками, холодным молоком, патентованным средством от изжоги, хлебом и тостером. Харви налил себе два стакана молока и положил на бумажные тарелки по два пончика. Мы сели в роскошные мягкие кресла. Отдыху, видимо, способствовали дюжина журналов, телевизор, четыре телефона, один из них красный с табличкой «ЭКСТРЕННЫЙ», и небольшое светящееся табло со сводкой погоды. Температура давалась по Фаренгейту. «Сегодня 70°. В Сан-Антонио — 79°. Влажность 92 %. Давление 29,6. Местами облачно. Ветер юго-восточный, скорость ветра 12 миль в час».
Обещанной Харви блондинки здесь не оказалось, если не считать даму на экране телевизора, демонстрирующую крем для загара в новой небьющейся пластмассовой бутылочке.
— Ну как? — спросил Харви. — Впечатляет?
— Мягко сказано, — ответил я.
— Весь комплекс стоит больше миллиарда долларов. — Харви продолжал играть роль наставника. — Больше миллиарда. У старика — Генерала Мидуинтера — личные апартаменты на седьмом этаже под землей. Мне не разрешено показывать их, но они просто потрясающие. Там есть даже плавательный бассейн. Каждый из насосов, меняющих воду, стоит по три тысячи долларов. Фантастика! Освещение имитирует дневной свет. При желании оттуда можно наблюдать за всем, что происходит в центре и окрестностях. Цветное телевидение здесь высокого класса. Это действительно фантастика. Шестнадцать комнат для гостей. При каждой — ванная размером с мою спальню.
— Приятно знать, что, пережив третью мировую войну, он сможет принять здесь гостей, — сострил я.
— Уж лучше быть хрустящим картофелем, чем пережить войну под землей! Я здесь провел четыре месяца на постоянном дежурстве и чуть не рехнулся за это время.
— Угу, — сказал я.
— Не хочу утомлять тебя, — продолжил Харви, — но ты должен понять, что эти километры проводов действительно умеют думать. Линейное программирование позволяет вместо проработки огромного количества вариантов быстро выдавать одно-единственное решение, которое оказывается и единственно верным. Более того, практически ни одна из этих машин не работает по двоичной системе счисления — обычному методу работы компьютеров. Принцип «да» — «нет» — это же просто архаика. Если запоминать только их, то для записи числа «девяносто девять» необходимо сделать семь дырок в перфокарте. Наши машины — на керамических печатных платах, их емкость почти не ограничена. Они способны запоминать любое количество цифр от одного до девяти. Вот почему вся эта система удивительно подходит для той работы, которую выполняет. Ты уловил это?
— Угу, — сказал я.
Мы допили молоко. Харви поднялся.
— Ну, возвращаемся в соляные копи, — сказал он. — И ради Бога, если хочешь сделать мне одолжение, перестань «угукать». Хорошо?
— Угу, — согласился я.
Харви провел меня через две двери, и мы ступили на эскалатор.
— Здесь то, что мы зовем Мозолистым Телом Мозга. На сегодня это самый сложный компьютер в мире. Строительство этого здания обошлось больше чем в сто миллионов, оборудование и монтаж стоили не меньше. Операторами здесь работают высоколобые математики. Это тоже обходится Мидуинтеру недешево.
Мы миновали зал информации. Операторы набирали программы на перфораторах, которые преобразовывали их в продырявленные ленты. Двое стояли под надписью «Не курить» и прятали за спиной дымящиеся сигареты, а какой-то выпускник колледжа с аспирантским дипломом сидел под плакатиком «БОЛЬШЕ ДУМАЙ» и читал иллюстрированный роман для детей «Чудовища-колдуны захватывают Землю».
— Все рабочие машины, которые ты видел, — сказал Харви, — сейчас задействованы в латышской операции. Если она пройдет успешно, Электронный Мозг заработает на полную мощность.
Он остановился перед закрытой дверью с надписью «ГЛАВНЫЙ ПРОЕКТ». Два охранника в форме цвета хаки, неподвижные, как манекены, стояли по обе стороны двери. Они обменялись с Харви паролем, после чего каждый из них расстегнул рубашку и выудил из-под нее маленький ключ на цепочке. В двери были три замка, помеченных «альфа», «бета» и «каппа». Харви достал третий ключ. После того как над каждым замком вспыхнула красная лампочка, он открыл дверь.
Комната оказалась огромной, как грузовая палуба транспортного самолета. Куда-то вдаль уходили ряды компьютеров. В проходах тускло мерцали лампы. Наши шаги гулко разносились по залу, казалось, что навстречу нам из полумрака идут люди. Над рядами машин шли надписи: «РАЙОН 21 ВКЛЮЧАЯ ОДЕССУ; РАЙОН 34 ДО КУРСКОЙ, МОСКОВСКОЙ, ЦЕНТРАЛЬНОЙ ОБЛАСТЕЙ; РАЗРОЗНЕННЫЕ ЦЕНТРЫ ПРЕБЫВАНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА; БЕРЕГОВАЯ ЗОНА 40»… «НЕРАБОЧИЙ» — гласила пластмассовая табличка.
Машины низко гудели и пощелкивали, словно получили команду глушить голоса. Слой масла, которым были покрыты металлические детали, насыщал специфическим запахом кондиционируемый воздух. Запах был резким и сильным, потому казалось, что находишься в палате для раненых огромного госпиталя, управляемого машинами и предназначенного для машин.
— В чем заключается, — я отметил, что говорю шепотом, — эта операция в Латвии, и что потом будут делать эти машины, когда очередь дойдет до остальных частей России?
