Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов
Мор с интересом наблюдал за Петром. Потом обратился к Амрену:
— Вижу, что вы рады встрече со Шпехтом? В Бреслау, кажется, вы нашли с ним общий язык…
Петро почувствовал в этих словах какой-то неясный намек. Поднял глаза на Мора, выдержал его долгий взгляд.
— Шпехт — замечательный парень! — воскликнул Амрен. — Мы, как настоящие фронтовики, понимаем друг друга с полуслова.
— Вы были на фронте, господин оберштурмбаннфюрер? — удивилась Дора. — А я и не знала.
— На Восточном! — с гордостью подтвердил Амрен. — И не один коммунист пал от этой руки!
Он поднял вверх кулак.
“Сволочь! — подумал Петро, вспомнив, как Амрен стрелял в пленных. — Сволочь и палач!” Глаза у него побелели от гнева, губа нервно передернулась. Но в эту минуту он услышал голос Мора:
— Я также доволен, что встретился с вами, Герман!
Петро уже овладел собою. Мор впервые назвал его по имени. Что это — тонкий психологический ход или дружеская помощь?
— Вы не танцуете, Герман? — спросил Мор. — В таком случая позволю себе пригласить вашу даму.
Перед Дорой вытянулся молодой лейтенант, сидевший за соседним столом. Петро и оберштурмбаннфюрер остались одни.
— Наконец мы сможем спокойно выпить, — облегченно вздохнул Петро.
— Люблю женщин без претензий, — подмигнул ему Амрен.
— Меньше хлопот, — поддакнул Петро…
Оберштурмбаннфюрер пил, почти не закусывая, но пьянел медленно. Лишь глаза покраснели да откровеннее начал ухаживать за Лоттой.
— У вас серьезный соперник, Герман! — предупредила Дора.
От вина она разрумянилась, глаза блестели, и Петро подумал: девушка не так уж и некрасива, как ему поначалу казалось.
— Я не боюсь соперников, — ответил он.
Лотта поблагодарила его едва заметным движением руки, а оберштурмбаннфюрер погрозил пальцем.
— Кабы ты не был моим другом, — сказал с пьяной откровенностью, — отбил бы я у тебя фрау Геллерт.
— Но ведь ты мой друг!
Мор с любопытством наблюдал за ними.
— Как быстро сходятся люди, — то ли насмешливо, то ли с завистью промолвил он. — И становятся друзьями…
— Не все такие нелюдимы, как вы, — упрекнула его Дора. — И не ждут, пока девушка пригласит их танцевать.
Вечер прошел быстро. Петро даже удивился, узнав, что уже первый час. Амрен развозил их в своей машине. Прощаясь с Петром, напомнил:
— Мы скоро встретимся. Я позвоню.
— У вас уже общие дела? — удивился Мор.
— А почему бы нет? — отрезал Амрен. Мор пожал плечами и ничего не ответил.
…Проходили дни, а Петру никак не удавалось установить дружеских отношений с Мором, хотя встречались они чуть ли не ежедневно. Осторожно, чтобы не показаться назойливым, прощупывал он Роберта. Мор бывал разговорчивым, смеялся, даже позволял себе рискованные высказывания, но когда Петро касался вопросов, связанных с его работой, умолкал или отделывался шуткой.
“Умный мужик, ничего из него не вытянешь”, — думал Петро, но не отступал, рассчитывая на какое-нибудь случайно оброненное ученым слово. Он по опыту знал, как неожиданно порой попадает в руки то, за чем тщетно охотишься целыми неделями. Не забывал он и про Амрена. Они еще раз встретились в ресторане, и эсэсовец познакомил его там с молодыми, красивыми девушками. Намечалась встреча в более интимной обстановке, но оберштурмбаннфюрер позвонил и сообщил, что на несколько дней выезжает из Берлина.
Пятнадцатого марта, в день, назначенный майором Скачковым, ровно в три часа пополудни Петро уже был в центре города. По широкой Унтер-ден-Линден проносились автомобили, мальчуган-газетчик охрипшим голосом выкрикивал последние новости. На углу Фридрихштрассе Петро увидел блиставшую золотом вывеску фешенебельного ресторана. Зеркальные витрины защищены мешками с песком и крест-накрест заклеены бумажными лентами. Одной буквы на вывеске не хватало. На противоположной стороне еще дымились свежие руины — вероятно, бомба угодила в здание во время вчерашнего налета. Пожарники разбирали еще не успевший остыть кирпич, отыскивая в руинах ход в подвалы. Люди шли мимо, не обращая внимания ни на пожарников, ни на пожилую женщину, которая плакала, сидя на куче какого-то тряпья… У каждого сейчас свои заботы, и, может быть, завтра придется самому плакать…
Петро сделал вид, что заинтересовался работой пожарников, даже отбросил в сторону обгорелый кирпич. До чего же медленно тянется время, когда ждешь! Постоял у входа в ресторан, как бы раздумывая — зайти или нет, но решил, что лучше стать в очередь за такси: их теперь приходится долго ждать. Он притворялся, что в нетерпении высматривает такси, а на самом деле внимательно следил за прохожими.
Вон мелькнула фигура в темном пальто — кажется, он. Петро сделал было шаг навстречу, но тут же вернулся на место — обознался. Достал из кармана газету. Снова пишут о сокращении линии фронта — кому не ясно, чем вызвано это сокращение. Закурил, поглядел на часы — пять минут пятого. Неужели майор опоздал? Но Скачков не появился и через полчаса. Напрасно Петро ждал его, как было условлено, и в последующие два дня…
На третий день Петро ждал майора чуть ли не до шести часов вечера. Зашел в ресторан, посидел над кружкой пива, следя в окно за улицей, потом вышел, слонялся по перекрестку. Знал: майора не будет, но не мог примириться с этим… Перед глазами стоял маленький человек с мясистым носом и светлыми добрыми глазами, а в ушах звучали слова, сказанные как бы шутя: “Если не явлюсь, считай, что ты счастливее меня…”
Но почему счастливее? Потому, что он еще ходит, засунув руки в карманы, по Унтер-ден-Линден и имеет возможность заказать в ресторане кружку пива? А тем временем гестаповцы, быть может, уже напали на его след, но не торопятся схватить, надеясь, что удастся выследить сообщников.
От этой мысли Кирилюка пробрала дрожь. Но он и в самом деле замерз — с трудом шевелил пальцами в легких ботинках. Надо уходить, довольно мозолить глаза.
И Петро решительно повернул в сторону Шарлоттенбурга.
Настал апрель, на деревьях набухли почки. Лотта получила письмо от отца — он торопил ее обратно в Бреслау.
Однако Лотта и слышать не хотела про разлуку со Шпехтом.
Петро нервничал. Он тяжело переживал провал майора Скачкова. Угнетало и то, что до сих пор ни на шаг не продвинулся вперед.
— Где Амрен? — спросил он как-то Мора.
Они сидели в гостиной, курили и лениво перебрасывались словами. К Доре пришла портниха, и женщины оставили их наедине.
Роберт пустил кольцо дыма, проткнул его сигаретой и сказал:
— А вы знаете, за один такой вопрос можно поплатиться головой.
— Что вы имеете в виду? — Петро все понял, но прикинулся простачком. — Чьей головой?
Мор подошел к окну.
— Во дворе сейчас пахнет весной. Давайте пройдемся по саду, — сказал он.
Они вышли в небольшой садик позади особняка. Роберт присел на скамейку рядом с Петром, поднял с земли веточку и, начав что-то чертить ею, сказал, не поднимая глаз:
— Вы мужественный человек, Шпехт, но это вам не поможет…
— Не люблю, когда говорят загадками, — проворчал Петро. — У вас сегодня настроение такое, что ли?
Мор сломал веточку, швырнул обломки на газон.
— У нас в Германии, — не обращая внимания на слова Петра, продолжал он, — и стены имеют уши. Я пригласил вас сюда преднамеренно, ибо разговор у нас будет не для чужих ушей. Между прочим, продолжать вас звать Шпехтом или вы откроете мне свое подлинное имя?
— Уж не спятили ли вы, Роберт?!
— На вашем месте я действовал бы точно так же. Но скажите, куда вы дели тетрадь покойного Геллерта?
Петро пожал плечами.
— Дора дала мне прочитать письмо Лотты, написанное сразу же после вашего отъезда из Бреслау. Итак, вы были единственным посторонним человеком, в руках которого побывали бумаги Геллерта. Стало быть, вы и забрали тетрадь.
— Почему же вы сразу не заявили в гестапо? — усмехнулся Петро.
— По двум причинам. Во-первых, у Лотты и ее отца возникли бы большие неприятности. Может быть, они не избежали бы даже концлагеря. Во-вторых, я был счастлив, что тетрадь не нашлась.
— Почему?! — вырвалось у Петра.
— Потому что я потерял интерес к своей работе. Больше того, я вообще с радостью прервал бы ее…
— Это ваше личное дело, — махнул рукой Петро. “Разговор что-то очень смахивает на провокацию, — подумал он. — Следует быть осторожным”.
— Не говорите… Вы много сейчас отдали бы за возможность узнать о работе нашей лаборатории. Но вы играете с огнем, и вам просто везет, что гестапо до сих пор не заинтересовалось вашей личностью. — Заметив протестующее движение Петра, он насупился. — Я — не гестапо и все же довольно легко установил, что в Кракове никакой Герман Шпехт не проживает. Для этого достаточно было запросить адресное бюро. Не говорю уже о мелочах, которые усилили мое подозрение. Возможно, я не обратил бы на них внимания, если бы не эта история с тетрадью. Возьмем, к примеру, такую “мелочь”. Как-то во время беседы с Дорой, в моем присутствии, вы привели слова Пушкина, — правда, не называя их автора. Но какой же немецкий коммерсант, даже образованный, знает Пушкина?! А ваши заигрывания с Амреном? Разве можно поверить, что общество этого негодяя может быть кому-либо приятно? Просто он вам нужен… — Мор потянулся к яблоне, отломил веточку. — Хватит? — спросил, подбрасывая ее на ладони.
