Виктор Логунов - Страницы незримых поединков
Витольд Буряк сразу почувствовал в этих офицерах выгодных клиентов. Он не ошибся: интендант снял комнату в крошечной гостинице при корчме, сказал, что поживет какое-то время. Кроме того, они поужинали поджаренной колбасой и от бимбера не отказались, оценив его, кажется, по достоинству. Прислуживала им Ольга.
Она оказалась совсем еще молодой, эта Ольга, лет двадцати пяти-семи, но двигалась грузно, припадая на протез, поскрипывая и постукивая им, — левой ноги у нее до колена не было. Лейтенант Половинкин каждый раз провожал ее каким-то прищуром в глазах, переставая жевать при этом. Капитан, комендант отдела контрразведки дивизии, привезший лейтенанта в Маркушево, ел аккуратно, не обращая внимания на прихрамывающую эту официантку.
— Ну что? — вдруг спросил он, доставая из кармана платок и вытирая им губы и длинные крепкие пальцы.
Лейтенант вскинул выгоревшие брови и подвигал ими неопределенно.
— Как тебе корчмарь? — продолжал капитан.
— Кто же его знает… Посмотрим… Мозоли показывал, — кривовато хмыкнул Половинкин, подумал, опять вскинул брови: — Поживем — увидим.
— Ольга эта, по-моему, на тебя глаз положила.
— Да уж…
— Нет, я серьезно. Обрати внимание.
Капитан знал, с какой целью прибыл в Маркушево лейтенант Половинкин, у которого была такая «интендантская» внешность, и старался ему помочь чем только мог, хоть мелочью вот такой вот — «посмотри», «обрати внимание»…
— Да-а, — углом рта, с бесстрастным лицом глядя на Витольда Буряка, который возился за своей стойкой, проговорил капитан. — Мозоли он показывал.
— А что?
— Немцы, когда в плен попадали, тоже иногда мозоли свои показывали.
— Ну, поживем — увидим, — отдуваясь и удивленно оглядывая пустую тарелку, сказал лейтенант.
2В жаркие июльские дни лета сорок четвертого, прорвав фашистскую оборонительную линию на Западном Буге, войска 1-го Белорусского фронта под командованием генерала Рокоссовского, развивая наступательную операцию «Багратион», перешли границу Польши.
Бои развернулись ожесточенные. Фашисты оказывали отчаянное сопротивление. И не только они одни…
Вчера в отделе контрразведки СМЕРШ 370-й стрелковой дивизии 69-й армии, перед тем как отправить в Маркушево, лейтенанта ввели в курс дела. Оперативная обстановка была архисложной. В тылах фронта по имеющимся данным, кроме остаточных групп солдат и офицеров противника, которые пробивались на запад, действовали подпольные организации польского эмигрантского правительства в Лондоне, в том числе «Армия Крайова», ядро которой составляли польские офицеры и подофицеры запаса, помещичье-буржуазные элементы и частично интеллигенция.
Лондонским центром польскому подполью была дана директива о проведении активной подрывной деятельности в тылах Красной Армии, для чего приказано сохранять подпольно большую часть отрядов, оружия и все приемопередаточные радиостанции. Представителям Лондонского эмигрантского правительства на местах были даны конкретные распоряжения: с приходом Красной Армии саботировать указания военных и гражданских властей, совершать диверсии на фронтовых коммуникациях и террористические акты в отношении советских военнослужащих, местных руководителей и актива, собирать и передавать шифром сведения разведывательного характера о подразделениях Красной Армии и обстановке в ее тылах.
Кроме того, с продвижением частей Красной Армии на запад, «Армия Крайова» (АК) приступила к созданию на освобожденной территории тайных складов оружия и боеприпасов, а также различного военного снаряжения и обмундирования, необходимых для длительной диверсионной борьбы.
Были получены также данные: в местечке Маркушево Куровского уезда, неподалеку от города Пулавы, проявляют активность и пытаются скрытно действовать подрывные трупы «Армии Крайовой».
— Вам необходимо выехать на место, — говорил начальник отдела контрразведки дивизии, — изучить оперативную обстановку. Приглядеться, сойтись с местным населением — крестьянами из окрестных хуторов. Не исключено, что в лесах под Маркушевым готовится база аковцев. Действовать надо осторожно, смотреть и смотреть — в нашем деле нет мелочей. Нужно также учесть, что из Лондона бойцам «Армии Крайовой» был передан приказ: стоять насмерть, — начальник отдела взвешивающе, холодновато посмотрел на лейтенанта.
Да, это было его первое, по сути, самостоятельное дело, и весь прежний его жизненный опыт — учеба в нефтяном и сельскохозяйственном техникумах, служба в авиачастях на Дальнем Востоке — отступал теперь на второй план в этой обстановке. Ведь только с января сорок четвертого, после окончания спецшколы, началась его служба в контрразведке СМЕРШ.
Вот разве что прежняя его партийная работа — а он был замполитрука, затем политруком, секретарем партийной организации авиачасти, — умение подойти к человеку, приглядеться к нему то с одного бока, то с другого пригодятся ему здесь. Впрочем, кто знает, кто знает… Там, среди своих, — одно дело. А здесь? Корчмарь вот показывает мозоли. И Ольга эта… Лейтенант и сам поймал один ее взгляд — странный, мертвенно-томный какой-то. Нет, такими взглядами мужчин не завлекают. Тут что-то другое. Так смотрят… из-под страха, который изводит, изнуряет душу.
Чего, кого она боится? Их, русских, советских? Петра Половинкина? Н-да…
Вдруг капитан, когда Ольга убирала уже посуду, легонько поправив выбившуюся темную прядь, значительно и строго сказал, не замечая вроде бы ее:
— Сено, овес, конечно, нужны, заготавливай, но и того… поглядывай, лейтенант, приглядывайся, н-да.
И сосредоточенно зацыкал зубами. У Половинкина даже сердце сжалось: проговорился капитан, проболтался элементарно! Но, подыгрывая ему, сказал, что сеном он обеспечит — видел в окрестностях ометы, должно быть, и овес у местного населения имеется. Ну и другой какой фураж — он посмотрел. И тут, заметив, что Ольга смотрит на него, простовато-весело подмигнул ей, и у той что-то дрогнуло в лице, тень измученной улыбки мелькнула.
3Но сколько ни присматривался, ни вглядывался лейтенант, оставшись в Маркушеве, ничего особенного он не замечал. Все дальше отодвигалась передовая, глуше, слитнее звучали разрывы бомб и снарядов. Казалось, фронт уходит под землю, и там, в недрах ее, идет какая-то яростная возня. Все реже через местечко передвигались части наступающей армии — подтягивались тылы: обозы, склады. Высоко в небе пролетали самолеты — дальняя авиация с тыловых аэродромов.
А лейтенант Половинкин закупал сено, торговался за каждый пуд, за килограмм овса, был прижимист, но и весел был, хитроват — чувствовалась в нем крестьянская хватка. Местные зауважали его — за скуповатость эту, кажется, больше всего: о, знает человек настоящую цену, приятно с таким дело иметь!
И с Ольгой он познакомился поближе. То подхватывал с рук у нее тяжелый поднос с этакой неуклюжей галантностью, над которой он и сам посмеивался, то словцом-другим перебрасывался с молчаливой молодой женщиной, редко поднимавшей глаза на своих клиентов. И узнал кое-что о ней, о жизни ее нескладной, несладкой в панской Польше, а затем и под немецким сапогом. Это был исстрадавшийся человек, с какою-то своей тайной мыслью, над которой она сосредоточенно думала, часто хмурясь и уходя в себя.
Но над чем? Над своею трудной судьбой? Лейтенант узнал, что Ольга из дворян, что родители ее в революцию были репрессированы, а она пятилетней девчушкой была вывезена в Польшу своею теткой, женой царского посла. Что же все-таки держит ее в напряжении?
По сути, ни одной нужной ему зацепки он не находил. Ничего не давали и разговоры с крестьянами из окрестных хуторов ни в корчме, ни на улице. Знал он, что можно заплатить за клевер, за воз лугового сена или болотного.
Ему, выросшему в башкирском подстепье, крестьянскому потомственному сыну, не так уж и трудно было разобраться во всем этом. Но вот аковцы — есть ли они здесь, а если да, то как и где проявляют себя? Над этим он мучительно ломал голову.
Он приехал в Маркушево в конце октября. В ноябре пошли дожди — тяжелые, угрюмые, ледяные. Пожар осенний, полыхавший по дубравным лесам, угас, начал тлеть под этими ливнями, и стволы деревьев стали отливать чернильной какой-то зеленцой.
На душе у лейтенанта было тяжко, тоска какая-то — смутное и неопределенное чувство, которое иной раз охватывает человека. Неужели пустышку тянет он здесь, в Маркушеве, где все так тихо? Где воцарилась уже тыловая размеренность? А что, если подтолкнуть события? «Проболтаться», например, Ольге о чем-нибудь или сказать ей, что уезжаю, мол. Но почему ей? Может быть, лучше с Витольдом поиграть? Он вспомнил, как показывал корчмарь свои мозоли. Нет, говорить нужно с Ольгой. Что-то она знает, что-то таит в себе, чутьем он это угадывал своим!..
