Норман Мейлер - Призрак Проститутки
На этом мой опыт по части гомосексуализма и закончился, но как же он покорежил мою психику. Я сторонился секса, словно это была болезнь. Мне снились сортирные сны, будто я стал Арнольдом и помощник капеллана изливал на меня потоки невероятно вонючих нечистот. Я просыпался и чувствовал себя как прокаженный. Простыни у меня были мокрые, залитые чем-то похожим на гной. Головные боли усилились. Когда мальчишки собирались «пошалить», я отправлялся в библиотеку. Думаю, я наконец согласился с предложением отца об операции потому, что не мог сладить с той частью меня, которая была уверена, что у меня в мозгу засела какая-то гадость и от нее надо избавляться.
Определенные перемены во мне, пожалуй, произошли. Когда осенью 1949 года я вернулся в школу Сент-Мэттьюз после лета, посвященного выздоровлению, школа показалась мне вполне пристойным местом. Наша футбольная команда (а это была первая известная мне начальная школа, где серьезно относились к игре в футбол), наши товарищеские встречи на футбольном поле по классам, наши занятия греческим и латынью, наши ежедневные посещения часовни и молитвы перед едой, наши ледяные души с октября до мая (и чуть тепленькие с июня по сентябрь), наши рубашки на пуговицах и галстуки со школьной эмблемой во всех случаях жизни, кроме спортивных состязаний (крахмальные белые воротнички и рубашки по воскресеньям), — все это сейчас стало приятным распорядком жизни. После операции я стал лучше читать. (И в результате мой случай был описан в нейрохирургическом журнале.) Я чувствовал себя таким же, как остальные, и более подготовленным для выполнения не слишком сложных задач. Отметки у меня стали в среднем «четыре» с плюсом.
Будь я предоставлен сам себе, я пошел бы по тому же пути, что и большинство моих одноклассников. Окончив Йельский университет, куда поступали в те дни многие ученики Сент-Мэттьюз, я пошел бы работать на Уолл-стрит или сделался бы адвокатом. Наверное, я стал бы вполне приличным, даже хорошим адвокатом по вопросам недвижимости; мой опыт с помощником капеллана уберегал бы меня от подвохов, таящихся в самых нормальных отношениях, и, подобно другим выпускникам не слишком известной школы, я мог бы с годами даже вырасти. В общем-то судьба складывается благоприятно, если ты способен воздержаться от алкоголя.
Но в мою судьбу вмешался Хью Тремонт Монтегю. Мой отец, который всегда выполнял свои обещания, хотя и с запозданием на многие месяцы, наконец, через полтора года после ленча в «Двадцати одном», устроил нашу встречу. Моя операция прошла и была забыта, как и мое выздоровление. Я был уже в выпускном классе и отвечал за моих младших кузенов и братьев во время летних состязаний на Доуне — прелюбопытных состязаний, состоявших в заплыве на восемьсот ярдов вокруг острова: четыреста ярдов по течению, четыреста назад по каналу против течения — или же в пешем походе на целый день: маршрут начинался у пропастей к югу от Бар-Харбора в восемь утра, и к полудню мы выходили через гору Кадиллак к пруду Джордан, затем поднимались на гору Сарджент и спускались в Сомсвилл, затем переваливали через гору Акадия и спускались к Военной бухте. К восьми часам мы заканчивали поход в Мэнсетских доках. Туда приходило судно для ловли омаров, которое везло нас западным путем к заливу Блу-Хилл и острову Доун. Взвод морской пехоты стал бы жаловаться, если бы ему закатили подобный марш на двадцать миль по горам, нам же наградой служила возможность в течение последующих нескольких дней побывать на судне для ловли омаров на островках, разбросанных по заливу, и таких маленьких, что все путали их названия; островки эти никак не походили друг на друга: на одних были большие зеленые луга, на других — скалы в уступах, усеянных гуано, а на третьих — леса с неземными деревьями, покореженными давно забытыми ветрами. Мы пировали, лакомясь лангустами, сваренными над костром из выловленных в океане обломков, и моллюсками, поджаренными на углях, даже обгорелые сосиски казались вкусными, словно дичь, подстреленная из лука. К нам с Киттредж до сих пор приезжают летом кузены, участвовавшие в этих хаббардовских упражнениях для тела и души. Подобный режим не произвел еще ни одного великого теннисиста, но к таким семейным радостям сводилась вся наша светская жизнь.
Поэтому когда Хью Тремонт Монтегю прилетел однажды в субботу вместе с отцом на зафрахтованном самолете из Бостона, это было событием первостепенной важности. У нас был гость, о котором много говорили. Я-то услышал о моем будущем крестном впервые за ленчем в «Двадцати одном», но потом без конца слышал его имя, во всяком случае, в школе. В моей же личной истории открывалась новая страница. Как я теперь обнаружил, Монтегю был одной из мифических фигур в Сент-Мэттьюз. В первый год моего обучения преподаватели наверняка говорили о нем, однако имя его не закрепилось в моей памяти. Но как только отец довел все значение его особы до моего сознания, рассказы о нем посыпались отовсюду. О нем говорили так, точно он в свое время был директором школы. На самом же деле он был тренером футбольной команды и основателем клуба альпинизма. Он окончил в 1932 году Сент-Мэттьюз, а в 1936-м Гарвардский университет и затем преподавал в школе до поступления в Управление стратегических служб. Преподавал он английский и богословие и установил новые авторитеты в наших догмах и знаниях. Я услышал в школе о египетской богине Маат прежде, чем услышал о Хью Монтегю. Однако имя ее внедрил он. У Маат было тело женщины и большое перо вместо шеи и головы. Будучи египетской богиней Истины, она олицетворяла собой любопытный принцип, ибо каждый в глубине души понимает, что разница между истиной и ложью весит не больше пера. В Сент-Мэттьюз склонны были считать, что эта разница столь же невесома, как присутствие Христа, и Монтегю был убежденным автором такой теории. В Сент-Мэттьюз всегда относились серьезно к богословию, но после общения с Монтегю мы внесли в эту науку больший вклад, чем любая другая школа в Нью-Хэмпшире или Массачусетсе, или — если снизить требования — в Коннектикуте. Мы ближе всех остальных стояли к Богу, и мистер Монтегю дал нам к этому ключ: Христос — это Любовь, а Любовь живет только в Истине. Почему? Да потому что твоя способность почувствовать присутствие Благодати (которое я всегда ощущал набуханием в груди) может пострадать от лжи.
Проститутка оставил в Сент-Мэттьюз и другие заповеди. Бог Отец — грозный монументальный Иегова — есть воплощение Справедливости. Мистер Монтегю добавлял, что Иегова олицетворяет собой также Мужество. Подобно тому, как Любовь — это Истина и только Честность вызывает сострадание, так и Справедливость измеряется Мужеством. Никакой Справедливости для труса не может быть. Ему суждено вечно пребывать в чистилище повседневной жизни. Ученик почувствовал отчаяние? Посмотрите в корень. Он поступил как трус или солгал. В школьных брошюрах, которые рассылались в качестве рекламы для привлечения средств в Сент-Мэттьюз, есть несколько строк, взятых из обращения Хью Монтегю к старшеклассникам в часовне в связи с каким-то торжеством. «Первейшая задача этой школы, — сказал он, — состоит не в том, чтобы развивать ваши индивидуальные качества, хотя некоторые из вас и не лишены сообразительности, а в том, чтобы дать американскому обществу молодых людей, стремящихся оставаться честными и целеустремленными. Если, конечно, школа заинтересована в том, чтобы вы выросли хорошими, достойными молодыми людьми».
Воздадим должное мистеру Монтегю и школе Сент-Мэттьюз. Теология, которую нам преподавали, была более сложной. Там для добродетельных и мужественных существовал особый соблазн, изобретенный злом. Дьявол, предупреждал нас Монтегю, пускает в ход все свое хитроумие, чтобы заманить в западню самых достойных солдат и ученых. Тщеславие, самодовольство и праздность — это проклятие; Мужество состоит в том, чтобы идти вверх по склону и не останавливаться на достигнутом. Человек должен отвечать на каждый вызов, кроме тех, которые могут без нужды его уничтожить. Предосторожность — единственное, что дает Господь для смягчения императива Мужества. Опорой Истине при счастливом стечении обстоятельств может служить Любовь.
Соответственно состязания на спортивном поле превращались в демонстрацию Мужества и Предусмотрительности. Любовь и Истина. Подлинное соотношение этих двух величин в душе каждого мальчишки можно было обнаружить на спортивном поле. А потом, должным образом подготовившись и выйдя в широкий мир, можно было сразиться и с дьяволом. И хотя в школе нам никогда этого не говорили, но все знали, что слово «женщина» — не «мать», не «сестра», не «кузина» и не «дама», а «женщина» — как раз и олицетворяет собой этот широкий мир.
Мистер Монтегю расстался со школой за шесть лет до того, как я в нее поступил, и потому я понятия не имел об удобной диалектике его представлений. В нас же внедряли сильными дозами заповеди, проповедуемые учителями, которые сами жили согласно тому, как они эти заповеди понимали. Так что лицемерие тоже процветало в Сент-Мэттьюз. Истины, звучавшие с кафедры, были нам не по плечу. Ведь помощник капеллана, пробудивший от спячки мои юношеские железы, был учеником Хью Тремонта Монтегю, скалолазом, хотя, как я слышал, и не очень хорошим.
