Борис Григорьев - Скандинавия глазами разведчика
— А ты думаешь, с нами это можно делать запросто?
Улыбка исчезла с губ американского агента, и он задумался.
Улыбка, похожая на приоткрытый кошелёк.
— Ладно, давай не будем сейчас ломать голову, — примирительно сказал я, — лучше поговорить об этом в другое время и в другом месте. Как насчёт завтра где-нибудь в баре?
— Гмм... Давай послезавтра.
Понятно. Ему нужно время связаться с Биллом и успеть согласовать дальнейшую линию поведения.
— Хорошо. Послезавтра.
Мой рассказ об эпизоде с Манфредом вызвал у нашего заместителя по контрразведке большое оживление. Он немедля согласовал план действий с Центром, и скоро я был облечён полномочиями осуществлять оперативную игру с резидентурой ЦРУ. Расчёт строился на том, что Манфред по заданию своего босса в посольстве волей-неволей будет вынужден сообщать мне некоторые полезные сведения о работе американской резидентуры, и в конечном итоге нам удастся «перетянуть» его на свою сторону, то есть из агента-двойника сделать нашего человека.
Поистине наполеоновский замысел! Теперь-то я понимаю бессмысленность всей нашей затеи, но тогда, в разгар холодной войны, подбросить лишнюю чурку в костёр, чтобы продлить процесс горения, было святым делом.
Естественно, я «сгорел». Манфред аккуратно выходил на встречи, я вытягивал из него кое-какие сведения, он пытался — правда, неумело и робко, как бы стесняясь, — «обрабатывать» меня. Мы оба отчитывались о проведенных беседах перед своим руководством, в столицы СССР и США шли соответствующие реляции... Всё это производило впечатление полезной работы, а на самом деле похоже было на еврейскую мельницу: мельница стоит, а еврей бегает вокруг. Единственным полезным «завоеванием» для меня было то, что датчане прекратили за мной слежку. Им незачем было тратить силы и средства на объект, который встречался с агентом ЦРУ. Но расшифровался я в ходе этой игры полностью.
«Игра в покер» продолжалась несколько месяцев, пока вовремя не вмешалось моё непосредственное начальство в Москве. Оно запретило дальнейшие встречи с Манфредом. Вместо меня с ним стал встречаться зам по контрразведке, годившийся агенту в отцы, и это показалось Биллу не очень перспективным делом. Сделав несколько неудачных попыток восстановить контакт со мной, Манфред стал игнорировать встречи с замом, и скоро дело было похерено по обоюдному согласию противоборствующих сторон.
Впрочем, Билл предпринял последнюю отчаянную попытку оживить дело. За день до окончательного моего отъезда в Москву, который тщательно скрывался от окружения, ко мне домой заявился улыбающийся Манфред с огромным букетом цветов. Прошло уже пара месяцев с того момента, когда мы виделись с ним последний раз.
— Это супруге, — сказал он как ни в чём не бывало, входя в квартиру.
— Спасибо.
— Что ж ты так неожиданно уезжаешь?
— Закончился срок командировки. Пора домой.
— Жаль, — искренне вздохнул Манфред вздохом крокодила, у которого из пасти ушла лакомая добыча, — очень жаль. Билл, кстати, просил передать, что если ты выберешь путь сотрудничества, то он гарантирует тебе миллион крон.
— Передай Биллу, что я гарантирую ему два миллиона крон, если он будет сотрудничать со мной. А теперь иди домой.
Несмотря на отсутствие разведвозможностей, Ж. наотрез отказался от сотрудничества.
Улыбаясь и извиняясь, Манфред ушел и навсегда исчез из моей жизни. Товарищи потом сообщали мне из Копенгагена, что он после моего отъезда стал пить, перестал бриться и следить за своим внешним видом. Переживал, значит.
Он пытался найти своё потерянное лицо.
Зато во второй командировке американцы оставили меня в покое. Каждый раз, когда я в Стокгольме сталкивался где-нибудь на приёме с установленным сотрудником ЦРУ Майклом, он многозначительно жал мне руку, смотрел в глаза и, улыбаясь, проходил дальше. Мне это нравилось больше. Приятно, когда противник относится к тебе с уважением.
Подобного рода эпизоды были типичными для того времени, а подставы — наиболее излюбленными формами дискредитации разведчика.
Датская контрразведка тоже не сидела сложа руки и старалась, как могла, не отставать от своих старших братьев. Время от времени под видом доброжелателей, захотевших положить жизнь на алтарь строительства коммунизма в отдельно взятой стране, она засылала в посольство свою агентуру, снабдив её предварительно каким-нибудь «горячим» материалом.
Буквально накануне моего приезда в Копенгаген датчане сделали нам подставу, соблазнив А. Серёгина и Н. Коротких каким-то натовским документом. Заявитель пришёл в посольство и предложил свои услуги. Самой информации он с собой не взял «по соображениям безопасности», а предложил передать её на встрече в городе. Оперработники решили рискнуть и посмотреть, что из этого получится на самом деле.
Уже на подходе к месту встречи они обнаружили, что оно буквально напичкано автомашинами наружного наблюдения. Тогда они развернулись обратно и поспешили к своей машине, оставленной за углом. В это время на сцене появился доброжелатель с пакетом в руках (контрразведке ничего не оставалось делать, как срочно выпускать его из засады, чтобы всё-таки попытаться всучить дипломатам компромат). Он бежал за удаляющимися Серёгиным и Коротких и жалобным голосом умолял:
— Господа, куда же вы? Я принёс обещанное!
Но господа сочли за благоразумное побыстрее укрыться на советской территории на Кристианиагаде, где чувствовали себя более уютно и безопасно.
Все разведслужбы используют доброжелателей—добровольцев на сотрудничество и добиваются зачастую неплохих результатов. Только надо убедиться, что доброжелатель настоящий, а не прошёл предварительный инструктаж у инспектора ПЭТ Енсена. Конечно, в поведении агента контрразведки можно отыскать даже при первой беседе настораживающие моменты и определённые несоответствия, но ведь приход в иностранное посольство и честного заявителя, многим рискующего и делающего это в первый и, возможно, единственный раз в жизни, тоже может вызвать массу вопросов. Жизнь многогранна и удивительна, и в разведке стандартное мышление чревато серьёзными осложнениями. Ошибиться и оттолкнуть от себя близкого нам человека — это тоже оставляет в душе заметный шрам.
Одним словом, правильно построить работу с заявителем — большое искусство.
В момент проведения операции Д. и я были взвинчены на острие ножа.
В моей оперативной биографии недостатка в заявителях и доброжелателях не было. Но должен признаться, что отношение к ним у меня на первых порах складывалось с точностью до наоборот и больших дивидендов они не принесли. Кроме отрицательного опыта, который с профессиональной точки зрения тоже может рассматриваться полезным. Для своего успокоения могу сказать, что решения по каждому из них принималось вышестоящим руководством и моё личное мнение если и учитывалось, то не было определяющим.
О ЗАЯВИТЕЛЯХ, ДОБРОЖЕЛАТЕЛЯХ И НЕ ТОЛЬКО О НИХ
Зачем ты послан был и кто тебя послал?
М.Ю. ЛермонтовБыли приёмные часы в консульском отделе на Кристианиагаде, 1. Как всегда, я был на дежурстве, а заведующий консульским отделом—он же заместитель по контрразведывательной части— Серёгин Анатолий Семёнович, ныне покойный, находился рядом в здании посольства, готовый прийти мне на помощь по первому требованию. Дел у него всегда было невпроворот, он вечно всем был нужен или сам кого-нибудь искал, поэтому в отдел заходил, когда этого требовало какое-нибудь неотложное дело.
Закончив приём последнего посетителя — до закрытия оставалось минут пятнадцать, — я отправился в служебное помещение, в котором сидели жёны дипломатов и обрабатывали визовые ходатайства датчан. Не успел я обменяться с ними парой фраз, как в дверь постучали. Такое бывало и раньше: какой-нибудь нетерпеливый представитель туристического бюро, не обнаружив дипломата в приёмном помещении, начинал тут же его разыскивать.
Открыв дверь, я обнаружил перед собой молодого, неприметной наружности человека. Оглядываясь по сторонам, он вытащил из сумки увесистый пакет и протянул его мне:
— Это вам.
— Это что — паспорта?
— Нет. Это информация.
— Какая информация? — В общем-то я фазу догадался, о какой информации идёт речь, но мне нужно было «раскрутить» этого молодого «ходока», чтобы составить о нём и о материале хоть какое-то представление. Брать пакет я, естественно, не торопился.
— Это секретная информация, к которой я по роду работы имею доступ и которая несомненно представит интерес для вас.
