Джамшид Амиров - Береговая операция
— Ну, очень хорошо, а то мы беспокоились. Простите за беспокойство, — произнесла собеседница и пожелала Анне Марковне спокойной ночи.
Капитан Адиль Джабаров дал вместо Васи условную телеграмму его матери и получил распоряжение на следующий день ровно в три часа дать телеграмму Татьяне Остапенко за подписью Марины, а самому выехать в Киев, где ждать дальнейших распоряжений…
— Можете погулять в Киеве, полюбоваться Днепром, в театр сходить, — сказал ему по телефону Любавин. — В Белую Церковь раньше времени выезжать не нужно. Городок небольшой, не стоит зря быть на виду.
Василий Кокорев своих показаний больше ничем дополнить не мог. Он рассказал все. И теперь, заливаясь слезами и глядя умоляющими глазами на следователя, спрашивал, что с ним будет.
Роберт Фоттхерт пока показаний не давал, отмалчивался или бурно демонстрировал протесты против его «незаконного ареста». На короткой очной ставке с Кокоревым Фоттхерт обрушился на него, утверждая, что этого молодого человека специально подослали, чтобы спровоцировать его, честного туриста. Фоттхерта пока перестали вызывать на допросы. Следователи знали, с кем они имели дело, и понимали, что он будет упираться до последнего. В распоряжении следователей было несколько томов обвинительного материала против этого матерого нацистского лазутчика. Он мог бы быть приговоренным к самой высокой каре уже только за преступления военных лет. Но не это интересовало советских контрразведчиков. Важно было до конца распутать сегодняшние дела Фоттхерта, узнать его хозяев, явки, связи. Следствие по делу группы «Октан» должно дать нужные материалы. И тогда, конечно, Фоттхерт вынужден будет говорить.
Василий Кокорев и Роберт Фоттхерт больше в Москве не нужны были, и их отправили в Советабад.
Через день после злополучной кражи в квартире инженера Азимова, на третьем этаже института, где находился его служебный кабинет, произошло короткое замыкание, и погас свет. Монтеры обшарили все распределительные коробки, и выяснилось, что замыкание произошло в розетке, куда Азимов включал электрический вентилятор.
Монтерам пришлось повозиться, и вскоре повреждение было исправлено. Азимов в этом убедился, когда вернулся в кабинет. Резиновые лопасти вентилятора энергично вращались, обдавая его струей прохладного воздуха.
Октай Чингизов тоже был доволен работой опытных электромонтеров. В результате их усилий в вентиляционной отдушине, какие устраиваются сверху в стенах и прикрываются резной металлической форточкой, была установлена портативная кинокамера, пусковое устройство которой было соединено с реле, действующим от зажимной пружины, прикрепленной к входной двери, Стоило открыть дверь — и аппарат срабатывал.
Салим Мамедович работал не покладая рук. В институте он появлялся только во второй половине дня. С утра он был на опытной установке. К счастью, Зарифа с Вагифом были на даче, и он мог целиком отдаться своему делу.
Азимов, выходя утром из дому, несколько раз сталкивался с каким-то человеком, который маячил на лестничной площадке у его дверей. В другое время он, может быть, не обратил бы внимания на это, но кража, рассказ Рустамова, намеки Октая Чингизова растревожили его воображение. И он, сам подшучивая над собой, не мог все-таки отделаться от неприятного и странного ощущения, что за ним следят. Он очень обрадовался, когда позвонил Октай Чингизов, и сказал, что хочет ему кое о чем рассказать. Чингизов обещал забежать к нему вечером домой.
— Только я буду поздно, — предупредил Азимов. — Часиков в двенадцать ночи, — а то и в час. Я же теперь один, так что торопиться домой мне нечего, — добавил он.
— Вполне подходящее время, — заметил Чингизов. — В час загляну обязательно.
Ровно в час Октай был у Азимова.
— Мне неудобно тебе рассказывать, ты сейчас станешь смеяться, но все-таки я хочу с тобой поделиться, — сказал Азимов своему другу и сообщил о своих подозрениях.
— А знаешь, ты определенно делаешь успехи, — рассмеялся Чингизов. — Раз ты заметил, что за тобой следят, это значит, что уроки пошли тебе впрок, и ты как принято выражаться, мобилизовал свою бдительность. И ты прав. За тобой действительно следят.
— Как? Почему? — встревожился Азимов.
— Наши люди.
— Это что, недоверие?
— Нет, охрана. Тебя, Салим, охраняют. Так нужно.
— От кого?
— От тех, кто пытается завладеть твоей работой, а если это не удастся, убрать тебя, чтобы работа не была завершена.
На этот раз Азимов не смеялся. Он даже не улыбнулся. Он понял, что Октай не шутит.
— Ты нам должен помочь, Салим, — сказал Чингизов, — чтобы мы могли быстрее, избавить тебя от нашей опеки, хоть она тебе больше полезна, чем обременительна. А главное, чтобы распутать клубок и покончить с грязной возней, которую затеяли преступники вокруг вашего института.
— Все так серьезно? — спросил Азимов.
— Да, гораздо серьезнее, чем ты можешь предположить и чем я могу тебе рассказать.
— Но чем я могу вам помочь? Ты знаешь, что у меня никакого опыта и никаких способностей в вашей области не замечается.
— А таланта здесь никакого не нужно, да и трудов особых тоже. Но маленькую инсценировку тебе придется устроить, совсем чепуховую, причем не позже, чем послезавтра с утра. Заключаться вся эта инсценировка будет в том, что ты разыщешь какой-нибудь старый, хорошо сохранившийся ватман из своих студенческих работ по тем установкам, которые давно стали гласными и введены в эксплуатацию, и укрепишь его на своей чертежной доске на правах той работы, которую ты завершаешь. Если в институте пойдут разговоры о том, что сегодня ты заканчиваешь чертеж и завтра представишь его на научный Совет института, ты не оспаривай[]этого. Вот все, что от тебя требуется.
— Кажется, не очень сложно, хотя абсолютно не понимаю, для чего это нужно и что это даст. Впрочем, я не настаиваю на объяснении, ты же воплощенная секретность. А вот слух откуда возьмется?
— Об этом уж позаботимся мы, — ответил Чингизов.
К удивлению Азимова, ничего не знавшего о последующих переговорах Чингизова с директором института, слух об окончании его работы, действительно, прошел по институту, и приятели поздравляли его заранее.
Во второй половине дня к Азимову, как всегда, заходили по делам сотрудники смежных отделов. Расчеты парообразования секций котлов средней мощности, необходимые Азимову, занес ему сам автор расчетов инженер Копалов. Забежала библиотекарь Елена Михайловна Черемисина, чтобы забрать у него прочитанные журналы и передать только что прибывший «Технико-экономический бюллетень».
Минут за тридцать до конца, рабочего дня ему позвонил инженер-полковник Семиреченко, поблагодарил за консультацию, сказал, что завтра весь день пробудет на одном из заводов, а послезавтра уезжает и, возможно, не успеет зайти попрощаться.
Закончив работу, Азимов снял с чертежной доски декорацию, как он мысленно назвал этот ватман, послуживший ему верой и правдой одиннадцать лет назад, и на правах секретного документа свернул его в трубку и спрятал в сейф.
У Владимира Соловьева в этот день было много работы. Ему пришлось заехать на квартиру Никезина, чего он, откровенно говоря, не любил. Анастасия Волкова уже вернулась с работы и обрадовалась, увидев своего старого жильца.
— Заходите, Володя, вовремя поспели, — приветливо встретила она гостя, — сейчас будем обедать.
— Да нет, обедать, пожалуй, мне у вас не придется и боюсь, что Петру Афанасьевичу тоже. Дело есть одно серьезное. А с этого дела, если Петр Афанасьевич мне по старой дружбе не откажет, мы по горло и сыты и пьяны будем.
— Дело не волк, в лес не убежит, — пробасил Никезин. — Садись, пообедай с нами. На сытый желудок и дела лучше делаются.
— Да нет, Петр, дело такое, что нам с тобой желудки никак наполнять нельзя. Место в них пустое должно быть. Друг у меня женится, помощник начальника нашего гаража, так у него пир горой. Да вот подвел его один баянист, обещал прийти, а сам в какой-то район на свадьбу уехал. Ну я и вспомнил про тебя, про твои способности, и похвалился: привезу, мол, аккордеониста высшего класса. Так что ты меня, Петр, по старой дружбе выручи. До вечера только. А к вечеру уже музыки не потребуется, напьются гости — так каждый сам себе музыкант будет.
— Ох, Володенька, боюсь я, что Петр Афанасьевич хлебнет там лишнего, а ему это не очень полезно. Уж больно буйствует он, когда хмельной, — сокрушалась Анастасия.
— Это за Петра-то боишься? Никогда не поверю! — расхохотался Соловьев. — Да чтоб его напоить, надо половину винного магазина на стол поставить. Вон какая фигура!
— Не бойся, Настя, пить не стану. Жара сейчас, не до питья, разве пива холодненького пару бутылок осушу, — успокоил жену Никезин. — Ну, так ты уж нас прости, Владимиру отказать не могу. Как-никак — однополчане.
