Ян Флеминг - Бриллианты вечны. Из России с любовью. Доктор Ноу
Они проехали мимо серых деревянных домиков, на которых висели вывески «Аптека», «Парикмахерская», «Банк», мимо ярких фонарей, стоявших перед входом в двухэтажное здание с поблекшими от времени золотыми буквами — «Салун Розовой подвязки, пиво и вина».
Из-за традиционных коротких дверок на улицу устремлялись снопы яркого желтого света, а рядом у обочины стоял элегантный черный с серебром «статс бэаркэр» модели 1920 года. В салуне кто-то играл, немного фальшивя, на пианино. Музыка «Интересно, кого ты целуешь сейчас?» Вызвала в голове Бонда образ пляшущих в клубах сигарного дыма на дощатом полу девиц, высоко вскидывающих вверх ноги в черных чулках. Вся открывавшаяся его взору картина напоминала сцену из хорошего, «дорогого» вестерна.
— Выходи, англичанин, — сказал водитель.
Все втроем они выбрались из машины на высокий деревянный тротуар. Бонд наклонился, чтобы помассировать затекшую ногу, искоса следя за гангстерами.
— Давай, давай, неженка, — сказал Макгонигл, подталкивая Бонда дулом пистолета. Бонд медленно выпрямился. Вслед за гангстером он, тяжело припадая на правую ногу, направился к дверям салуна. Он остановился, когда створки дверей, распахнутых Макгониглом, спружинили в его сторону. Ствол револьвера Фраско уперся ему в спину.
Сейчас! Бонд нырнул в двери. Прямо перед ним была спина Макгонигла, а дальше — светлый пустой зал, где играло, как оказалось, механическое фортепьяно.
Бонд в броске поймал руками локти Макгонигла, приподнял его, повернул и изо всех сил толкнул на входившего в двери Фраско. Весь дом задрожал от столкновения двух тел, вылетевших из дверей и рухнувших на тротуар.
Макгонигл моментально вскочил и повернулся к Бонду, поднимая руку с пистолетом. Удар левой пришелся гангстеру в плечо, заставив его покачнуться, а правая рука Бонда одновременно выбила у него оружие.
В дверях показалось дуло другого пистолета — Фраско. Оно двигалось, подобно змее, выискивая Бонда. Мгновением раньше Бонд, кровь которого пела в жилах от напряжения схватки, нырнул в ноги Макгониглу и схватил валявшийся на полу пистолет. Он успел сделать два прицельных выстрела в дверь еще до того, как Макгонигл наступил ногой на его руку с пистолетом и навалился на него сверху. Однако Бонд успел увидеть, как пальцы Фраско конвульсивно нажимали на курок пистолета, выпустившего всю обойму в потолок. В этот раз звук от скатившегося по ступеням тела был окончательным.
Но руки Макгонигла уже тянулись к его горлу, и Бонду пришлось наклонить голову, защищая шею и глаза. Пистолет лежал совсем рядом.
Несколько секунд они боролись молча, как звери, но наконец Бонду удалось встать на колено и он, собрав все силы, резко откинулся назад, метя затылком в лицо Макгонигла. Тот отпрянул, и Бонду удалось подняться на ноги. Но тут же колено гангстера ударило его в подбородок.
Не успел Бонд подумать, все ли зубы у него уцелели, как его противник, издав злобный рык, бросился на него, целясь головой в живот и держа руки в стороны.
Бонд увернулся, защищая живот, и удар головой пришелся ему под ребра. Задохнувшись от боли, он все-таки не выпустил из поля зрения головы гангстера и, вложив в удар поворот корпуса, левой рукой попал тому в солнечное сплетение, а затем правой — в подбородок.
Тело Макгонигла непроизвольно выпрямилось, и Бонд бросился на врага как пантера, нанося ему молниеносные удары в живот до тех пор, пока тот не обмяк. Тогда Бонд схватил его за кисть руки и за лодыжку, развернулся всем телом и швырнул гангстера в глубину зала.
В полете его тело ударилось о пианино, раздался скрежет рвущихся струн и ломающегося дерева, расколовшийся инструмент подпрыгнул и рухнул на распластавшегося под ним Макгонигла.
Бонд стоял в центре зала на непослушных ногах, тяжело дыша и вытирая рукавом струящийся пот.
— Дубль снят!
Это произнес женский голос со стороны бара.
Бонд медленно повернулся.
В салуне было четверо. Они стояли у бара, облокотившись на отделанную медью стойку, за которой до самого потолка висели уставленные бутылками полки. Сколько они уже там находились, Бонд не знал.
Первым был главный горожанин Спектервилля, блестящий, неподвижный, величественный.
Спэнг был одет в полный ковбойский костюм вплоть до серебряных шпор на лакированных черных сапогах. Шляпа, рубашка, брюки с кожаными леями были тоже черными с серебряной отделкой. Большие руки спокойно лежали на перламутровых рукоятках двух длинноствольных револьверов, торчавших из висевших на широком черном ремне кобур.
В ином месте вид Спэнга мог бы быть назван глупым. Но не здесь, где этому мешал его холодный, пронизывающий взгляд.
Справа от Спэнга, уперев руки в бока, стояла Тиффанитему.
— По-моему, любая женщина мечтает, вернувшись домой, увидеть на вешалке мужскую шляпу, — задумчиво сказала девушка с сияющими глазами. Ее полные губы были слегка приоткрыты. Но у тех мужчин, которых я встречала, не было почти ничего мужского. Может быть, я не там искала, или не так искала. Знаешь, как бывает: не везет, так не везет. Ты уже рада, что не происходит ничего плохого.
Бонд оглянулся. Револьверы были направлены прямо на него. Голова у него звенела, и вся эта сцена в сияющем огнями салуне с бронзовыми украшениями и рекламой давно исчезнувших сортов пива и вин приобрела оттенок кошмарной нереальности.
Первым заговорил Спэнг:
— Вы знаете, куда его отвести. И скажите кому-нибудь позвонить в Детройт. Пусть скажет тамошним ребятам, что они там все страдают избыточным самомнением. Пусть они пришлют мне еще двоих. Только, чтобы новые были получше предыдущих. И позовите сюда людей прибраться. Ясно?
Тяжелые челюсти, заставлявшие двигаться резко очерченные узкие губы, отчетливо произносили каждое слово, будто отрезали его ножом.
Оставляя за собой звон шпор, Спэнг вышел. За ним, бросив на Бонда взгляд, выражавший нечто большее, нежели простое предостережение, вышла и девушка.
Двое бандитов подошли к Бонду, и тот, что потолще, сказал:
— Двигай.
Бонд медленно направился к выходу вслед за Тиффани, а «капюшоны» — у него за спиной.
Выходом на сей раз оказалась дверь за баром. Она вела в здание вокзала, с лавочками, старомодными табличками и призывами не плевать на пол.
— Направо, — сказал один из «капюшонов», и Бонд через вращающуюся дверь попал на деревянный перрон.
Он замер как вкопанный, даже не почувствовав упершегося в ребро пистолетного ствола.
Перед ним был наверное самый замечательный поезд в мире. Бонд слышал, что такой паровоз — старый, модели 1870 года «Хайленд лайтс» — называли красивейшим из паровых локомотивов. Его полированные медные поручни, рифленый купол кабины и тяжелый колокол, висевший над длинным блестящим котлом, сияли в свете стоявших на перроне газовых фонарей. Клубы дыма поднимались из бочкообразной, с раструбом наверху, трубы. На огромной передней решетке скотосбрасывателя красовались три массивных бронзовых фонаря — мощный прожектор посередине и два штормовых по бокам. Над двумя громадными ведущими колесами изящным шрифтом ранней викторианской эпохи было написано: «Пушечное ядро». Эта же надпись была и на боках черного с золотом тендера, до верху уложенного березовыми поленьями.
К тендеру был прицеплен выкрашенный в каштановых цвет пульмановский вагон. Арки узких окон, украшенных панелями из красного дерева, были цвета густых сливок. Надпись на овальном щите, укрепленном по центру вагона, гласила «Красавица Сьерры». Над окнами, чуть ниже слегка выгнутой крыши буквами такого же цвета на темно-синем фоне было написано: «Тонопа энд Тайдуотер Р. Р.».
— Ты, небось, такого не видывал, англичанин, — сказал один из охранников гордо. — Давай, залезай.
Голос из-под черного шелкового капюшона звучал глухо.
Бонд медленно пересек платформу и поднялся в огражденный бронзовыми перилами тамбур, где стояло сверкающее тормозное колесо. Впервые в жизни он понял, почему люди хотят быть миллионерами, и внезапно ему подумалось, что Спэнг, видимо, не так уж и прост, как казалось раньше.
Интерьер пульмановского вагона поражал викторианской роскошью. Свет небольших хрустальных люстр отражался от полированного красного дерева стен, серебряных креплений, хрустальных ваз и светильников. Ковры и портьеры были темно-вишневыми, где в овальных нишах на голубом фоне парили херувимы, вились цветы и ленты, был, как и занавески на окнах, цвета густых сливок.
Бонда провели через уютную маленькую столовую, где на накрытом на двоих столе стояла корзина с фруктами и открытая бутылка шампанского в серебряном ведерке, затем — по коридору с тремя дверями (две спальни и туалетная комната, подумал Бонд), и наконец — в гостиную. Охранники не отставали ни на шаг.
