Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)
Меня проверяют, подумал помощник управляющего. Великие люди не только располагают тайнами, но и желают знать тех, кто охраняет их.
– Судя по вашему описанию, сэр, вы встретились с действительно очаровательным мистером Патриком.
– Ах да, по-моему, именно так он назвался. Вообще-то это – ирландская фамилия, но он – американец, так ведь?
– Весьма ученый американец, сэр, из Бостона, штат Массачусетс. Он проживает на вилле номер четырнадцать – в третьей на запад от вашей. Вам просто надо набрать номер «семь-один-четыре».
– Ну что ж, благодарю вас. Если вы встретите мсье Патрика, я бы хотел, чтобы вы ничего не говорили ему. Знаете, моя жена не совсем здорова, поэтому я смогу пригласить его, когда ей будет удобно.
– Я никому ничего не скажу, сэр, если только не получу отбой. Что касается вас и достопочтенного мистера Патрика, мы скрупулезно выполним конфиденциальные инструкции губернатора Ее Величества.
– Выполните? Это заслуживает полнейшего одобрения... Adieu. Удалось! – подумал помощник управляющего, вешая трубку. Великие люди ценят ловкость, а я был настолько ловок, что это оценил бы даже мой великолепный дядя. Я не только мгновенно назвал фамилию Патрик, но и – что более важно – использовал слово «ученый», указывающий на профессорское или судейское звание. И, наконец, намекнув на это, я ни словом не обмолвился о главном, не нарушив таким образом инструкций губернатора. Со своей ловкостью я принял участие в конфиденциальных планах великих людей. От этого ощущения захватывает дух, надо немедленно позвонить дяде и разделить с ним радость совместного триумфа.
* * *Фонтен сидел на краю кровати, на коленях у него лежал телефонный аппарат, трубка которого покоилась на рычаге; он внимательно наблюдал за своей женой, находившейся на балконе. Она сидела в инвалидном кресле, повернувшись к нему боком, ее голова склонилась от боли...
Боль! Весь этот ужасный мир был переполнен болью! И он сам внес свою долю в эту всемирную боль, он понимал это и не ожидал для себя никакого снисхождения – для себя, но не для своей жены. Она никогда не участвовала в его контракте. Его жизнь – да, конечно, но не ее – нет, пока в ее хрупком теле теплится хоть частица жизни. Non, monseigneur. Je refuse! Ce n'est pas le contrat![20]
Итак, созданная Шакалом армия стариков простирается теперь до Америки – этого следовало ожидать. А старый американец ирландского происхождения в дурацкой белой шапочке – ученый человек, который по той или иной причине стал поклоняться терроризму, будет их палачом. Человек, который изучал его и притворялся, что не говорит по-французски, но который, однако, не смог скрыть метку Шакала в своих глазах. «Что касается вас и достопочтенного мистера Патрика, мы скрупулезно выполним инструкции губернатора ее величества». Губернатора ее величества, который получает свои инструкции из Парижа от властелина смерти.
Около десяти лет назад, после того, как он успешно проработал с монсеньером в течение пяти лети, ему дали один телефонный номер в Аржантей, что в шести милях к северу от Парижа, которым он мог воспользоваться только в самом крайнем случае. До этого он понадобился всего один раз, и сегодня необходимо связаться по нему. Старик внимательно изучил коды международной телефонной связи, поднял трубку и начал набирать номер. Примерно через две минуты связь установилась.
– "Le Coeur du Soldat"[21], – произнес грубый мужской голос, фоном которому служила военная музыка.
– Я должен связаться с «дроздом», – сказал Фонтен по-французски. – Я – Париж-пять.
– Если подобная просьба выполнима, где вас сможет найти эта птица?
– На Карибском побережье. – Фонтен сообщил код местности, телефонный номер и добавочный номер виллы №11. Затем он положил трубку и в унынии стал ждать. В глубине души он сознавал, что ему и его жене, вполне возможно, осталось прожить всего несколько часов. Если это действительно так, и он, и его подруга смогут предстать пред лицом Господа и сказать ему правду: он убивал – об этом нечего и говорить, – но он никогда не навредил и не отнял жизнь ни у кого, кто бы не совершил еще больших преступлений против других людей, – за небольшим исключением, куда можно было включить невинных зевак, попавших в эпицентр взрыва или пожара. Вся жизнь наполнена болью – разве не об этом говорит Священное Писание?.. С другой стороны, что же это за Бог, который дозволяет такую жестокость? Merde! Не надо думать о таких вещах! Они выше твоего понимания.
Зазвонил телефон – Фонтен проворно схватил трубку.
– Говорит Париж-пять, – сказал он.
– Сын Божий, что заставило тебя воспользоваться номером, по которому ты за все время позвонил только один раз?
– Ваша щедрость не имеет границ, монсеньер, но мне кажется, мы должны пересмотреть наш контракт.
– Каким образом?
– Моя жизнь принадлежит вам: вы можете поступать со мной, как хотите, проявлять или не проявлять милосердие, но это не относится к моей жене.
– Что?!
– Здесь есть один человек – ученый из Бостона, который с любопытством наблюдает за мной. По нему видно, что у него на уме другие цели.
– Этот болван осмелился прилететь с Монсеррата? Он ни о чем не знает!
– Несомненно знает, поэтому я прошу вас: я сделаю так, как вы мне прикажете, но позвольте нам вернуться в Париж... я умоляю вас. Дайте ей умереть с миром. Я ни о чем больше вас не прошу.
– Ты просишь меня?! Я дал тебе слово!
– Тогда почему этот ученый американец следует за мной с равнодушным видом и любопытными глазами, монсеньер?
Послышалось глухое покашливание, после чего Шакал произнес:
– Знаменитый профессор правоведения перешел черту и вступил туда, где ему не положено быть. Теперь он труп...
* * *Эдит Гейтс, жена прославленного адвоката и профессора правоведения, бесшумно отворила дверь в кабинет мужа в их респектабельном городском доме на Луисбург-сквер. Рэнди Гейтс сидел в массивном кожаном кресле, уставившись на потрескивавшие в камине поленья. Это он настоял, чтобы растопить камин, несмотря на теплую бостонскую ночь снаружи и согретый кондиционером воздух внутри.
Наблюдая за ним, миссис Гейтс неожиданно вновь поймала себя на болезненной мысли, что в ее муже было... нечто... чего она никогда не сможет постичь. В его жизни были неизвестные ей проблемы, а в работе мыслей – неожиданные перескакивания с одной на другую, что также было ей непонятно. Она знала только, что временами он испытывал страшную боль, которую не хотел ни с кем разделить, даже зная, что тогда она немного утихла бы. Тридцать три года назад довольно привлекательная женщина среднего достатка вышла замуж за долговязого и нескладного выпускника юридического факультета, блестяще его окончившего, но бедного. Его горячность и желание угодить отвернули от него самые крупные юридические фирмы тех далеких холодных и кризисных пятидесятых. Внешний лоск и погоня за надежностью – эти качества ценились выше яркого ума, блуждавшего в эмпиреях, неизвестно в каком направлении. Тем более этот ум был в косматой голове человека, одежда которого отдаленно напоминала костюм фирмы «Джей Пресс энд Брукс бразерс», – да и она выглядела хуже, чем могла бы. Банковский счет не позволял ему делать лишние расходы, чтобы хоть что-то изменить в своем внешнем облике, да к тому же лишь немногие магазины, торговавшие со скидкой, предлагали костюмы его размера.
У новоиспеченной миссис Гейтс, однако, были кое-какие соображения по поводу того, как в перспективе улучшить их совместную жизнь. Среди них было и предложение отложить на время юридическую карьеру, – лучше уж ничего, чем работать в плохонькой фирме или – упаси Боже! – частная практика с клиентами такого сорта, которых он только и мог привлечь тогда: этим людям было не по средствам нанять известных адвокатов. Лучше было использовать его природные качества – впечатляющий рост и быстрый, впитывавший все как губка ум, который в сочетании с его напористостью мог легко справиться с тяжелой академической нагрузкой. Используя свои скромные сбережения, Эдит приступила к формированию внешнего облика своего супруга: прилично одела его, наняла театрального репетитора по декламации, обучавшего своего подопечного премудростям поведения на людях и занимавшегося постановкой его голоса. В облике нескладного выпускника университета вскоре появилось что-то линкольновское[22] с легкими вкраплениями Джона Брауна[23]. Он полным ходом шел к тому, чтобы стать знатоком юридического дела, оставаясь при этом в университетской среде, получая одну ученую степень за другой, преподавая к тому же на выпускных курсах, – и все это до тех пор, пока глубина его знаний в отдельных отраслях юриспруденции стала совершенно неоспоримой. Тогда вдруг обнаружилось, что за ним гоняются самые известные фирмы – те самые, которые раньше отказывались от его услуг.
Для того чтобы эта стратегия принесла конкретные результаты, должно было пройти целых десять лет, и хотя первые доходы едва ли способны были поколебать земные устои, они являлись явным прогрессом. Юридические журналы – сначала малозначительные, потом все более известные – начали публиковать его статьи полудискуссионного толка – как по форме, так и по содержанию. Молодой адъюнкт-профессор обладал даром убедительного изложения мыслей на бумаге: он приковывал внимание и был таинствен, временами цветист, а иногда – резок. Но определенные люди в финансовых кругах заметили прежде всего его точку зрения, которая сначала потихоньку, затем все более заметно стала проявляться в его статьях. Настроение нации менялось, кора благословенного Великого Общества стала распадаться, а на его теле начали расцветать язвы, инициированные словечками, введенными в оборот ребятами Никсона: «молчаливое большинство», «бездельники, живущие за счет социального обеспечения», презрительное «они» и тому подобное. Словно из-под земли появилась и, как эпидемия, стала распространяться подлость, которой не смог противостоять честный, проницательный Форд, ослабленный ранами, нанесенными Уотергейтом; она оказалась не по зубам и великолепному Картеру, слишком поглощенному мелочами, чтобы осуществлять правление, сострадательное к нуждам других. Лозунг «...что ты можешь сделать для своей страны» вышел из моды, его заменил – «что я могу сделать для себя».
