Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)
– Таков приказ.
– Это варварство!
– Вы хотите, чтобы я передала это заявление кому следует?
Фонтен оглянулся на балконную дверь, на свою жену в инвалидном кресле.
– Нет, разумеется, нет.
– Я так и думала... И последнее: кровью убитых вы должны вывести на стене следующую надпись: «Джейсон Борн – брат Шакала».
– О Боже мой... Меня, разумеется, поймают.
– Все зависит от вас. Сообщите мне о времени казни, и я поклянусь, что великий воин Франции все время находился на вилле.
– Время?.. А в какое время? Когда необходимо сделать это?
– В течение ближайших тридцати шести часов.
– А что потом?
– Вы можете оставаться здесь до тех пор, пока не умрет ваша жена.
Глава 9
Брендону Патрику Пьеру Префонтену пришлось удивиться еще раз: хотя он заранее не бронировал себе место, администратор «Транквилити Инн» приветствовал его так, словно он был какой-то знаменитостью. Когда он через несколько секунд стал заказывать виллу, администратор сообщил, что вилла ему уже выделена, и поинтересовался: «Как прошел перелет из Парижа?» Недоразумение длилось несколько минут, так как невозможно было найти владельца «Транквилити Инн», чтобы посоветоваться с ним: его не было дома, а на территории курорта его найти не смогли. В конце концов в бессилии вверх взметнулись руки, и бывшего судью из Бостона повели к месту его проживания – прелестному миниатюрному домику, фасад которого был обращен к морю. Случайно – едва ли нарочно, – он сунул руку не в тот карман и дал администратору за его вежливость пятидесятидолларовую банкноту: Префонтен мгновенно превратился в персону, с которой необходимо считаться, – раздались щелчки пальцами, торопливо зазвенели звонки. Ничто не могло оказаться чересчур для удивительного незнакомца, который неожиданно нагрянул сюда с Монсеррата на гидроплане... Смущение служащих «Транквилити Инн» было вызвано именем: действительно, возможно ли такое совпадение?.. «Но сам губернатор... в таких вопросах лучше подстраховаться и выделить этому человеку виллу».
Но сумасшествие не прекратилось и после того, как он расположился, развесил одежду в стенном шкафу и разложил принадлежности по ящикам: явился посыльный с охлажденной бутылкой «Шато Карбонье» 78-го года, букетом свежих цветов и коробкой бельгийского шоколада – и все это только для того, чтобы вскоре вернуться за ними и, извиняясь, сообщить, что они предназначались для другой виллы то ли в конце, то ли в начале ряда.
Судья надел бермуды, поморщившись при виде своих тощих ног, и пеструю спортивную рубашку. Белые мокасины и спортивная шапочка дополнили его тропический наряд. Вскоре должно было стемнеть, а он хотел немного пройтись. По нескольким причинам.
* * *– Я знаю, кто такой Жан-Пьер Фонтен, – заявил Джон Сен-Жак, пробежав глазами запись в журнале регистрации, лежавшем на стойке, – это тот, о ком мне сообщили из администрации губернатора, но кто же, черт его дери, этот Б. П. Префонтен?
– Знаменитый судья из Соединенных Штатов, – сообщил темнокожий высокий мужчина – помощник управляющего регистрацией посетителей, речь которого отличалась сильным английским акцентом. – Примерно два часа назад из аэропорта мне позвонил мой дядя – заместитель директора иммиграционной службы. К сожалению, когда возникла эта путаница, я был наверху, но наши люди поступили правильно.
– Судья? – переспросил владелец «Транквилити Инн», ощущая, что его локтя касается помощник управляющего и жестом показывает, что надо отойти в сторону от стойки и остальных служащих. После того как они удалились, последовал новый вопрос: – Так что сказал ваш дядя?
– Должна быть полнейшая конфиденциальность во всем, что касается двух наших выдающихся гостей.
– Почему бы и нет? Но что это значит?
– Мой дядя особенно не распространялся, но позволил себе понаблюдать за тем, как достопочтенный судья подошел к стойке межостровных сообщений и купил билет. Он, кроме того, позволил себе упомянуть, что был прав: судья и французский герой связаны между собой родственными узами и желают встретиться конфиденциально и обсудить очень важные вопросы.
– В таком случае отчего достопочтенный судья не забронировал себе виллу?
– Могут быть два возможных объяснения, сэр. Первое из них, по мнению моего дяди, такое: первоначально они должны были встретиться в аэропорту, но церемония встречи, организованная генерал-губернатором, воспрепятствовала этому.
– А второе?
– Ошибка могла быть совершена в конторе судьи в Бостоне в Массачусетсе. По словам моего дяди, у них был короткий разговор по поводу помощников судьи – что, мол, они склонны делать ошибки, если была допущена какая-то ошибка, то придется им прилететь сюда и извиняться за это.
– Выходит, в Штатах судьям платят значительно больше, чем в Канаде. Ему чертовски повезло, что у нас оказалось свободное место.
– Сейчас – летний сезон, сэр. В эти месяцы у нас обычно есть свободные места.
– Не стоит напоминать мне об этом... Ладно, теперь у нас живут два высокопоставленных родственника, которые хотят встретиться тайно, но организуют свою встречу весьма сложным путем. Может быть, вам стоит позвонить судье и сказать ему, в какой вилле живет Фонтен. Или Префонтен – кто бы, черт бы его побрал, он ни был.
– Я предложил дяде оказать им эту услугу, но он был тверд как кремень. Он сказал, что мы не должны ничего ни говорить, ни предпринимать. По его словам, у всех великих людей есть свои тайны, и он не хотел бы, чтобы результаты его великолепной дедукции обнаружились перед кем-то, кроме самих заинтересованных сторон.
– Простите?
– Если сделать такой звонок судье, он догадается, что информация могла поступить только от моего дяди, заместителя директора иммиграционной службы Монсеррата.
– Боже, да делайте, что хотите, у меня и так голова кругом... Кстати, я удвоил патрули на дороге и на пляже.
– Это уж чересчур, сэр.
– Я снял нескольких человек с наблюдения за дорожкой. Я знаю тех, кто находится здесь, но мне неизвестно, кому взбредет в голову пробраться сюда.
– Ожидаются какие-нибудь неприятности, сэр?
Джон Сен-Жак взглянул на помощника управляющего и сказал:
– Не теперь. Я лично проверил каждый дюйм территории и пляжа. Между прочим, я буду находиться у сестры на вилле номер двадцать.
* * *Герой Сопротивления, известный под именем Жан-Пьер Фонтен, медленно шел по бетонированной дорожке к последней в ряду вилле, фасад которой был обращен к морю. Она была похожа на все остальные: стены, покрытые розовой штукатуркой, и крыша из красной черепицы, но разбитый перед входом газон был больше, а окаймляющий его кустарник – выше и гуще. Она предназначалась для президентов и премьер-министров, госсекретарей и министров иностранных дел, – для всех мужчин и женщин, завоевавших высокий авторитет на международной арене и желавших на досуге понежиться в уединении.
Фонтен дошел до края дорожки и остановился у белой оштукатуренной стены, высотой в четыре фута, сразу за которой начинался покрытый зарослями склон холма, спускавшийся к берегу моря. Стена находилась по обе стороны от дорожки, извиваясь по склону холма под балконами вилл и являясь границей владения. Входом на виллу № 20 служила чугунная решетка, выкрашенная в розовый цвет. Через решетку старик сначала увидел мальчика в плавках, бегающего по газону. Через мгновение в дверях виллы появилась женщина.
– Сюда, Джеми! – позвала она. – Пора обедать.
– А Элисон покормили, мамочка?
– Она уже поела и спит, дорогой. Она не будет мешать тебе своим писком.
– Наш дом мне нравился больше. Почему мы не можем вернуться домой, мамочка?
– Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь... Здесь есть лодки, Джеми. Он может взять тебя на рыбалку и на морскую прогулку точно так же, как это было прошлой весной, в апреле, во время весенних каникул.
– Мы тогда останавливались в нашем доме.
– Да, верно, и папа был с нами...
– И нам было так весело, когда мы ехали на грузовике!
– Обедать, Джеми! Иди сюда!
Мать и сын скрылись на вилле, а Фонтен нахмурился, думая о приказе Шакала и кровавых убийствах, которые он поклялся совершить. Вдруг ему вспомнились слова малыша: «Почему мы не можем вернуться домой, мамочка?.. Мы тогда останавливались в нашем доме». И ответы матери: «Потому что дядя Джон хочет, чтобы мы оставались здесь... Да, верно, и папа был с нами».
Для короткой беседы, которую он подслушал, можно было подобрать множество объяснений, но Фонтен ощущал тревогу сильнее, чем большинство людей, потому что вся его жизнь была переполнена ею. Он чуял ее и сейчас, поэтому поздним вечером старому человеку для «оздоровительных целей» придется проделать довольно много прогулок.
Он отошел от стены и направился обратно по дорожке настолько погруженный в свои думы, что едва не столкнулся с человеком примерно одного с ним возраста, одетым, однако, в дурацкую белую шапочку и белые мокасины.
