Сергей Костин - Туман Лондонистана
Уже забравшись в постель, я включил «Скай Ньюз». Федеральные войска продолжали ракетный обстрел Грозного. Жилые дома с провалами окон, за которыми виднелись разрушенные перекрытия. Чеченские бронетранспортеры с бородачами на броне, петляющие среди куч битого кирпича. На фоне зеленого, с белой и красной полосами флага Республики Ичкерии Аслан Масхадов в папахе проклинает российских агрессоров. Женщины в черных платках бегом перемещаются от развалин к развалинам в поисках еды для своих детей. И с верхней точки — столбы черного дыма, стелющиеся над крышами еще стоящих зданий.
Звук я не включал — такие тексты я знаю наизусть. Я и в Москве часто только смотрю изображение — там тоже свое видение проблемы, в такой же степени однобокое. Мне вдруг пришло в голову, что я со своей жизнью, расколотой между Россией и Западом, давно уже ни на чьей стороне. Ни та, ни другая меня бы не увлекла, не воодушевила, не одурачила бы. И если я продолжал что-то делать, то единственно для того, чтобы таким кадрам неоткуда было взяться.
Похищенные
За окнами ангара, сейчас вполне заменяющего сауну, был еще разгар дня, когда мы услышали, как завелся двигатель. Других машин здесь не было, да и тиканье характерное, дизельное. Потикал чуть фургон и уехал, промелькнув в краешке окна.
Я посмотрел на часы. Без десяти пять. Я должен был уже сидеть в самолете, лететь домой, в Нью-Йорк. Как мне все это потом объяснить Джессике?
И тогда и послышалось пение. Очень характерное, я просто ушам не поверил, что здесь его слышу.
— Что там такое? — спросил Кудинов.
Я встал и вытянул на пределе пристегнутую наручниками руку, чтобы выглянуть в свое окно.
— Вот что я вижу. Наши милейшие новые друзья вынесли на траву коврики и приступили к молитве.
— Какой молитве?
— Повернулись, как положено, лицом к Мекке и совершают намаз.
— Я думал, ты про похитителей?
— Про них, бесценных.
— Вот эти двое — рыжеволосый и рыжезубый? Они мусульмане?
— Они, они.
Лешка задумался.
— Ты согласен теперь, что это не полиция и не МИ-5? — спросил я.
Кудинов кивнул.
— И тогда рабочая версия…
— Рискну предположить, — рискнул я, — что Мустафа, ну, тот алжирец, в самом начале работы на нас где-то прокололся. Нет, он не сдавал нас, — упредил я Лешкино возражение. — Не похоже на него, вся моя интуиция против этого восстает. Какую-то он допустил оплошность, и за ним решили проследить. Но не силами соплеменников — их в толпе различить легко, — а с помощью неофитов белой расы.
— Допустим, — согласился Кудинов.
Но мне по-прежнему не удавалось принять очевидное.
— Ну, дают! В Штатах много людей принимают ислам, но это почти на сто процентов черные.
— У нас есть и белые, до десятка в год. — Лешка про Англию уже давно говорит «у нас». — Я же написал об этом в справке.
Я вспомнил, что действительно утыкался глазами на эту экзотику, однако значения ей не придал.
— Но если твое предположение справедливо, — продолжал Кудинов, — то дела наши обстоят не лучшим образом.
Это уж точно! Наверняка аль-Масри свой бизнес защищает. Велел проследить за Мустафой и выявить человека, которому тот передавал информацию. То есть меня. Что с ней делал я, визуально определить невозможно. Значит, эти сведения нужно получить из моих уст. Соответственно, сейчас вежливых похитителей сменит отморозок с набором инструментов. Всяких щипцов, скальпелей, иголочек, крючочков… И вскоре он с ласковой улыбкой начнет засовывать их как в существующие отверстия в моем теле, так и в специально для этой цели проделываемые. Наверное, в какой-то момент все это станет невыносимым, и мне придется соврать что-либо правдоподобное, чтобы заслужить пулю в лоб.
Единственным утешением было то, что на той встрече в парке с Мустафой, до которой я никак не дойду, Лешки со мной не было. Нужно было стоять насмерть, что он был просто прохожим, к которому обратился заблудившийся в Лондоне американец.
Я изложил свои соображения Кудинову.
— Ты считаешь, у меня есть шанс получить пулю в лоб сразу? — усомнился он.
— А ты непременно хочешь разделить мои муки? Друг мой Алекси, — так церемонно я назвал его применительно к обстоятельствам. — Ты прекрасно знаешь, что геройство не обязательно проявление ума и благородства. Оно часто идет рука об руку с глупостью и иногда даже сливается с ней воедино. Сейчас как раз такой случай. Да, героем ты не станешь, но и дураком тоже.
— Это ты сейчас глупость сказал, — буркнул Лешка.
И передо мной вдруг во всех подробностях предстала та сцена. Как мы обсуждали с ним и с Моховым, какую кость нам бросить лондонской резидентуре. Вот так же Кудинов сказал, что я сморозил какую-то глупость. Я ответил, что так я избавляюсь от мыслей, которым не место в умной голове. А Лешка предупредил, чтобы я был с этим поосторожнее, потому что глупость заразительна.
Это он не прав был. Моя зараза так при мне и осталась, он-то здесь ни при чем.
Однако в этих обстоятельствах меня почти так же, как возможный приезд дежурного вивисектора, беспокоила Джессика. Я ведь сегодня должен был улететь домой. От Лондона до Нью-Йорка восемь часов полета, пять часов разницы во времени. Мой самолет должен был приземлиться в семь вечера в Кеннеди, в Лондоне будет полночь. Но это не значит, что у меня почти восемь часов в запасе. Я ведь обычно звоню домой перед вылетом, уже из самолета. А в ситуации, когда в самолете меня нет, точно уж позвонил бы и что-то соврал.
Я заворочался и вздохнул.
— Что? — спросил Кудинов.
— Мне надо бы позвонить домой.
Лешка, разумеется, в курсе. Ну, что Джессика и не подозревает, чем на самом деле я занимаюсь, когда уезжаю по якобы туристическим делам. Что она вообще ни о чем не знает.
— Ты хочешь сделать это сейчас? С телефона, который остался нашей единственной надеждой?
— А как я потом объясню, почему не позвонил? Я же не в Сомали ездил и не в Антарктиду.
Кудинов откинул голову и смотрит на меня своим взглядом денди. Он не потому все это говорит, что боится. Ему нравится дружески мучить меня. Ну так, слегка покусывать.
— А ты бы что предпочел? Дать жене придуманное объяснение самому или пусть потом за тебя скажут правду другие?
Красиво излагает! Интеллектуал.
— Что, я сам не знаю, что это риск? — говорю я.
— Да ладно! Звони, звони, раз надо. — Лешка искренне это говорит. — Почему нас обязательно должны застукать?
Бесстрашие и душевная щедрость — это хорошо. Было бы просто замечательно, если бы не было еще здравого смысла.
— Нет, давай дождемся, когда нам будет что сказать нашим. А потом позвоню домой. И ты Таню свою успокоишь.
— Таня — боевая подруга, она готова к любому повороту событий. Завтра сам приеду и успокою ее.
Это называется позитивным мышлением. Хотя оно еще ярче, чем в словах, проявляется в действии. А нам было чем заняться.
Напоминаю, мы с Кудиновым были заперты в слесарной мастерской.
За день до похищения
1
Я проснулся в «Марриотте», как мне велел будильник — в семь. Чандра, моя сообщница по заимствованию кассет у службы безопасности, вероятно, уже гудела где-то пылесосом. Я успел принять душ, налепить на себя парик, брови и неприятно щекочущие ноздри усы и собирался пойти завтракать, когда зазвонил гостиничный телефон. Она, Чандра.
— Мэтью может сейчас к вам зайти?
— Конечно.
Друг Чандры приходил на работу с запасом: на часах было без двадцати восемь. Он был худым, голубоглазым, губастым, с зачатками растительности на прыщеватом лице. Еще он плевался, когда говорил.
— Чандра там плела мне что-то, но я ничего не понял, — заявил он, поприветствовав меня итальянским «чао».
Я терпеливо, насколько мог, объяснил задачу.
— Мне нужны кассеты за восемнадцатое и девятнадцатое сентября, — уточнил я. — Они же еще не затерты?
— Нет, мы держим их две недели, — успокоил меня парень и перешел к главному: — Сколько вы заплатите?
— У тебя самого есть представление на этот счет? — спросил я, отодвигаясь. Даже если парень ничем не болен, слюна — это не капельки дождя.
— Меньше чем за тысячу фунтов я не соглашусь. Я рискую работой.
По его виду было не похоже, чтобы такая перспектива его пугала. Не знаю, кто у них в отеле отбирал людей в секьюрити, но я бы этого охламона не взял и для уборки помещения. Сумму он назвал приличную, однако в случае успеха этой затеи прибыль по инвестициям могла бы исчисляться тысячами процентов. Единственно, никогда не надо идти у агентов на поводу. А то он решит, что я буду исполнять все его прихоти и капризы. Последнее слово должно быть за вами. Но и отпугнуть человека нельзя.
— Я дам тебе семьсот пятьдесят и, если обнаружу то, что искал, еще столько же, — сказал я.
