Норман Мейлер - Призрак Проститутки
Я не сказала ему: «Как и тебе». Не смогла. Это правда. Хью не только вынужден раздумывать о том, является ли его мать убийцей, но и о том, не в ответе ли он за гибель сотен — или тысяч? — польских коммунистов, которых Сталин отправил в преисподнюю после того, как Хью и Аллен Даллес провели свою низкую игру с Ноэлом Филдом. Хью спит над пропастью. Но я боюсь, что он сумасшедший. Он сказал мне: «Я знаю, что моя теория верна, потому что я проверил ее на прошлой неделе».
«Как же тебе это удалось?» — спросила я.
«Восхождением на Шаванганкс. Это было для меня совсем не легко. Я ведь довольно долго не занимался скалолазанием. И вот в одну из ночей перед отъездом я не спал. И увидел свой конец. Я чуть не попрощался с тобой. К тому же утром по прибытии на место я пристроился к группе молодых скалолазов, которые не только оказались хорошими спортсменами, но еще и упорно звали меня „папаша“. Когда ты среди хороших спортсменов, ни одна промашка не проходит незамеченной. Такая компания является самым верным мерилом твоих возможностей. Поэтому мне необходимо было их превзойти. И мне это удалось. Я отправился в свободное восхождение без веревки.
Я знал, что, если не потеряю головы, успех будет на моей стороне — только вот при свободном восхождении чувствуешь себя необычайно одиноким. „Если я сумею забраться на эту гору, — сказал я себе, — значит, советско-китайский сговор существует. Буду считать это знамением“.»
Гарри, я чуть не расплакалась. Неужели все хорошие люди такие дураки? Потому что, если это так, мы, очевидно, обречены попадать в каждую западню, которую расставляют для храбрых, смелых и слепых. Впрочем, не знаю. Значительная часть меня приемлет это предвидение Хью.
Ну, всего этого я ему не сказала. Я объявила, что перед ним раздувшееся от самодовольства, алчное светское существо, которое обожает получать приглашения в Белый дом на ужин или в Хиккори-Хилл на весь день. Если он будет упорствовать и поносить Кеннеди, я не смогу принимать их приглашения из боязни, что он может оскорбить Бобби или Джека. Лучше не видеть их и не рисковать. Но ему я этого не прощу. Никогда. На другое утро я решила забрать Кристофера и уехать в Крепость.
Здесь я и нахожусь. Слишком я зла на Хью. Я не сказала ему подлинной правды о том, от чего по его требованию я должна отказаться. Он не поймет, сколь важно было для меня узнать, что я не сумасшедший гений и не сверхобразованная и крайне неопытная девчонка, а интересная женщина, которая может одарить президента своим остроумием и понимает, что он в душе рад поболтать с ней. Мне верится, что я оказывала на Джека некоторое влияние. Я говорю себе: «Это мания величия». А вы знаете, Гарри, что труднее всего отказаться от мании величия? Я начинаю понимать, что греки не только мирились с мрачным приговором Небес, они понимали также человеческую ярость, которая — пусть на минуту — может быть сильнее рук Божьих.
Я люблю тебя.
Киттредж.P.S. Ощущаешь ли ты в моем признании в любви силу противоположного чувства? Я так же легко могла бы написать: я ненавижу тебя.
К.31
Не знаю, сыграл ли роль постскриптум, но я долго не отвечал на письмо Киттредж. Одиночество сжилось со мной, как пустой бумажник. Я не раз порывался открыть конверт, где лежал номер телефона Модены, и однажды дошел до того, что остановил себя, лишь коснувшись телефонного диска.
Меня захватила работа. Я никогда так не отдавался ей. Я обнаружил, что действительно могу быть полезен отцу. Он обладал умом, способным, сосредоточась, разломить клешню омара, вот только сосредоточивался он не каждый день. Его стол часто напоминал неубранную постель, и недоведенные до конца дела были для него столь же мучительны, как неприятные воспоминания о похмелье. Я обнаружил, что люблю его, но это признание появилось вместе с пробуждением новой для меня страсти к деталям. Мои обязанности отнюдь не были ограничены узким спектром. Мне даже случалось отсылать в прачечную белье отца, и я, безусловно, просматривал его докладные Маккоуну, Хелмсу, Монтегю, а также пятидесяти офицерам, все еще трудившимся в ДжиМ/ВОЛНЕ. Я просматривал поступавшие телеграммы и устанавливал приоритеты и пути прохождения документов, исходивших от нас. Мне действительно начали нравиться административные обязанности, поскольку Элеонора, секретарша Кэла, уже многие годы была перегружена и нуждалась в помощнике. К нашему общему удивлению, мы с Элеонорой поладили. В эти дни меня куда больше интересовало содержание моего стола, чем то, где я жил, а Майами и Вашингтон казались мне такими же одинаковыми, как мои закутки в Лэнгли и в «Зените». Мне снова не давала покоя мысль о том, как мало я знаю из того, чем ведаю. И в самом деле, чем больше власти я приобретал, чем больше я участвовал в каком-то деле с начала и до конца, тем, казалось, труднее мне было составить удовлетворительное описание этого дела. В одинокие вечера я пристрастился читать шпионские романы, но они никогда не были близки к настоящему делу со всеми его лишь частично познанными проектами, операциями, выкрутасами, исследованиями, трюками и сценариями, но шпионские романы — они ведь никогда не отражают жизни. Я даже посвятил довольно много времени размышлениям о построении интриги. В жизни, представлялось мне, интрига никогда не бывает завершена. Не важно! Ведь мы всегда особенно усиленно стараемся, когда сами являемся участниками интриги, мы тратим полжизни на накопление привычек, ошибок, удач, счастливых случаев, к чему следует прибавить изрядную порцию повседневной тягомотины, которая отягощает повествование, если вы хотите представить свою жизнь в виде стройного рассказа. Поэтому я был благодарен судьбе за то, что мне выпало лето, когда меня почти не обременяли личные дела, происходило много всего постороннего, и я сознавал, что мы с отцом — при всем прочем — составляем достойную команду.
Однако были в работе отца аспекты, которые он мне не поверял. Я знал, что он укрепляет связи с АМ/ХЛЫСТОМ, но я едва ли могу сказать, сколько прошло бы времени, прежде чем я узнал бы нечто большее, если бы 8 сентября не произошла грандиозная промашка, убедившая Кэла ввести меня в курс дела. В то утро не успел я прийти на работу, как он вручил мне вырезку из «Вашингтон пост». Сюжет исходил из Гаваны. Вечером 7 сентября Кастро присутствовал на приеме в бразильском посольстве и там отвел корреспондента Ассошиэйтед Пресс в сторонку.
«Кеннеди — это современный Батиста, — заявил он. — Мы обнаружили планы террористов, намеревающихся ликвидировать кубинских лидеров. Если лидеры США будут помогать в осуществлении этих террористических актов, они и сами не уберегутся».
— Я бы назвал это предупреждением нам, — сказал Кэл.
— Можешь сказать, на чем это основано? — спросил я.
— AM/ХЛЫСТ работает сейчас в кубинском консульстве в Сан-Пауло, это в Бразилии. Один из наших кураторов встречался с ним там.
— Полагаю, больше мне ничего не требуется, — сказал я.
При большом разнообразии мест, где в Гаване можно побеседовать с местным корреспондентом АП, Кастро выбрал именно бразильское посольство.
— Да, — сказал Кэл. — Контрразведка собирается сегодня утром в кабинете Хелмса.
Собрание состоялось. В сентябре прошло несколько таких совещаний, а к концу месяца Кэл сказал:
— Мы по-прежнему работаем над этой операцией.
Я просмотрел копию окончательного доклада, представленного контрразведкой Хелмсу: «Если AM/ХЛЫСТ не перевербован Кастро, а у нас нет на этот счет убедительных доказательств, то мы откажемся от одного из самых многообещающих — если не самого многообещающего — кубинского агента. Никто из тех, с кем мы поддерживаем контакт в Карибском районе, не близок так к кубинскому лидеру, как АМ/ХЛЫСТ. Если взвесить все „за“ и „против“ — ответ ясен. Будем продолжать иметь дело с АМ/ХЛЫСТОМ».
У меня были веские основания подозревать, почему Хелмс поддерживает моего отца. В середине сентября нам стало известно о разработанной в ООН тайной программе действий, ведущих к миру между США и Кубой. Проститутка по-прежнему имел своего человека в ФБР, так что мы получали записи разговоров кубинского посольства в Вашингтоне и кубинской миссии в ООН. ФБР подслушивало также канцелярию Эдлая Стивенсона в ООН — во всяком случае, так я полагал, поскольку конверты с материалами из всех трех источников поступали к нам каждое утро из УПЫРЯ. Мне казалось, что канцелярия Эдлая Стивенсона находится вне поля деятельности ФБР, но кто скажет об этом мистеру Гуверу? Так или иначе, материалов приходило уйма. Поскольку я раздумывал над разрозненными фрагментами заговора, которые выуживал из унылой каши, поставляемой контрразведкой, я смог сложить это воедино и наконец получил довольно полное представление о варящейся похлебке.
