Ричард Джессон - Ночной рейс в Париж
Я выбрался из ниши и шагнул на тропинку, продуваемую ветром.
— Я пойду вперед, — сказал я, — и попробую разведать дорогу. Может, удастся найти что-нибудь или кого-нибудь, кто выведет нас отсюда.
Туки посмотрел на меня.
— Ты хочешь разделиться?
Отто повернулся и задумчиво взглянул на нас своими глубокими синими глазами. Джипо и Маркус посматривали то на Туки, то на меня и ждали развития событий.
— Я думаю, — сказал Туки размеренным голосом, — будет лучше, если мы останемся вместе. Пока не доберемся до большого города, где легко разойтись.
— Нам необходимо место для ночлега, — сказал я. — Что будет, если дождь и ветер не утихнут до утра? В горах температура опускается ниже нуля, а мы уже насквозь мокрые и нам нечем разжечь костер.
— Мы не можем рисковать, — торопливо вмешался Джипо, — огонь привлечет к себе внимание.
Значит, подумал я, Туки не хочет разделяться. Это разумно, если он уверен, что микрофильм у меня. А он уверен в этом.
— Ты получил свою долю, — грубо сказал я старому товарищу. — Мы не договаривались всю жизнь липнуть друг к другу.
Я вышел на тропинку и обернулся к ним через плечо.
— Пойду посмотрю, что впереди.
Я прошел метров двести по скалистым склонам. За огромным валуном остановился в ожидании. Если кто-то охотится за микрофильмом, значит, он должен последовать за мной. Вскоре послышались шаги. Я вскинул «томпсон» и держай его наготове. В этот момент дождь стал слабее.
По тропинке шли они все. Первым был Туки. Отто и Джипо поддерживали его под руки с обеих сторон.
— Чего ты ждешь, — проходя мимо меня, проворчал Туки, — такси?
Он обернулся ко мне.
— Зачем ты ломаешь такую удачную команду?
Ко мне приблизился Маркус и усмехнулся.
— Мокро, а?
Я долго смотрел, как они, спотыкаясь, поднимались по тропинке, исчезая в тумане.
Что он может сделать здесь, в горах? Любой толчок на горной тропе — и можно объяснить, что человек сам оступился или поскользнулся.
Нет, тогда микрофильм точно пропадет в пропасти.
Чтобы забрать пленку, меня необходимо убить. Но не здесь.
Это должно произойти позже, после того, как мы выберемся отсюда на равнину и окажемся в каком-нибудь большом городе. Город — вот место, где можно легко скрыться.
Не в горах, но сразу же после того, как мы выберемся отсюда, повторял я про себя, шагая за ними следом по узкой, протоптанной мулами тропинке.
ГЛАВА 26
Тропинка резко пошла вниз, и скоро мы оказались на грязной деревенской улице. Десяток коттеджей, прочие мелкие строения и церковь.
В церкви определенно началась служба: по деревне разносились звуки свадебного марша, исполняемые на органе.
— Будь я ублюдком с лицом летучей мыши, — с одышкой воскликнул Туки, — если это не «Свадебный марш» Мендельсона!
Отто поднялся по тропинке повыше и внимательно осмотрел деревню.
— В округе ни души, — сообщил он, вернувшись.
— В такой деревеньке, — сказал Джипо, — если идет свадьба, ставлю десять к одному, что все торчат в церкви.
— Мы все проверим, — решил я, — а сейчас ты, Джипо, и ты, Маркус, — осмотрите коттеджи. Нам нужна сухая одежда и какая-нибудь еда. Все, что найдете, принесите к церкви. Мы будем ждать вас там.
Двое братьев осторожно скользнули в сторону домов, а Туки, Отто и я приблизились к церкви. Мы осмотрели церковный сад, а затем подошли к окнам. Человек тридцать пять мужчин и женщин и десятка два детей наблюдали, как священник в сутане и кружевах торжественно ведет службу перед коленопреклоненными женихом и невестой. Мы проследили за торжественной церемонией до самого конца, не пропустив ничего. Когда обряд бракосочетания завершился, молодая пара встала и обратилась лицом к алтарю. Пожилая женщина бросилась к девушке. Она плакала и обнимала новобрачную. Мужчины, которых оказалось не так уж и много, после некоторого колебания тоже подошли к молодым, чтобы пожать руку жениху. Другие медленно двинулись вперед. Когда наконец все присутствующие слились в единую процессию, они поддались ликованию по поводу только что свершенного обряда и с энтузиазмом запели какую-то народную религиозную песню. Все собрание окружило счастливую молодую чету, и процессия направилась к задней двери.
Отто быстро обошел здание церкви, чтобы ворваться в нее с заднего хода, одновременно мы с Туки вступили в церковный предел через главный вход.
— Всем оставаться на местах! — крикнул я в спину уходящей процессии и демонстративно нацелил «томпсон».
В ответ пронзительно закричали женщины, а некоторые из мужчин бросились к заднему ходу. Но там их встретил Отто.
В церкви стало тихо, и толпа крестьян, пораженная нашим приходом, застыла в молчании. В нашу сторону мимо новобрачных поспешил священник. Его глаза пылали, как огонь.
— Вы оскверняете Божий дом! — гневно обратился он к нам.
— Заткнись! — прорычал в ответ Отто.
— Хулиганы, — прошипел святой отец тоном ниже, — я не боюсь вас! Убирайтесь отсюда! Убирайтесь…
Отто сделал шаг, чтобы схватить священника, но Туки встал между ними и отпихнул немца назад.
— Ты что? Если ты прикоснешься к нему, они разорвут тебя на части. Не поможет никакое оружие. Все-таки ты глупый немец. Одно слово — краут!
Отто отступил.
Я проскочил мимо них и, схватив невесту за руку, повернулся к жителям деревни, которые глядели на меня и хмуро молчали. В этом молчании чувствовался протест. Жених бросился йс своей молодой жене и попытался оторвать ее от меня, но Туки оттолкнул его в сторону.
— Подайся назад! — крикнул он.
Только теперь я обратил внимание на различие в возрасте обвенчанной пары. Ему было под пятьдесят, а девушке лет двадцать, не больше.
— Мы не сделаем никому из вас ничего плохого, — сказал я, повысив голос. — Мы вынуждены задержаться здесь, пока не утихнет буря.
Священник, стоявший рядом со мной, придвинулся еще ближе.
— Освободите ребенка!
Она взглянула на меня. Ее светлые волосы были плотно уложены на голове и зачесаны назад, она учащенно дышала, полные груди, выступая из-под белых кружев свадебного платья, поднимались и опускались, любопытство и возбуждение светились в глазах.
Она медленно повернулась к своему пожилому мужу и принялась что-то говорить ему с презрительной интонацией. Она говорила быстро, не давая ему возможности ответить: сначала на полуфранцузском-полуиспанском диалекте, затем полностью перешла на французский.
— И ты не собираешься ничего делать?! — возмутилась она.
Люди, собравшиеся в церкви, зашептались между собой. Жених стоял неподвижно, его лицо побледнело, он оглядел своих земляков быстрым взглядом. Что-то невнятно ответил, но она даже не стала слушать.
— Неужели это то, что меня ожидает, когда мы будем жить вместе? — продолжала она ледяным тоном. — Воспоминание о твоей трусости в день нашей свадьбы? Значит, мало того, что я выхожу замуж, чтобы угодить своим родителям и дать им возможность получить хоть какие-то средства к существованию на старости лет, мало того, что выхожу эамуж за человека, который скорей годится мне в отцы, — она повернулась к собравшимся в церкви людям, обращаясь прямо к ним, но по-прежнему адресуя свои слова этому человеку, — и этого еще недостаточно? Нужно, чтобы вся деревня, все мои друзья и соседи убедились, что ты не только скупец, эгоист и развратник, но еще и трус? Так, что ли? Отвечай!
Она глубоко вздохнула.
— Успокойся, Сидония! — хрипло выговорил он, оглядываясь вокруг.
— Этого мало… — вновь заговорила она, но он дал ей пощечину.
Деревенские опять зашептались и забормотали. Женщины издали стон не то сочувствия, не то возмущения.
Получив пощечину, она с ненавистью посмотрела на человека, ставшего ее мужем.
— Ты ударил не того, кого надо, — с мягким укором сказала она.
— Заткнись!..
— Они преступники, а не я, — расхохоталась невеста.
— Сидония, пожалуйста, не надо, — просила женщина, которая, судя по всему, была ее матерью.
— Успокойся, старушка, — сказала она.
— Ты осмеливаешься так говорить с матерью! — воскликнул священник с негодованием в голосе и резко повернулся ко мне. — Это вы так действуете на нее! Это вы превратили бедную девушку в…
Последнее слово он выкрикнул визгливо и неприятно.
— Я больше не бедна, святой отец, — напомнила Сидония, внимательно наблюдая за мужем. — Я вышла замуж за богатого человека. Но я подумала, что будет, если мои дети станут трусами? Такими, как он, трусами и слабаками, а, святой отец?
— Бог мой! Сидония! Они же вооружены, — просительно обратился к ней муж. — Они же преступники, убийцы…
— Трусливое ничтожество! — вскрикнула она, в первый раз повысив голос.
— Трус! Трус?! Я покажу тебе! Я… — завопил он.
