Эрик Амблер - Маска Димитриоса
После ареста членов «Совета семи» интерес к делу пошел на убыль. Возможно, частично на это повлиял тот факт, что Великую Княгиню перевезли в Ниццу, чтобы она предстала перед судом за мошенничество трехлетней давности. Судебные процессы над мужчинами завершились в кратчайшие сроки. Вынесли приговор: Галиндо, Ленотр и Вернер — штраф в пять тысяч франков и три месяца тюремного заключения; Ламар, Питерсен и Виссер — штраф в две тысячи франков и месяц тюремного заключения.
Латимер поразился несерьезности приговоров. Вновь объявившийся Часовой прокомментировал дело с возмущением. Если бы не ряд устаревших и абсолютно смехотворных законов, негодовал он, всем шестерым должны были дать пожизненные сроки. А кто из них главарь банды? Неужели в полиции поверили, что эти уличные крысы финансировали организацию, которая, согласно показаниям, данным в суде, за один месяц получала и распространяла героина и морфина на сумму два с половиной миллиона франков? Это же смешно. Полиция…
И только здесь журналисты подобрались к тому факту, что полиция не сумела найти Димитриоса. Что и неудивительно. Полиция не собиралась рассказывать прессе, что провела аресты исключительно благодаря досье, любезно предоставленному неким анонимным доброжелателем, который, видимо, и был главарем.
И все же Латимер огорчился, поняв, что знает больше, чем газеты. Он уже хотел отложить подшивку, но тут его внимание привлекла иллюстрация: неясная репродукция фотографий трех заключенных. Их вели в суд сотрудники полиции, к которым они были пристегнуты наручниками. Все трое отвернулись от камеры, однако наручники не позволили им спрятать лица.
Латимер уходил из редакции газеты в более приподнятом настроении, чем пришел.
В отеле его ждало сообщение. Мистер Питерс обещал зайти за ним в шесть часов вечера.
Толстяк прибыл чуть позже пяти тридцати и бурно поприветствовал писателя:
— Мой дорогой мистер Латимер! Не могу выразить, как я рад вас видеть. Наша последняя встреча прошла при таких неблагоприятных обстоятельствах, что я едва ли смел надеяться… но давайте поговорим о более радостных вещах. Добро пожаловать в Париж! Как вы доехали? Отлично выглядите. Что вы думаете о Гродеке? Он мне написал, как вы были очаровательны и милы. Хороший малый, правда? А его кошки!..
— Он очень помог. Пожалуйста, присядьте.
— Я знал, что так и будет.
Для Латимера приторная улыбка мистера Питерса была похожа на приветствие старого, но неприятного знакомого.
— Он тоже напустил тумана и посоветовал поехать к вам в Париж.
— Правда? — Мистеру Питерсу это, похоже, не понравилось. Его улыбка немного поблекла. — А что еще он сказал?
— Что вы умный человек. Мне показалось, его позабавило то, что я о вас говорил.
Мистер Питерс осторожно примостился на кровать. Улыбка его почти исчезла.
— А что именно вы сказали?
— Он настаивал, чтобы я объяснил, какие дела нас связывают. Я рассказал все, что смог. А так как я ничего не знаю, — язвительно продолжил Латимер, — то решил довериться этому человеку. Напомню, что я все еще в полном неведении относительно вашего изощренного плана.
— И Гродек вам не сказал?
— Нет. А мог?
Мягкие губы снова растянулись в улыбке. Как будто какое-то мерзкое растение развернуло свое лицо к солнцу.
— Да, мистер Латимер, мог. То, что вы мне сказали, объясняет дерзкий тон его письма. Я рад, что вы удовлетворили его любопытство. Богатые так часто жаждут чужих вещей в нашем мире… Гродек — мой дорогой друг, но только потому, что знает: нам помощь точно не нужна. Иначе он мог бы прельститься шансами на прибыль.
Латимер несколько секунд задумчиво изучал толстяка, а потом спросил:
— Мистер Питерс, у вас пистолет с собой?
Толстяк ужаснулся:
— Боже мой, нет, конечно. Зачем мне пистолет на дружеской встрече?
— Хорошо. — Латимер подошел к двери и повернул ключ в замке. Ключ он положил в карман. — А теперь, — решительно продолжил писатель, — я не хочу показаться нерадушным хозяином, но и моему терпению есть предел. Я проделал длинный путь, чтобы с вами встретиться, и все еще не знаю зачем. А я хочу это узнать.
— И узнаете.
— Это я уже слышал, — грубо оборвал Латимер. — Перед тем как мы начнем снова ходить вокруг да около, есть пара вещей, о которых вам стоит узнать. Я не сторонник насилия, мистер Питерс. Честно говоря, я его боюсь. Но есть моменты, когда даже мирный человек должен через себя переступить. И наверное, такой момент настал. Я моложе вас и нахожусь в лучшей форме. Если вы будете упорствовать и недоговаривать, я на вас нападу. Это первое.
Второе — я знаю, кто вы такой. Ваше имя не Питерс, а Питерсен, Фредерик Питерсен. Вы были членом банды наркоторговцев, организованной Димитриосом; вас арестовали в декабре 1931 года, заставили выплатить две тысячи франков и посадили в тюрьму на месяц.
Улыбка мистера Питерса стала вымученной.
— Гродек рассказал?
Он задал этот вопрос мягко и печально, а слово «Гродек» прозвучало как вариант имени Иуда.
— Нет. Сегодня утром я увидел вашу фотографию в газетном архиве.
— В газете… Ах да! Я не мог поверить, чтобы мой друг Гродек…
— Так вы не отрицаете?
— Нет. Это правда.
— Ну тогда, мистер Питерсен…
— Питерс, мистер Латимер. Я решил сменить имя.
— Хорошо, пусть будет Питерс. Переходим к третьему пункту. Когда я был в Стамбуле, то слышал интересные вещи про конец той банды. Говорили, что Димитриос вас предал, послав анонимно в полицию досье, обличающее семерых из вас. Это правда?
— Димитриос с нами поступил плохо, — хрипло произнес мистер Питерс.
— Также поговаривали, что Димитриос и сам стал наркоманом. Это правда?
— К несчастью, да. Полагаю, иначе он бы нас не предал. Мы зарабатывали для него уйму денег.
— А еще мне сказали, что ходили разговоры о мести. Вы все угрожали убить Димитриоса, как только выйдете на свободу.
— Я не угрожал, — поправил его мистер Питерс. — Вернее, угрожал не я. Но Галиндо, например, всегда был горяч.
— Понятно. Вы не угрожали: вы предпочли действовать.
— Я вас не понимаю, мистер Латимер. — У него был такой вид, словно он и правда не понимал.
— Не понимаете? Так давайте я вам объясню. Димитриоса убили возле Стамбула два месяца назад. Примерно в это время вы были в Афинах. А ведь это не очень далеко от Стамбула? Димитриос умер бедняком. Как такое может быть? Вы только что сами подчеркнули, его банда в 1931 году заработала уйму денег. А из того, что я о нем слышал, понятно: он не из тех людей, которые теряют деньги. Знаете, мистер Питерс, я резонно предполагаю, что вы убили Димитриоса. Из-за денег. Что скажете?
Какое-то время мистер Питерс с несчастным видом разглядывал Латимера, как добрый пастырь, готовый предостеречь заблудшего ягненка.
Потом он произнес:
— Мистер Латимер, вы очень неосмотрительны.
— А вы нет?
— И к тому же очень удачливы. Представьте, что я, как вы предположили, убил Димитриоса. И что мне сейчас пришлось бы сделать? Мне бы пришлось убить и вас. Разве нет?
Он сунул руку в нагрудный карман и вытащил пистолет.
— Видите, я вам солгал. Мне стало интересно, что вы сделаете, если будете думать, что я безоружен. Невежливо было приходить сюда с пистолетом — трудно доказать, что я принес его с собой не из-за вас. Поэтому я и солгал. Вы понимаете? Я очень хочу заручиться вашим доверием.
— Это что, такой ловкий ход, чтобы избежать вопроса об убийстве?
Мистер Питерс устало отложил пистолет.
— Мистер Латимер, включите воображение. Разве похоже, что Димитриос составил бы завещание в мою пользу? Нет. Тогда почему вы предположили, что я убил его ради денег? В наши дни люди не хранят богатство в сундуках… Да ладно, давайте мыслить здраво. Пообедаем вместе, а потом поговорим о делах. Я предлагаю после обеда выпить у меня кофе. Там немного удобнее, чем в этом номере. Хотя если вы предпочтете пойти в кафе, я пойму. Понятно, что вы мне не доверяете, и я не смею вас винить. Но по крайней мере давайте будем поддерживать иллюзию дружбы.
На секунду Латимер испытал некоторую симпатию к мистеру Питерсу. Правда, последняя часть его обращения была с оттенком жалости к себе. Но писатель не улыбнулся. Этот человек уже заставил его почувствовать себя дураком: было бы слишком, если бы Латимер ощутил себя еще и трусом. В то же время…
— Я проголодался, — начал он, — и не вижу причины, почему мы не можем пойти к вам. Мистер Питерс, я очень хочу быть дружелюбным, однако должен вас предупредить: если я не получу сегодня вечером удовлетворительного объяснения, то — есть полмиллиона франков, нет полумиллиона франков — я уеду на первом же поезде. Это ясно?
Улыбка мистера Питерса засияла снова.
— Куда уж яснее, мистер Латимер. И я очень сильно ценю вашу откровенность.
