Чингиз Абдуллаев - Инстинкт женщины
— Она с кем-нибудь живет? — спросил он, взглянув на Лиду и жестом попросив воды.
— Ну да, с сыном, — ответила ничего не подозревавшая тетка.
— Я имею в виду мужчину, — улыбнулся он, принимая стакан воды из рук своего секретаря, — у нее есть кто-нибудь?
— Как тебе не стыдно, — возмутилась она, — я такие вопросы ей не задавала. Она взрослая женщина и сама решает, как устроить свою жизнь. А почему ты так ею заинтересовался?
— Ничего. Мне просто было интересно. Спасибо, тетя Лиза, и, пожалуйста, не говорите ей о нашем разговоре.
— Конечно, конечно, — заверила она его таким тоном, что он усмехнулся. — Как твои? Как девочка, мы у нее были в больнице. Это такой ужас.
— Да, — ледяным голосом сказал он.
— Как твои в Англии? Ты с ними говорил?
— Да, конечно. Все нормально. Спасибо, тетя Лиза, я еще позвоню. И до свидания. — Он отключил аппарат, подумав, что она обязательно расскажет об их разговоре самой Чернышевой. Впрочем, это было не так страшно. Затем, повернув голову, он попросил Лиду: — Соедини меня с Кудлиным.
Лида знала о ранении девочки и видела, в каком состоянии он ходил все последние дни. Именно поэтому она мгновенно выполняла требования своего шефа. Набрав номер мобильного телефона Кудлина, она передала трубку Рашковскому.
— Леня, — сказал Валентин Давидович, — ты был прав. Они знакомы уже много лет. Такой подставки не бывает. Двенадцать лет назад я был всего лишь начинающим, дилетантом. Но говорят, она работает в каком-то секретном институте. Может, он связан с органами?
— Она так же связана с органами, как мы с космосом, — пошутил Кудлин, — просто работает в режимном институте.
— Все равно, — жестко напомнил Рашковский, — нужно все точно проверить. Еще несколько раз. Не мне тебя учить. А вообще-то это удача. Тетя Лиза говорит, что у нее нет мужа. И она, кажется, знает английский.
— Еще и испанский. Она работала за границей.
— Тогда это просто находка. Ладно, приезжай ко мне, поговорим.
Рашковский бросил трубку Лиде, поправил галстук и пошел в кабинет продолжать переговоры с японцами. Когда он закончил переговоры, Лида доложила, что он должен ехать на заседание бюджетного комитета Государственной думы, куда были приглашены все ведущие банкиры страны. Он собирался выйти из кабинета, когда к нему вошел Фомичев. Увидев генерала, Рашковский нахмурился. В последнее время Николай Александрович все чаще напоминал ему о собственных провалах.
— Что случилось? — спросил Рашковский.
— У меня к вам разговор, — сказал Фомичев. — Очень важный разговор, — торопливо добавил он.
— Потом, — отмахнулся Рашковский, — я сейчас очень занят.
— Нет, — неожиданно твердо ответил генерал, — у меня к вам очень важный разговор.
Рашковский взглянул на него.
— Говорите, — потребовал он.
— Не здесь, — неожиданно сказал Фомичев.
— Как это — не здесь? — не понял Рашковский. — Вы меня уверяли, что в моем кабинете абсолютно безопасно. Вы говорили о самой совершенной защите.
— Верно, — сказал с убитым лицом генерал, — но мне нужно с вами поговорить.
— А здесь говорить нельзя?
— Нет, нельзя.
— Тогда у вас в кабинете.
— Нет. — У генерала было не просто плохое настроение. Он был явно не в себе.
— В моей машине, — предложил Рашковский, но собеседник покачал головой. — Что происходит? — разозлился Валентин Давидович. — Вы можете мне внятно объяснить?
— Я хотел бы с вами поговорить, — опустил голову Николай Александрович, — может, мы выйдем из вашего кабинета?
Рашковский понял, что произошло нечто невозможное. Он испытующе взглянул на генерала. Затем нажал кнопку прямой связи со своим секретарем.
— Лида, я никуда не еду. Пойдем, — сказал он Фомичеву.
Они вышли в приемную.
— Здесь мы можем поговорить? — зло спросил Рашковский.
— Нежелательно, — честно признался генерал.
— Тогда куда? — рявкнул Рашковский. — Куда мне идти? В свою спальню, в туалет, в комнату отдыха? Куда мне спрятаться от «жучков»? Что мне делать, если вы не можете обеспечить элементарную защиту от прослушивания? Куда мне бежать?
— Идите за мной, — предложил генерал.
Они вышли в коридор. Фомичев шел первым. Они дошли до конца коридора и остановились перед туалетами. Слева был мужской.
— Я так и думал, — зло пробормотал Рашковский, — что в конце концов вы загоните меня в сортир.
Фомичев постучал в правую дверь, словно в кабинет.
— Вы ошиблись, — прохрипел Рашковский, — здесь женский туалет. Или вы хотите, чтобы мы вошли туда?
Фомичев постучал еще раз, затем открыл дверь. В туалете никого не было.
— Войдите, — предложил генерал, — это единственное место на этаже, где вы не можете появиться. Именно поэтому мы сюда и пришли. Войдите, у меня действительно исключительно важное сообщение.
Когда Рашковский вошел, Фомичев закрыл дверь.
— Положение очень серьезное, — сказал генерал, — настолько серьезное, что я должен рассказать вам все, чтобы вы сами решили, как именно поступить.
— Что произошло?
— Я знаю, кто стоял за нападающими. Кто их нанял.
— Имя? — придвинулся ближе к генералу Рашковский. — Назовите мне имя.
— Это ФСБ, — выдавил Фомичев, — это были их люди.
— Что?! — изумленно спросил Рашковский. — Вы с ума сошли? Как это ФСБ? Вы хотите сказать…
— Да, — впервые позволил себе перебить Рашковского Фомичев, — они организовали нападение на ваш кортеж. С самого начала я был уверен, что здесь нечисто. К тому же Форина спрятали на квартире, а не в тюрьме. А когда они так быстро убрали второго свидетеля, я понял, что за этим нападением стоят спецслужбы.
— У вас есть факты или это ваши домыслы? — спросил Рашковский.
— Факты, — сурово ответил генерал, — я встречался с представителями ФСБ. Мне поставили условие, чтобы вы уехали из страны. В течение недели. Иначе нападение повторится и они вас ликвидируют.
— Как это — уехал? Они мне решили угрожать? Они, очевидно, не понимают, с кем связались. Я сообщу об этом во все газеты, дам сообщение по всем телеканалам, я обращусь в Думу, к новому президенту.
— Нет, — устало ответил Фомичев, — ничего не выйдет.
— Почему не выйдет?
— У них есть конкретное указание. Вы же понимаете, что на такое убийство они не могли пойти без санкции руководства. У них была эта санкция, Валентин Давидович.
— Кто им дал разрешение? Директор ФСБ? Премьер? Кто?
— Сам президент, — ответил генерал.
Рашковский оглянулся по сторонам. Почему-то подошел к зеркалу, поправляя галстук.
— Так, — сказал он, оборачиваясь к генералу, — значит, так. Откуда вы это знаете?
— Я же вам объяснил. Мне сделали конкретную раскладку. У них есть указание нового президента избавить страну от преступности. Они не будут церемониться, Валентин Давидович. И не станут искать доказательств вашей вины. Все это в прошлом. У них есть конкретный приказ убрать несколько авторитетов, устрашив остальных. Если вы не уедете, то будете первой жертвой.
— Значит, я должен показать им, что испугался. Должен сбежать?
— Иначе они вас убьют. И я не смогу вас защитить. Вы же понимаете, Валентин Давидович, что никакой защиты от ФСБ не существует. Я могу охранять вас от преступников, могу каким-то образом попытаться защитить вас от наемных киллеров. Но от ФСБ я вас защитить не смогу. И вы это должны понимать.
— Что вы мне советуете? — спросил Рашковский с перекошенным от сильного волнения лицом.
— Не знаю, — честно признался Фомичев, — если это указание президента, они пойдут на все.
— Вы думаете, президент приказал им меня убить?
— Конечно, нет. Он приказал навести порядок, поприжать преступность. А вы для многих знаковая фигура. Все об этом знают. Поэтому решили начать с вас.
— И чуть не убили мою девочку. Если это были сотрудники ФСБ, почему они стреляли в мою дочь?
— Не знаю, — чуть запнувшись, соврал генерал, — может, у них тоже бывают накладки.
Рашковский был интуитивным руководителем, и он почувствовал некоторую заминку.
— Накладка, — насмешливо повторил он, — значит, и у них бывают накладки?
— Может быть, — печально ответил генерал, — иногда бывают подобные вещи.
Он не стал говорить своего предположения о том, что сам не верил ни в какие накладки. Он не стал говорить, что все было рассчитано именно с целью взбесить самого Рашковского. Он не хотел этого говорить. Но и вообще промолчать он не мог.
— Вы должны уехать, — повторил Фомичев, — и быть готовым к неприятностям. Не исключено, что в стране начнутся новые разборки. В контрразведке постараются поссорить разные группировки друг с другом, чтобы понятие «верховный судья» окончательно потеряло свой смысл. Извините меня, Валентин Давидович, но это правда.
— Я понимаю. — Рашковский подошел к раковине, наклонился, открыл воду, плеснул на лицо. Дверь задергалась.
— Нельзя! — крикнул Фомичев. В дверь постучали, и они услышали голос Кудлина.
