Борис Акунин - Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая)
– Точно шпион, – возбужденно приговаривал Калинкин. – Видал, как озирается? Почему мы его не берем? Допросить же надо.
– Это курьер, Вася. Скорее всего, ни черта не знает. Просто несет донесение. Эх, его обыскать бы… Только как?
Романов припал к биноклю. Согнувшись в три погибели, подбежал Слива.
– Обшарить бы его, лапушку.
– Великие умы мыслят сходно. Но как? Не под анестезией же?
Унтер почесал затылок.
– Мне делали нестезию. Когда пулю доставали. Ни хрена не чувствовал. Дозвольте биноклю, ваше благородие?
Поглядел-поглядел, да присвистнул.
– У него баклага на боку. На левом.
– Ну? И что такого?
– А если самогон? – Семен строго поднял палец. – Законы военного времени возбраняют. Вы вот что, ваше благородие. Бежите-ка за мной. У опушки его перехватим.
Не дожидаясь разрешения, он нырнул в заросли камыша, опоясывавшего поле широкой дугой. Кузин помчался за унтером.
– Чего это они, а? – удивился Калинкин. – И разрешения у тебя не спросили.
– Слива знает, что я ему доверяю. Он мужик дельный. Плохого не придумает. Аллюр три креста, Вася!
Пустились вдогонку.
«Нестезия»
Бежали резво. Прибыли на опушку, когда Нимцу до нее оставалось добрых пять минут хода.
– Что нам делать, Слива? – спросил подпоручик. – Объясните.
– Господину прапорщику ничего. Пусть ляжет вон под кустик, сховается. А ваше благородие я, когда надо, кликну. Начепляй повязку, Кузин. И вы наденьте.
Он достал из кармана нарукавную повязку с надписью «Патруль» – всем сотрудникам группы такие полагались по должности. Патруль мог остановить и задержать кого угодно, имелся у него на то особый мандат.
Кузину унтер что-то прошептал на ухо.
– Айда за мной. И зевай, зевай!
Они лениво вышли из кустов. Кузин старательно зевал и тянулся, будто только что дремал в тихом месте. С повязками, они выглядели обычным патрулем, какие рыщут по всей дислокации дивизии.
Контрабандист заметил их сразу. Замер, но сообразил, что и его увидели.
– Эй, хохол! – гаркнул Слива. – А ну подь! Поколебавшись и несколько раз оглянувшись, Нимец понял: бежать – только хуже сделаешь.
Приблизился, шагов за двадцать сдернул шапку.
– Эге ж! – якобы только теперь узнал его Слива. – Нимец! Куманек мой любезный! Чего у передовой шастаешь? За старое взялся?
Лицо контрабандиста на миг перекосилось. Видно, тоже узнал. Но сказать ничего не сказал, просто остановился.
– Ваше благородие! – крикнул унтер, оглянувшись на лес. – Дружка старого встретил! Антерес-ный хрукт!
Романов вышел, тоже потягиваясь. У Нимца должно быть ощущение, что он случайно напоролся на отдыхавший в кустах патруль.
– Чем это он интересный?
– А контрабандист. Нимцем звать. Я, куманек, теперя в военной полиции состою. Никуда вашему брату от меня не деться. Документ имеешь?
Крестьянин все так же молча достал тряпицу, из нее – сложенную вчетверо бумажку.
Алексей взял, со скучающим видом прочел: «Иосиф Мстиславов Крупко, житель села Круглое Русиновской волости». Печать, подпись – всё было в порядке.
– Тут написано «Крупко», а ты говоришь «Нимец»?
Ради конспирации обратился к унтеру на «ты», чего себе никогда не позволял, да самолюбивый Слива и не стерпел бы. Однако для обычных отношений между офицером и нижним чином выканье звучало бы подозрительно.
– Пасть разинь, – велел Семен задержанному.
Тот послушно раскрыл рот, высунул обрубок языка.
– Потому и Нiмец, что немой, – объяснил Слива то, что не успел дорассказать возле петренковой хаты. – Он мне разбойничьи схроны выдал, а напарники евоные, братья Стапчуки, его за то поймали, связали и язык оттяпали. У них, контрабандеров, порядок такой – кто страже лишнее наболтал, язык отрезать.
– Пусть закроет, – попросил Алексей, содрогнувшись. – Ишь, бедолага.
Он был растерян. Собирался задать крестьянину кое-какие вопросы, уже и перечень мысленно составил, как его подловить. А спрашивать, выходит, невозможно. То-то Нимец и у Петренко сидел, помалкивал. Идеальное, между прочим, увечье для связного.
Унтер оскалился:
– Вы его, ваше благородие, шибко не жалейте. Нимец у нас волчина зубастый. Братьев-то этих, Стапчуков, после нашли порубленными. Вот таким примерно топориком, что у него на поясе висит. Твоя работа?
Контрабандист замычал, помотал головой.
– Мы шибко-то не дознавались, – хохотнул Слива. – Двумя крысюками меньше – наша работа легшее. Чего у тебя в баклаге, Нимец? Самогонка? За это по нынешнему времени знаешь чего?
Тот снова замычал, стал отцеплять флягу.
– Кузин, глотни-ка. Я брезговаю.
Солдат с сомнением понюхал, немного отпил, сплюнул.
– Тьфу, вода!
– Ла-адно, – протянул Семен, недобро прищуриваясь. Он отлично играл роль скучающего злыдня, который ищет, к чему бы придраться да как покуражиться над безответной жертвой.
– А под одёжей у тебя чего? Скидавай рубаху. И портки. Знаю я ихнюю воровскую породу, ваше благородие. Неспроста он тут шляется.
Романов подыграл:
– Охота тебе возиться в его грязных тряпках? Пускай катится.
– Не-е, ваше благородие. У Сливы на тварей этих нюх. А ну раздягайсь! Ты меня знаешь – харю сворочу!
Он показал здоровенный кулачище.
Нимец издал жалобный, хнычущий звук, но его хищные глаза прищурились, быстро перемещаясь со Сливы на Романова. В этом взгляде читалась такая звериная злоба, что Алексей сразу вспомнил про зарубленных братьев.
– Ты мне еще ломаться будешь?!
Унтер размахнулся и двинул контрабандиста в висок. Нимец рухнул, будто сбитый поездом, даже пикнуть не успел. Раскинул руки, сквозь приоткрытые веки виднелись белки закатившихся глаз.
– Вот и нестезия, – сказал Слива, облизывая костяшки. – Четверть часочка полежит, поскучает. У меня в кулаке хрономер. То есть, хронометр. Чего глазеешь, Кузин? Раздевай его!
Через минуту подозреваемый лежал на траве абсолютно голый. Калинкин вышел из укрытия, помогал ощупывать швы на одежде. Всё, что находилось в карманах, выкладывалось отдельно, в строгом порядке – потом надо было засунуть все точно так же, ничего не перепутать.
– Пустышка, – доложил прапорщик. – Записки нет. Вообще ничего примечательного. Разве вот это. – Он показал колоду карт. – Но я все перебрал, листки чистые, никаких пометок. Обычные игральные карты.
Алексей взял, посмотрел.
– Говоришь, обычные?
– Ну да. Немного странно для крестьянина. Но ведь этот тип из преступной среды…
– А ты на карты получше посмотри.
Романов вернул помощнику колоду. Настроение у подпоручика вдруг стало очень хорошее.
Повертев и так, и этак, Калинкин пробормотал:
– Сбоку на обрезе точечки какие-то. Карандашом. Крапленые что ли?
– Что точки заметил – молодец. – Алексей отобрал карты, начал их перекладывать. – Думай дальше. Слива, одевайте его обратно! И в карманы положите всё, как было.
– Колода совсем новая… Похоже, ей еще ни разу не играли, – ломал голову Вася. – Да что с того? Не знаю. Сдаюсь.
– В только что распечатанной колоде карты лежат в определенном порядке: по мастям, внутри мастей по старшинству. А эта, хоть и не играна, но зачем-то перетасована. Вот я разложил, как положено – черви, бубны, трефы, пики, от тузов к шестеркам.
– Ну?
– Погляди-ка на свои карандашные точечки теперь.
Калинкин взял – ахнул.
На обрезе колоды сложились едва различимые буквы:
OFF ST VERD SCHLFLG ENTG STAF
– Шифр! – вскричал прапорщик. – Что значат эти буквы?
У Романова голова работала так напряженно, что аж в ушах пощелкивало.
– Так-таки шифр… Это тебе не стратегический шпионаж. Обычная армейская разведка пользуется установленными сокращениями. Вот что это значит… – Подпоручик стукнул кулаком по ладони. – «Offensive stark verdächtigt». «Наступление сильно подозревается». А дальше? Сейчас… Очевидно: «Schlußfolgerung entgegengesetzte Stafette». «Окончательное заключение обратная эстафета», то есть с обратной связью. Рассчитывает вскоре добыть более полную информацию.
– Здорово! – восхитился Калинкин.
– Ужасно, – угрюмо откликнулся Алексей. – Пронюхал наш Банщик про наступление. Дали мы где-то маху…
– Да брось ты! Мы же его раскололи! Арестуем, предъявим связного – не отопрется. Не получат австрийцы никакой эстафеты!
– Ты думай, что говоришь. После сигнала «экстренное сообщение» вдруг исчезают и внедренный агент, и посланный к нему связной. Да австрийцы бросят сюда десять, двадцать лучших нюхачей. Они и так, поди, ночами не спят, пытаются определить, с какого направления им ждать удара, а тут такая подсказка… Всё дело провалим. Беда, Вася… Надо докладывать подполковнику. Спасать положение…
Прапорщик проникся серьезностью проблемы. Чистый лоб собрался морщинами.