Джек Хиггинс - Орел улетел
Всегда выгодно говорить правду, по возможности. Я давно открыл для себя эту истину.
– Она сказала мне, что приехала из Бостона, здесь работает в Лондонском университете, собирает материал для книги.
– О чем же этот материал, сэр?
Этот вопрос сразу же подтвердил мои подозрения.
– Что-то о второй мировой войне, инспектор. Я тоже писал о войне.
– Понятно. И она просила помочь ей, дать консультацию, да?
Тут уж я не стал говорить правду.
– Да нет. Зачем ей это нужно? По-моему, она доктор наук. Понимаете, инспектор, я написал довольно удачную книгу о второй мировой войне. И она просто хотела познакомиться со мной. Кажется, завтра она собиралась улетать в Штаты.
Содержимое ее сумочки и портфеля было разложено перед ним на столе, и я сразу же увидел билет авиакомпании «Пан Америкэн». Он взял его в руки.
– Похоже, что так.
– Я могу идти?
– Конечно. Констебль отвезет вас домой.
Мы прошли в вестибюль и остановились у выхода. Он кашлянул, прикуривая очередную сигарету.
– Проклятый дождь. Должно быть, ту машину занесло. Конечно, это просто несчастный случай. Но зачем же водитель скрылся с места происшествия? Нельзя же так, в самом деле.
– До свидания, инспектор. – Я попрощался и спустился к полицейской машине.
* * *Когда я уходил, я не выключил свет в прихожей. Войдя в квартиру, я сразу, не раздеваясь, прошел на кухню, поставил чайник, включил плиту и только потом направился в комнату. Я налил себе виски и повернулся к камину. Только тут я заметил, что папка с документами, лежавшая на столике, исчезла. На мгновение я оцепенел, подумал, что ошибся, что положил ее куда-то в другое место, но, конечно, это была чушь.
Я поставил бокал с виски на столик и закурил, размышляя о случившемся. Этот загадочный Фокс – теперь я не сомневался, что он из Специальной службы. Эта несчастная женщина на столе в морге. Мне припомнилось чувство тревоги, которое я испытал, когда Рут рассказала, как она возвратила секретные документы в Государственный архив. Я представил себе, как она идет по улице, переходит через дорогу возле Британского музея, и вдруг – машина. Вечер, идет дождь, машину занесло, как выразился Фокс. Вроде бы обычный несчастный случай. Но я не верил в это – ведь папка-то пропала. Кстати, теперь вставал вопрос, долго ли осталось жить мне самому.
Нужно уехать куда-нибудь на время, но куда? И тогда я вспомнил ее слова. Есть человек, который может подтвердить подлинность фактов, изложенных в этих документах. Я собрал в сумку самые необходимые вещи, затем осмотрел улицу сквозь щель между занавесками. На дороге стояло несколько машин, и невозможно было определить, следят за мной или нет.
Я вышел через заднее крыльцо, осторожно прошел по глухой аллее и быстро зашагал по лабиринту тихих улочек, одновременно размышляя над тем, что произошло. Все это, конечно, связано с деятельностью спецслужб. В службе DI5 наверняка есть какой-нибудь отдельчик без названия, занимающийся людьми, которые суются куда не надо. Но значит ли это, что они захотят убрать меня? В конце концов, девчонка погибла, документы в Государственном архиве, единственная копия тоже у них. Что я могу доказать, кто мне поверит? С другой стороны, я должен был получить доказательства для самого себя. На ближайшем перекрестке я сел в такси.
* * *Над входом в бар «Грин Мэн» в Килбурне висела огромная картина, на которой был изображен лудильщик-ирландец. Этот район Лондона популярен среди ирландцев, и картина над входом не оставляла сомнений в том, что это бар в ирландском стиле. В баре было полно народу. Я заглянул в окно, потом завернул за угол и вошел во двор. Занавески не были задернуты, и я увидел Шона Райли. Он сидел за заваленным бумагами столом и разбирал счета. Невысокого роста, с коротко постриженными белыми волосами, этот человек был не по возрасту энергичен (я знал, что ему уже семьдесят два года). Райли был владельцем бара «Грин Мэн», но одновременно выполнял и более важную работу – он был одним из руководителей лондонской организации партии Шин Фейн, политического крыла Ирландской республиканской армии. Я постучал в окно. Он встал из-за стола, придвинулся ближе к окну, затем повернулся и отошел. Через минуту дверь открылась.
– Господин Хиггинс? Что привело вас ко мне?
– Я не буду заходить, Шон. Я еду в Хитроу.
– Вот как. Собрались погреться на солнышке?
– Не совсем. Я еду в Белфаст. На последний рейс я уже, наверное, опоздал. Полечу первым утренним. Свяжись с Лайамом Девлином. Скажи ему, что я остановлюсь в гостинице «Европа». Мне нужно с ним встретиться.
– Бог мой, господин Хиггинс, почему вы решили, что я знаком с этим отчаянным парнем?
Из бара доносилась музыка. Там распевали песню «Пушки ИРА».
– Не надо спорить, Шон, просто выполни мою просьбу, – сказал я. – Это важно.
Я знал, что он обязательно сделает это, и, не говоря больше ни слова, ушел. Через пару минут я остановил такси и поехал в Хитроу.
* * *О гостинице «Европа» в Белфасте журналисты всего мира рассказывали легенды. Несмотря на многочисленные диверсии боевиков ИРА, эта гостиница по-прежнему возвышалась у вокзала на Грейт-Виктория-стрит. Большую часть дня я провел в своем номере на восьмом этаже. Просто сидел и ждал. Казалось, все было спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась тревога. Ближе к вечеру я внезапно услышал взрыв бомбы и, выглянув в окно, увидел вдалеке черное облако дыма.
В начале седьмого, как только начали сгущаться сумерки, я решил спуститься в бар выпить чего-нибудь и стал надевать куртку. В этот момент зазвонил телефон. Чей-то голос произнес:
– Господин Хиггинс? Это дежурный портье. Такси, которое вы заказывали, у подъезда.
* * *Такси было черного цвета, какие есть и в Лондоне. За рулем сидела средних лет женщина с приятным лицом, совсем как у вашей любимой тетушки. Я опустил стеклянную перегородку, разделявшую нас, и поприветствовал ее, как принято в Белфасте:
– Добрый вечер.
– Добрый.
– Не часто встретишь женщину за рулем такси, в Лондоне таксисток я не видел.
– Ужасный город. Чему тут удивляться? А теперь сидите спокойно, как добропорядочный джентльмен, и смотрите в окошко.
Она задвинула перегородку. Мы ехали не более десяти минут. Миновав Фолз Роуд – район, где живут католики и который я знаю с детства, – такси въехало в лабиринт убогих улочек и наконец остановилось у церкви. Женщина опустила стеклянную перегородку и сказала:
– Как войдете, первая исповедальня справа.
– Ясно.
Я вышел из машины, и женщина тут же уехала. На церкви висела табличка: «Церковь святого Имени». Здание было в прекрасном состоянии. Золотой краской было написано время начала служб и исповеди. Поднявшись по ступенькам, я открыл дверь и вошел. Церковь оказалась не очень большая, внутри царил полумрак. У алтаря мерцали свечи, а рядом в молельне я увидел скульптуру Богоматери. Как бы по наитию я опустил пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился. Мне припомнилось, как сокрушалась о моей темной протестантской душе моя тетушка, добропорядочная католичка из графства Южная Арма, которая занималась некоторое время моим воспитанием.
Вдоль стены стояли кабинки-исповедальни. Никто не томился в ожидании, что само по себе было неудивительно, так как, согласно расписанию у входа в церковь, до начала исповеди оставался еще целый час. Я вошел в первую кабинку справа и закрыл дверь.
Посидел немного в темноте, затем решетчатое окошко бесшумно отворилось.
– Слушаю, – сказал кто-то тихим голосом.
Я ответил, не задумываясь:
– Благословите меня, святой отец, ибо грешен я.
– Уж ты-то точно грешен, сын мой. – В окошке зажегся свет, и я увидел улыбающееся лицо Лайама Девлина.
* * *Он выглядел великолепно. Гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи. Ему исполнилось уже шестьдесят семь лет, но, как сказал я Рут Коуэн, он был все такой же бодрый и веселый. Невысок ростом, но очень энергичный, волосы по-прежнему черные, ясные голубые глаза. Слева на лбу шрам – след давнего пулевого ранения, а на лице все та же едва заметная ироничная улыбка. На нем была сутана и пасторский воротник; в ризнице, куда он меня провел, он чувствовал себя как дома.
– Неплохо выглядишь, сынок. Конечно, такой успех и деньги. – Он ухмыльнулся. – За это надо выпить. Здесь наверняка найдется бутылочка.
Из шкафчика в стене он извлек бутылку моего любимого виски и два бокала.
– А что скажет на это хозяин ризницы? – поинтересовался я.
– Отец Мерфи? – Он плеснул виски в бокалы. – Да он и сам не прочь выпить. Сейчас его нет, ушел, как всегда, помогать ближнему.
– Значит, он старается не замечать?
– Пожалуй, что так. – Он поднял бокал. – За тебя, сынок.
