Михаил Бойков - Рука майора Громова
— А эксперты у вас хорошие?
— Не плохие. Опытные…
Они подошли вплотную к остаткам костра, Эти остатки были такими, какие часто можно встретить везде: полуобгоревший хворост, уголь, зола, пепел. Ничто не указывало здесь на страшное предназначение костра. Рассматривая его, Холмин спросил Ковалева:
— Куда пошел отсюда убийца? Как вы думаете?
Агент пожал плечами.
— Пока не знаю. Следов не сохранилось: смыл дождь. Я искал. Смотрел. Нет.
— Но ведь они сохранились на насыпи.
— Другая почва. Мягкая. Песок, щебень. Здесь твердая. Чернозем.
— Собаку-ищейку не пробовали?
— Бесполезно. Запах улетучился. Давно.
Холмин обошел костер вокруг, надеясь найти какой-нибудь, хоть самый незначительный, самый малозаметный след. Но его поиски были тщетны. Следы убийцы дождь и время стерли. Холмин хотел уже бросить отыскивание следов, но вдруг, под лучами пробившегося сквозь густые вершины дубов полуденного солнца, в полутора метрах от костра, среди слежавшихся прошлогодних листьев, что-то тускло блеснуло. Он разгреб листья ногой.
— Что вы нашли? — быстро захромал к нему Ковалев.
Холмин поднял находку и, разглядывая ее ответил:
— Пуговицу.
— Дайте посмотреть.
Холмин подал ему маленькую, медную, слегка позеленевшую пуговицу. Взглянув на нее агент ахнул, медленно бледнея:
— Ах, чтоб их… Дело осложняется. Пуговка работника НКВД. С хлястика шинели.
— Что же тут особенного? — удивился Холмин. — Ведь сюда, на место происшествия, приезжали энкаведисты?
— Во время следствия — нет. Ни один, — возразил агент. — До этого. Или после. Могли. Скверное дело. Опасное. Замешаны работники НКВД. Пуговка потеряна недавно. Едва позеленела. Нехорошо.
— Разве не все равно, кто замешан в этом уголовном деле? — напустив на себя вид простака, спросил Холмин.
Ковалев отчаянно замахал на него руками.
— Конечно, нет! Связаться с работниками НКВД? Что вы, что вы? Посадка в тюрьму обеспечена. А я не хочу. Уже сидел. Хватит.
Веко на его глазу поднялось совсем, вся лень, безразличие и расхлябанность мгновенно слетели с липа и фигуры, он окинул Холмина внимательным испытующим взглядом и нерешительно сказал:
— Есть просьба. К вам. Большая. Как к товарищу по работе.
— Какая просьба? — спросил Холмин.
От волнения Ковалев стал более многословным:
— Возьмите это темное дело на себя. Вам все равно. Такими делами вы уже занимаетесь, а я боюсь. Мало чего в жизни боялся, но в тюрьму сесть боюсь. Выручите меня, пожалуйста.
— Позвольте, — перебил Холмин взволнованного агента. — Как же я за это дело возьмусь? Оно в ведении Уголовного Розыска. И потом я другим занят.
— Вы только согласитесь, а остальное я все улажу, не слушая его, настаивал Ковалев. — Ну, что вам стоит? Одним делом больше. А я вам и след дам. Нашел в кармане убитого. От вас хотел утаить, а теперь — берите.
Он торопливо вытащил из кармана бумажник и, достав оттуда сложенный вдвое небольшой листок тонкой, почти папиросной бумаги, протянул его Холмину. Тот развернул бумажку и в первый момент не поверил своим глазам. На ней фиолетовыми буквами пишущей машинки было напечатано:
«Обвинительное заключение по делу гражданина Беларского. Андрея Николаевича».
Дальше следовало перечисление параграфов 58-й статьи и общие многословные фразы обвинения в обычном стиле энкаведистов. Нижняя часть листка, — больше половины его. — была оборвана.
— Беларский! — воскликнул пораженный Холмин. — Вы знаете, кто он?
— Нет, — ответил Ковалев.
— Это заместитель майора Громова, осужденный по его делу. Я его искал.
— Вот как. Значит, специально для вас. Так беретесь за это дело?
— Конечно. Большое вам спасибо.
— Вот и хорошо. И отлично. — обрадовался Ковалев. — У меня, как гора с плеч. И пуговицу эту забирайте. Вещественное доказательство. Пригодится.
— Здесь нам делать больше нечего, — сказал Холмин. — Поедем обратно?
— И поскорее, — заторопился Ковалев. — Тем более, что погода меняется, а у меня пиджачишко — сами видите…
Действительно погода быстро менялась, как иногда бывает летом в тех степных местах. С севера подул холодный резкий ветер и небо сразу покрылось тучами. Начал накрапывать дождь.
Два агента поспешно пошли из леса к автомобилю…
* * *В отдел НКВД Холмин явился торжествующий.
— Чего сияешь, браток, как начищенные поручни трапа? — спросил его Гундосов. — Рад, что на обгорелого мертвеца насмотрелся?
— Очень. И не только атому, — ответил Холмин.
— Чему же еще? По-моему больше нечему. Скорее плакать нужно, — угрюмо прогудел Бадмаев.
— Я нашел Беларского!
— Не может быть!..
Холмин рассказал им о своем неожиданном успехе. Выслушав его, Бадмаев спросил:
— А записка? Опять есть?
— На этот раз не было, — сразу поняв о какой записке идет речь, ответил Холмин.
— Она могла сгореть, — заметил Гундосов.
— Но булавки не было тоже. Я внимательно осмотрел труп.
— Значит, он убит не «рукой»?
— Возможно. Но я в атом не уверен.
— Зачем же, браток, было «руке» убивать Беларского? Ведь он и майор Громов вроде, как дружили.
— Во время следствия могли стать врагами.
— Через почему?
— Беларский мог дать показания против Громова. Вот начальник отдела наверно это знает.
— Давал он такие показания? — спросил Гундосов Бадмаева.
Тот утвердительно кивнул подбородком.
— Да. Беларский на следствии завербовал Громова.
— Вот видите, — сказал Холмин. — Да, кстати, я нашел еще одну вещь, которая лишний раз подтверждает мою криминальную теорию.
— Что нашел, браток? — заинтересованно спросил Гундосов.
— Пуговицу. Вот эту.
— Пустяками занимаетесь. У нас, чуть-ли не каждый день, людей убивают, а вы пуговки собираете, — недовольно бросил начальник отдела.
Гундосов расхохотался.
— Ну и комик ты, Холмин. Не мешай ему, майор. Пускай собирает для коллекции. А только лучше собирать морские ракушки. Перламутровые.
Не обращая внимания на его иронию, Холмин сказал:
— Эта пуговица была возле костра, на котором сожгли лицо Беларского. Она с хлястика шинели энкаведиста.
Улыбка мгновенно сбежала с лица Гундосова.
— Ишь ты, — протянул он. — Получается, что в это грязное дело замешан, какой-то наш брат-чекист. Интересно.
— Попался бы он мне. Я бы с него живого шкуру снял и жилы вытянул, — свирепо загудел Бадмаев.
Гундосов прошелся по кабинету, опустив голову и видимо размышляя о только что услышанном. Перед этим он собирался куда-то уходить и поэтому был в шинели. Холмин машинально взглянул на его спину, на то место, где пришит шинельный хлястик… Там не хватало одной пуговицы. Холмин так был ошеломлен этим, что с хриплым нечленораздельным, криком вскочил со стула.
— Ты чего? — обернулся к нему Гундосов.
— Нет пуговицы… У вас, — громким шепотом ответил Холмин, задрожав от возбуждения и страха.
— Где?
— На хлястике шинели…
Энкаведист стянул шинель с левого плеча, и повернув, стал ее рассматривать, приговаривая.
— Действительно. Нету пуговки. Где я мог ее потерять? И когда? Может, давно уже, ведь никто мне про нее до сих пор не сказал. Не посмели старшему по чину указать на непорядок в одежде. Вот гады полосатые.
— Странное совпадение. Там и… здесь — пробормотал Холмин.
Гундосов быстро натянул шинель и, шагнув к Холмину схватил его за рубаху на груди…
Бадмаев, пригнувшись, встал со стула и трясущейся рукой вытащил из кобуры наган.
— Меня подозреваешь гад? Меня. Ах, ты сухопутная каракатица! Гнилая медуза! — заорал Гундосов, встряхивая Холмина и вдруг, сразу успокоившись, оттолкнул его и сказал.
— Верно, браток. Ты прав. Всех подозревать должен. На то ты и сыщик… А пуговку пришить надо. Немедленно. Полковнику НКВД полагается быть при всех пуговках.
Он пошел к двери и, на секунду остановившись у порога, через плечо бросил Бадмаеву.
— Спрячь свою пушку, майор. Она пока не требуется…
Оставшись вдвоем, начальник отдела и Холмин полчаса разговаривали о Беларском и пуговицах, строя всевозможные предположения и догадки. Наконец, Бадмаев сказал:
— Вы знаете, как я недолюбливаю этого «матросика с Балтики». Но поверить в то, что он причастен к убийству Беларского и других не могу. Это невозможно. Когда их убивали, Гундосов еще пьянствовал в Москве с Ежовым.
— Все это так, по совпадение более, чем странное, — заметил Холмин.
— Да, странное, — согласился Бадмаев. — Но погодите… Сейчас я подумал… Нужно проверить.
Он вызвал секретаря и приказал. Принесите мою шинель!
— Что вы хотите делать? — спросил Холмин.
