Андрей Гуляшки - Последнее приключение Аввакума Захова
Так поступила и Марина. Из лаборатории она кинулась прямо к матери. Ей был необходим документ, который мог обеспечить ей в чужой стране подданство и кусок хлеба.
Но в ночь на двадцать шестое она была убита, так и не добравшись до своей квартиры. Ее убил человек, который, вероятно, чувствовал для себя угрозу в ее существовании, — он ничего не взял у нее, лишь отнял ее жизнь. Очевидно, он исходил из каких-то мотивов, и это, безусловно, были мотивы его безопасности.
Ранним утром, доставив беднягу Анастасия к себе домой, я отправился на квартиру Марины. В это же время туда прибыли сотрудники нашей Технической службы. Пока они осматривали обстановку и делали снимки, я тоже заглянул кое-куда. Посередине ее комнаты стояли приготовленные для путешествия три объемистых чемодана. Гардероб был почти пуст. Простая лаборантка, собираясь в десятидневную экскурсию, не станет брать с собой три чемодана с нарядами. Обнаружил я и кое-какие мелочи на ее письменном столе, но о них скажу позже, потому что в тот момент я еще не был уверен, что они пойдут в дело.
Из ее квартиры я, не задерживаясь, направился в Техническую службу. Ее первоначальные снимки и исследования не произвели на меня никакого впечатления. Пользы от них не было ни на грош. Но снимки и исследования из дамской туалетной привели меня в полный восторг. Особенно, когда я подумал, что этот уголок здания мог ускользнуть из нашего поля зрения, что Элефтеров и даже Баласчев не сочли необходимым как следует оглядеть там все внутри!
Да будет благословен огонек спички!
Как я уже отмечал, окно дамской туалетной на четвертом этаже было оставлено открытым, оттуда-то и сквозило так сильно. Исследования же установили две вещи. Во-первых, следы резиновых перчаток лаборантки на третьей и четвертой планке металлической решетки открытого окна. Во-вторых, наличие на оконной раме (между третьей и четвертой планками решетки) двух крохотных волоконцев от белого нейлонового шнура.
Не требовалось бог весть какой догадливости, чтобы прийти к выводу, что склянка с вирусами была спущена при помощи нейлонового шнура к подножию наружной стены, где ее взял специально ждавший там человек.
В кармане пальто Марины лежали резиновые лаборантские перчатки. Я велел исследовать пыль, прилипшую к ним. Она была идентична пыли, налипшей на нижней планке оконной рамы. В спешке эта злосчастная женщина не успела выбросить перчатки — или же просто забыла о них. Когда человек находится в состоянии нервного напряжения и волнуется, о чем только он не забудет!
Итак, подменил и похитил склянку с вирусами один и тот же человек — Марина Спасова. Из здания склянка ускользнула с помощью нейлонового шнура: ее опустили вниз через зарешеченное окно дамской туалетной.
Теперь надо было установить: а) мотивы; б) человека, который принял спущенную вниз склянку; в) человека, который убил Марину; г) надо было обнаружить саму склянку, если только она еще существовала.
Я купил колбасу, хлеб, масло и направился на улицу Настурции. Приближалось время обеда. В моем распоряжении было еще одиннадцать часов. Четыре вопроса и одиннадцать часов.
Дождь все еще лил.
От Баласчева я узнал много интересного. Он связался с Парижем и получил оттуда такие сведения о Петре Праматарове, которым, как говорится, цены нет!
Итак, Марко Марков и Петр Праматаров были друзьями-одноклассниками, еще учась в Первой софийской гимназии. Затем оба отлично выдержали конкурсные экзамены в Медицинскую академию и были направлены Красным Крестом изучать в Париже медицину и бактериологию. Завершив университетский курс обучения, оба проходили специализацию в Пастеровском институте. Там их застала вторая мировая война.
В Париже Марко Марков дружил с прогрессивной молодежью, проявлял себя активным антифашистом, а Петр Праматаров стоял «в стороне от политики». Когда вспыхнула война и немцы вторглись во Францию, Марко Марков вступил в парижскую организацию Сопротивления, а беспартийный и якобы аполитичный Петр Праматаров стал тайно сотрудничать с нацистами. Его предательским действиям обязана своим провалом одна из боевых групп в Сорбонне. Сразу после войны он не понес наказания, потому что преступление его не было доказано: единственный свидетель предательства Праматарова — его соотечественник Марко Марков — работал в то время в Алжире.
Пока Марко Марков находился в Алжире, одна из машинисток Болгарской дипломатической миссии — Сильвия Рашева — вступила в интимную связь с Петром Праматаровым, но когда Марко Марков сообщил французским властям о предательстве Праматарова, она его оставила и вернулась в Болгарию. Праматаров за сотрудничество с нацистами был приговорен к семи годам тюремного заключения.
В Болгарию Сильвия Рашева приехала с маленькой девочкой, которую зарегистрировала как «найденыша», кем-то брошенного на Лионском вокзале. По всему было видно, что в поздний период своей беременности Сильвия была в отпуске и находилась вне Парижа, поэтому в миссии никому не было известно ни о том, что онa стала матерью, ни о девочке. Таким образом, имя Марины осталось навсегда ничем не связанным с опозоренным именем ее отца. Сильвия вышла замуж, супруг ее удочерил «найденную» девочку, и Марина стала для всех Мариной Наумовой Спасовой. Мать ее преподавала французский язык в одной из софийских гимназий.
Марина закончила химический факультет Софийского университета и два года назад поступила в Лабораторию вирусологических исследований. Кадровики считали ее личное дело безупречным. В студенческие годы она была членом комсомола, ответственные сотрудники лаборатории готовили ее к приему в партию.
Марина трижды выезжала за границу — один раз с матерью во Францию и два раза с экскурсионными группами в Италию и Швейцарию. С матерью во Францию она ездила сразу же после окончания гимназии, в Риме была три года назад, а в Женеве — год назад.
Я попросил Баласчева снова срочно связаться с Парижем и получить дополнительные данные о Петре Праматарове: где он в настоящее время работает и совпадают ли по срокам его поездки в Италию и Швейцарию с экскурсиями Марины в Рим и Женеву. Оказалось, что его путешествия в Италию и Швейцарию по времени полностью совпадают с экскурсиями Марины. В настоящее время Петр Праматаров был заместителем директора торговой конторы, занимавшейся импортом химических препаратов. Контора эта была филиалом американской фирмы из Детройта.
Таковы были данные.
Но за сухими и краткими радиосправками стояли, как, впрочем, всегда, человеческие судьбы, чувства и драмы. Вот так и мечты легкомысленной машинистки Сильвии — мечты стать парижской «гранд-дамой» — были разрушены «политикой». Она не мечтала, мне кажет ся, о Лувре, но находящийся по соседству с Лувром бульвар Риволи определенно кружил ей голову. «Венера» и «Джоконда» производили на нее не бог весть какое впечатление, но сверкающие витрины магазинов на бульваре Риволи сияли ей во снах, как волшебные миры.
Я видел снимки молодого Праматарова — невзрачный, плешивый, только глаза живые, все учитывающие, словно счетная машинка. Видел я и фото молодой Сильвии — роскошная женщина с соблазнительно чувственным ртом и большими блестящими глазами. Вот он — этот союз между неказистым мужчиной и красивой женщиной, озаренный сверканием витрин бульвара Риволи! Рукоплещите, господа!
Сильвия разжигала в душе юной Марины неутолимую любовь к Франции. Когда Марина закончила гимназию и достигла совершеннолетия, Сильвия повезла ее в Париж. Я думаю. Марина узнала там — при соответствующих обстоятельствах — правду о своем рождении и видела там, так же при соответствующих обстоятельствах, своего настоящего отца. Так была восстановлена прямая кровная связь, которую временно нарушила «политика».
Три года назад отец и дочь снова видятся, в Риме. Во время этой встречи, вполне вероятно, уже шла речь об изыскании возможности для Марины остаться в Париже на более продолжительный срок, если не навсегда. Ведь, в конце концов, Париж — это город, где она родилась!
Но можно предположить, что их прошлогодняя встреча в Женеве решила все; она положила начало событиям, при трагическом конце которых мы сейчас присутствуем. Не имеет значения, направил ли сам Праматаров свою дочь в лабораторию Марко Маркова или же, узнав, что дочь его там работает, поставил перед нею конкретные задачи: осведомлять его о том, что там делается, над какими новыми иммунологическими открытиями ломает сейчас голову его бывший друг. Впрочем, этого своего бывшего друга он ненавидит смертельной ненавистью и с превеликим удовольствием отправил бы ею на тот свет! Но в данный момент как человек «дела» он предпочитает повременить с его смертью, чтобы сперва получить нужную ему информацию.
Представляю, с каким изумлением встретил он слух об «универсальной противогриппозной вакцине» и как лихорадочно забурлила в нем кровь (да и кровь его шефов из Детройта!), когда им стала известна новость о сотворении нового чумоподобного вируса! Тут, видно, и ЦРУ крепко взялось за дело: нажива явно была солидной, рентабельной, и поэтому абсурдно было бы думать, что между отцом и дочерью не встал еще какой-то, более опытный человек. Этот «какой-то, более опытный человек» и сновал взад-вперед между Парижем и Софией, подготовляя технически и тактически похищение вируса и клеветническое обвинение самого профессора в краже. Он же, видимо, подготовил и переброску Марины в Париж, но в то же время, усердно служа высокопоставленным людям из ЦРУ, он подготовил и ее гибель. Я не сомневаюсь в том, что старик Праматаров искренне желал видеть свою дочь в Париже, поселить ее у себя, но высокопоставленные лица, похоже, не разделяли его мнения. Для них было куда выгоднее, чтобы после того, как вирус будет выкраден, Марина перестала существовать на этом свете.
