Николай Никуляк - Нить курьера
Брунер появился с наступлением темноты. Он уже не проявлял прежней прыти, видимо, ездил в провинцию и сильно устал.
Постояв с минуту у той же витрины магазина и осмотрев тротуары, он быстро шмыгнул в подъезд.
«Иди, иди, спи, — подумал я, — недолго теперь тебе осталось «сравнивать теорию с практикой в русской зоне» и разжигать ненависть у людей.
С этого момента наступило затишье, и я снова зарылся в бумаги.
Неожиданно для Федчука я предложил провести еще одну экспертизу по идентификации личности, изображенной на фотокарточке, имевшейся в архивном деле, с лицом, изображенным на фотографии, которую сделал я. Этой экспертизой преследовалась цель: проверить, одно ли лицо изображено на этих фотокарточках.
Федчук одобрил, и еще один пакет отбыл в Москву. Я же отдался разработке плана ликвидации группы Брунера.
В основу была положена мысль о том, что сейчас нет особого смысла докапываться до каждого из его многочисленных агентов. Они будут выявлены с наименьшими затратами сил и средств сразу же после ареста Брунера и, возможно, с его участием. В противном случае мы выловили бы пескарей, упустив щуку. Но мы не должны были упускать ни то, ни другое.
Это обстоятельство возлагало особую ответственность на разработку плана ареста Брунера. Шпион должен исчезнуть, но никому из его агентов не должно было даже показаться, что над ними нависла расплата.
Стоило просочиться такому сообщению, хотя бы в форме догадок, и пескари улизнут, скроются в мутных заводях западных зон.
После долгих поисков мы с Ибрагимом набросали, наконец, такой вариант, который нам самим показался невероятной фантастикой, но именно он и был принят начальством. К тому времени прибыли благоприятные во всех отношениях заключения экспертизы.
Учитывая, что арест Брунера был намечен на вечернее время, свои силы мы решили расставить следующим образом: в районе трамвайной остановки будет находиться Павел Юржа, снабженный специальным фонариком для подачи сигнала о появлении Брунера или приближении полицейских. Точно так же будет действовать с противоположной стороны моста Аня. Ольга будет прогуливаться на мосту и подаст сигнал о появлении Брунера, если он не будет замечен Павлом и Аней.
Я, Салбиев и Борисов составляли боевую группу захвата и должны были до появления Брунера сидеть в машине на нижней набережной, вблизи моста.
Все было рассчитано на ошеломляющую внезапность. Выехав на место в ночное время, мы еще раз уточнили расположение постов, проверили надежность сигнализации. И вот наступило время действовать…Но ни в тот вечер, ни на второй и третий Брунер не появлялся. Мы выехали в четвертый раз.
Моросил дождь. Сырой туман окутывал редких прохожих. Тускло светили фары автомобилей, приглушенно сигналивших На поворотах. Мост заволакивало непроницаемой пеленой дождя и тумана.
Разбив площадь моста и прилегавшие к нему набережный на три условных сектора, мы до боли в глазах всматривались в темноту.
И вот тревожно мелькнул тонкий фиолетовый луч от Павла Юржи. Шофер включил скорость, мы рванулись к мосту. Вот она — тощая фигура Брунера. Ибрагцм выскочил на тротуар и пошел следом. Шум воды в канале и дождь заглушали его шаги. Чтобы не ступить в лужу, Брунер нагнулся, взглянув под ноги. В этот момент и бросился к нему Ибрагим. Брунер успел сунуть руку в карман, пытаясь выхватить пистолет. Но Ибрагим уже сдавил ему горло, откинул голову назад и стиснул руку с пистолетом.
Нападавший обвил его ногу своей ногой и, оттянув ее назад и в сторону, присел на ней, такую боль терпеть было невыносимо.
Брунер должен был мгновенно упасть, увлекая за собой противника. Тогда, возможно, ему удалось бы выхватить второй пистолет. В крайнем случае можно было стрелять и сквозь карман. Но он не успел: еще два человека скрутили Брунеру руки за спиной, отобрали оружие, толкнули в машину. Но вдруг от машины рванулся высокий силуэт человека, метнулся к перилам. За ним побежали двое и уже схватили было его за руки, но он вырвался и через перила бросился вниз.
— Г-е-е-н-рих! Вер ни-сь! — раздался отчаянный женский вопль.
Слабым, глухим эхом прогудел над каналом удар тела о воду, и разбежавшиеся волны с нарастающим плеском ударились о высокий гранит набережной. Две машины отъехали от моста в разные стороны. А через несколько минут он был запружен народом.
«Человек в Дунае. Полиция и пожарники начали поиски трупа. Замешана женщина», — читал я сенсационные заголовки утренних венских газет, с тревогой вчитываясь в каждую строчку.
«Восемнадцатилетний Карл Шульц возвращался с танцевального вечера. Проводив до дома подругу и следуя через- мост к месту своего жительства, он увидел на мосту группу людей, не то шутя, не то всерьез, боровшихся друг с другом. После чего все они сели в машину. Машина уже тронулась, когда из нее выскочил человек, который, несмотря на преследования мужчин и крики женщины: «Генрих, вернись!», через перила моста бросился в воду. Из этого Шульц делает вывод, что утонувшего звали Генрихом. Злополучная машина сразу же скрылась. То же самое, а именно, крик женщины «Генрих, вернись!», слышала и сорокалетняя вдова Паула Фрайлих, страдающая астмой и потому сидевшая в своей квартире у открытого окна, выходящего на набережную. Итак, преднамеренное насилие или любовная трагедия? Подождем, что скажет президент полиции. Попутно заметим, что полиция уже давно возмущает народ своей беспомощностью и трусливостью при исполнении обязанностей по наведению порядка в столице».
Перелистав газеты, я поспешил на службу, где меня ждала весьма интересная встреча и беседа.
Когда его ввели, мы приветствовали друг друга легким кивком головы. Чувствовалось, что он узнал меня. И не удивительно: ведь мы путешествовали от моста в одной машине. Я предложил стул, он сел. Внешне казалось, что он спокоен. Чувствовалась привычка постоянно держаться начеку, готовность к стремительным атакам. Я посмотрел ему в глаза — глаза хищной птицы со стальными зрачками, в' которых продолжала сверкать та же гордая наглость, что и в далекие дни, когда каблуки его аристократических башмаков стучали на мостовых Тегерана и Тебриза, Стамбула и Анкары, Львова и Киева.
— Как себя чувствуете? — спросил я.
— Спасибо. Мое самочувствие, полагаю, лучше того, какое будет у вас, когда предъявит ультиматум мое правительство и заговорит пресса.
— Отвечал он с явным апломбом, хотя его голос похож был на звук, издаваемый продавленным барабаном.
— Вы ждете ультиматума?
— Трудно сказать, кто его ждет больше. Я жду его с надеждой, а вы со страхом…
— Мне кажется, что вы плохо информированы. Мы не можем нести ответственность за каждого утопленника и принимать ультиматумы, относящиеся к самоубийцам.
— Что за глупая игра? При чем здесь утопленники?
— Игры уже нет — она окончена, Генрих Брунер. А что касается самоубийцы, то речь идет именно о вас. Ведь вы уже труп, и надеяться вам не на кого.
Сказав это, я положил перед ним кипу газет.
Брунер просмотрел несколько сообщений и сразу сник, руки его задрожали… Но вот глаза его загорелись, и он истерически закричал:
— Это незаконно! Это низко и подло!
— Ошибаетесь. Если борьба со шпионом, по вашему понятию, ведется низкими людьми, то как же тогда назвать самого шпиона, того, кто борется против страны, освободившей Австрию ценою крови своих сынов? Как назвать того,
махеры, портные, девушки из кафе и другие известные вам сообщники. Все они будут проклинать только вас, а не советские органы, которые вынуждены обороняться.
Эти слова привели Брунера в смятение. Он почувствовал, что настал час расплаты, что заступиться за него некому.
И Брунер начал сдаваться.
— Скажите, вам действительно все известно? — уже заискивающе спросил он. — И при всех ли условиях я буду расстрелян?
— Вы еще ничего не сказали, а уже спрашиваете?
Брунер задумался. Он оценил серьезность своего положения и понял, что именно сейчас должен определить свое отношение к следствию, а следовательно, и к своей судьбе.
— Разрешите, я все опишу сам. Все же будет видно, что я добровольно дал показания.
И он протянул свою длинную, худую руку за карандашом и бумагой.
К четырем утра большое пухлое дело, условно именовавшееся «Нить курьера», было нами закончено и подготовлено к передаче в следственный отдел для более полного расследования и выяснения вины других соучастников. Обстоятельства складывались так, что теперь можно было не спешить с их арестом и детальнее разобраться в виновности каждого из них.
Нельзя ли узнать, кого вы утопили вместо меня, ведь речь идет все же о человеке? — спросил меня Брунер по окончании допроса
— Вы хотите спросить ни кого, а что? Что же, пожалуй, я вам отвечу. В канал выброшен камень. Большой камень, каких немало на берегах голубого Дуная. Пусть этот пустяк вас не беспокоит.
