Николай Борисов - Укразия
Энгер понял ее взгляд и мягко, мягко…
— А вы помните первую записку, предупреждающую о разгроме явки?
Все вздрогнули. Если это не писал Энгер, то откуда он знает?
— А вы помните, — обратился Энгер к Кате, — когда я вошел в кабинет и увидел Иванова, роющегося в моем письменном столе, я сразу спрятался за портьеру, а вы в этот момент, открыв дверь, выстрелили ему в спину. Иванов упал убитым. Вбежали вы и сразу закричали: «это убит „семь плюс два“». Выстрелы должны были переполошить всех. Я не мог убедить вас, да и не пытался. Это убийство срывало мою работу, расшифровывало меня. Вы упали в обморок, и я положил около вас записочку о черном ходе. А сам начал яростно звонить в телефон, чтобы пробудить вас.
— Так это вы писали записку?
— Да. Я писал. Я писал все записки.
— Но кто же Иванов? Кто?
— Иванов был душой и вдохновителем контр-разведки, в нем сочеталась мягкость и невероятная жестокость.
— И я вас чуть-чуть не убила!
— Я каждый день шел на смерть от пули своих.
— Какая канонада! — сказал Горбов.
— Это «Ильич». Через десять минут Галайда должен быть здесь.
Рабочий, смотревший в окно, отскочил.
— Приехали контр-разведчики.
Энгер быстро выхватил лимонку и, зажав ее в руке, бросился к двери.
В воротах контр-разведку задержали. Привратник ни за что не хотел открыть ворота.
— Пропуск.
— Я сам начальник контр-разведки.
— Ничего не знаю. Мне бумажку с пропуском.
— Идиот!
Но окошко захлопнулось перед разъяренным Гавриловым.
Мимо бежала рота офицеров к шоссе, переброшенная из города.
— Десять человек ко мне! — крикнул Гаврилов.
— Бей ворота.
Удары прикладов посыпались на ворота.
В окошко высунулась голова привратника, и убедительный револьвер сразу заставил открыть ворота.
Ворвались во двор.
Канонада усиливалась. Офицеры задержались во дворе.
Из окошка камеры высунулся Горбов.
Часовой выстрелил. Пуля засыпала штукатуркой глаза Горбова.
Горбов отскочил.
— Стоят во дворе… Ну, до свидания, товарищи.
Все отшатнулись от двери, к стене. Стояли в ожидании смерти.
Энгер застыл с лимонкой.
А по полю мчался Галайда со своим отрядом, посланный степью, лесом, на освобождение города.
Навстречу на мотоцикле Джон.
— Скорее, скорее, — кричал Джон, — дорога свободна.
И отряд понесся вихрем… Трещали тачанки, цокали копыта и изредка свист шашек прорезывал воздух. Это партизаны готовились к рубке.
Камеры притаились в тишине. Арестованные, прислонившись к глазкам дверей, слушали, ожидая приближения шагов контр-разведчиков.
Внизу скрипнула дверь.
Выстрелы…
Началось… И кровь быстрей и быстрей заставляла стучаться сердце.
Неужели, вот сейчас, когда освобождение близко, близко, когда, быть может, город уже взят красными, расстреляют.
Тоска… Бессильная ярость…
В коридорах тихо.
Глухо хлопают двери.
Шаги… Звон шпор…
Торопливые шаги… Голоса…
— Стыдитесь.
— Господин генерал.
— Да, да, вы офицеры. Все равно гибель, хоть этих сначала.
Хлопнули двери.
Камера 27, притаив дыхание, не сводила глаз с двери. Энгер спокойно сжимал в руке лимонку.
Выстрелы… Выстрелы…
Шаги… Лязг засова.
Напряжение… Кровь бьет в виски.
Дверь открылась.
В камеру ворвался Джон с несколькими партизанами и рабочими.
Молчание… Слишком была велика радость. Джон, не выпуская винтовки, бросился к Энгеру.
Катя, забыв все, бросилась перед Энгером и заслонила его собой. Хотела крикнуть, но не могла.
Джон схватил ее за руку и потянул в сторону.
Вся напряжение, Катя схватила руку Джона и вцепилась в нее зубами.
В голове туман и одна мысль. Мысль не дать убить его — Энгера. Этого таинственного «7 + 2». Она не даст. Не даст совершиться ошибке.
Джон расхохотался и его смех нарушил тишину камеры.
Бросив винтовку, он освободившейся рукой схватил руку Энгера, и дружески пожал ее.
Катя пришла в себя.
— Он свой, свой!
— Да, он наш, — сказал один из партизан.
— Здорово, давно не видались!
Крепкий поцелуй.
Выбежали из камеры и натолкнулись на трупы контрразведчиков.
— У самой камеры хлопнули.
— Собаки!
И пробежали к выходу.
Канонада уменьшилась. Винтовок не было слышно… Укразия перестала существовать.
В городе развевались красные флаги УССР.
Глава XLIII. Генеральский пипифакс.[27]
Выбежали из ворот тюрьмы. Вдали шел отряд Галайды. Пыль. Побежали. Пошли шагом.
— Товарищи, — крикнул Энгер и остановился в смущении. — Я так давно не говорил этого слова.
Дройд с каждым шагом отставал. Видя, что на него никто не смотрит, он опрометью вбежал на кладбище и, прыгая через кресты и могилы, бежал к другому выходу.
Он торопился к броненосцу «Император Индии».
Он не хотел оставаться в Укразии, не зная того, что Укразия перестала существовать вместе с белыми. Что перестали существовать беззаконие, произвол восточного деспотизма, а что осталась Украина, Красная, которая вскоре покроется сотнями дымящихся фабричных труб.
Дройд бежал без оглядки. Да он и не нужен был стране.
На автомобиле, бешено гоня его, мчался генерал Биллинг и Самарова. Генерал смотрел перепуганными глазами на Пушкинскую улицу, по которой мчались, ехали, бежали остатки буржуазии.
Порт представлял море голов, рук.
Атака сходень пароходов. Английские матросы едва могли отстаивать свои позиции и не пропускали никого.
На поверхности моря плавали картонки, баульчики, чемоданы, шляпы.
Матери теряли, бросали детей и в исступлении бросались в каждую отходящую лодку.
В Александровском парке шла перестрелка между офицерами и рабочими.
Остатки офицерства и армии бежали по Большефонтан-ской дороге на Румынию.
Биллинг и Самарова, пробираясь через толпу, вбежали на сходни, предъявив пропуска.
У сходней стоял изможденный офицер на костылях. Увидя генерала, он в исступлении выхватил револьвер.
— Вот они. Погубившие все дело родины. Мерзавцы!
Выстрел… Но толпа, снова атаковав сходни, смяла стрелявшего.
Порт стали обстреливать сверху, и это еще увеличило панику.
Барлетт сидел в каюте и радостно посасывал свою сигару, чувствуя всеми фибрами тела радость… О, ему уже не нужно таких командировок. С него довольно. И он с удовольствием разглядывал свое лицо в зеркало.
«Император Индии» отошел.
В это время Дройд без шляпы влетел в порт и с размаху бросился в море. Погрузился и, оттолкнув чемодан, яростно поплыл к броненосцу. Догнал лодку и, несмотря на протесты, влез в нее.
Через пять минут Дройд, весь мокрый, вошел, шатаясь, в каюту Барлетта.
— С вас течет вода.
— Я думаю, — сказал Дройд и, став в уголок, старательно выжимал пиджак.
Барлетт раскрыл чемодан.
— Оденьтесь, Дройд.
Барлетт, присев к столу, стал из кармана вынимать сувениры. Раскрыл бумажник и вынул из него колокольчики, донские[28], а вместе с ними «дамские панталоны», розетку клуба «Голубых фраков».
Барлетт усмехнулся, посмотрев на эту розетку.
«Последнее достижение европейской цивилизации», — подумал он и подбросил розетку на ладони.
Все-таки Укразия научила его иронически относиться к своей жизни в Лондоне.
Бросив розетку, взяв добровольческие деньги, Барлетт вышел из каюты. На минутку вошел в кабинку уборной, где на крючках с надписью «pipifaks» повесил добровольческие деньги.
А потом, разлегшись удобно на койках, Барлетт и Дройд стали с улыбкой вспоминать свою краткую жизнь в Укра-зии.
— Мне кажется, я набрался материалу по горло, — отвечая своим мыслям, сказал Дройд.
— О, да, «Укразия» даст много денег вам, мистер Дройд.
И погрузились в курение.
★Насвистывая песенку, по коридору в уборную шел генерал Биллинг. Он был счастлив. Деньги есть. Отчета некому спросить. Бегство. Переворот.
— Амалия и так далее… — и вошел в кабинку. Расстегнул френч и, улыбаясь своей будущей жизни, генерал вспомнил об истории и сразу сообразил, что и он историческая личность.
— Теперь я засяду писать мемуары.
И остолбенел, увидя на крючке добровольческие деньги.
Осторожно снял, разгладил и спрятал в карман. Он был удивлен, почему здесь очутились деньги. Но на всякий случай, пригодятся.
Глава XLIV Workers of the world, unite!
Везде развевались флаги.
Красные полотнища в синем небе приветствовали мчащуюся по улицам конницу Галайды, идущие отряды бронепоезда «Ильич» и рабочие дружины.
Ветер ласкал знамена, целовал загорелые лица. Ветер свободных полей, лесов, сел, городов весело мчался по улицам.
