Лев Рубус - Запах лимона
— Я как-то не умею вести дела с женщинами. Это не в моем характере. Может быть, с ними надо быть решительнее… Вместе с тем я вижу совершенно ясно, что, конечно, чтобы что-нибудь разведать, нужно именно вступить с ней в близкие отношения… Иначе ничего не выйдет… Да, скажу тебе, пожалуй, мне кажется даже, она совсем не прочь, она сама ищет встреч… И я вижу, — для дела это необходимо, но, видимо, я не такой человек, чтобы легко относиться даже к таким легким связям…
— Гм-ммм… А ты не думаешь, что тут может быть ловушка и с той стороны… Если она сама ищет… Смотри, не увлекись сам… Ведь она очень интересная женщина; многие бы дорого дали, чтобы она искала встречи с ними…
— Ну, последнего-то я не боюсь… А подозрения… Да, я тоже не вполне уверен… Но, впрочем, как раз сегодня, в одиннадцать у нас свидание… Постараюсь окончательно разгадать ее и приступить к решительному выяснению дела…
* * *«…Я повторяю: ты мне не нравишься. Что это за работа… Так ты выполняешь мои поручения? Что ты мне можешь сказать о Кириллове… Ваши встречи… Это пахнет-то уже чем-то другим… Так вот что, милая: развратничать без пользы для меня я тебе не позволю. Валяйся с кем хочешь, но…» Но… этого не ожидал Брегадзе. Валентина вскочила, с каким-то диким воплем ринулась к нему… Резкий звук пощечины…
«А-а-а, так-то ты?!» Левая щека Брегадзе горит. Он весь сжался, присел, как раненый хищный зверь, рука сделала неуловимое движение, — в ней арапник, всегда висевший на стене, над столом…
«А, орать, ты орать вздумала… Кусаться?»…
Шелковый, сильно, очень сильно надушенный платок заткнул рот маленького, извивающегося, царапающегося, воющего сквозь зубы, яростного существа…
«Вот тебе, вот тебе, вот тебе… Что, получила… Молчишь… Ну, то-то».
Конечно, задание о Кириллове отменено… О каком задании может быть тут речь?
Хорошо, что по непредвиденным обстоятельствам пришлось сэру Смоллуэйсу отменить еще с утра назначенный на сегодня маленький банкет по случаю успехов самшитовой концессии… Правда, бисквитный дедушка известил его, что на его именном счете в одном из банков Сити прибавилась еще добрая толика хорошего «фунтового печенья», но все же работа мешает поделиться своим радостным настроением с другими… И это к лучшему, — иначе пришлось бы мистеру Пальмерстону извиниться за сильную мигрень мисисс Пальмерстон.
* * *Из-за этого идиота Фаренгайта блестящая до сих пор карьера сэра Вальсона висит на волоске. Но он здесь положительно не при чем… Он принял все меры… Но еще неизвестно, как посмотрят на это хозяева… Им нет дела до того, что какому- то там Стону не везет в последнее время. Они имеют дело только с сэром Вальсоном… Но кто мог ожидать, что рыжий черт выдержит такой яд… Хозяевам и так чрезвычайно не понравилось таинственное исчезновение из глазговской тюрьмы… Правда, тогда удалось удовлетворить их достойной отсидкой всего тюремного начальства… Жаль, что он не поручил ликвидацию Дэти Мак-Кину… Мак- Кину: этот князь прекрасно выполняет возлагаемые на него поручения, — иногда среди русских белогвардейцев попадаются дельные люди…
Да, действительно, неприятное сообщение получил сегодня Вальсон от мистера Стона: «Дэти раскрыл большевикам тайну лимонного газа»… Мало того, этот рыжий негодяй-ирландец в Московской лаборатории воспроизвел «цитрон деббль-ю-5». Агенты Стона видели опыты на пустыре под городом. Опыты подробно описаны в донесениях: хорошо знакомая сэру Вальсону картина. То, что это лимонный газ, нет никаких сомнений. И хуже того, прохвост, видимо, открыл противоядие, — некоторые животные во время пробы остались в живых. И теперь здесь известен только газ, там же и газ и способ бороться с этим газом…
* * *Полная темнота царит во всем маленьком домике, где на спешно собранном из готовых частей фасаде надпись: «Самшитс-Концешн», а на двери — «инженер Пальмерстон». Темно и в спальне. Старая Нина встревожена: крики, движение, князь ушел крайне рассерженный, как давно уже не бывало… Она неоднократно подходит к двери в спальную, но в замочную скважину ничего не видно, полная темнота…
Темнота… Если бы она вошла в комнату со своей маленькой керосиновой лампочкой, она увидала бы на ковровой кушетке жалкую, маленькую, прижавшуюся в угол, между подушками, фигурку… Вот уже час сидит Валентина так, с ногами на диване, изредка резко вздрагивая, закусив зубами маленький батистовый платочек, неподвижно смотря в темноту перед собой…
А если бы люди знали способ ловить на какой-нибудь еще не изобретенный экран человеческие мысли, то с какой быстротой заплясали бы на белой стене, на которую она сейчас так упорно смотрит, такие знакомые для завсегдатая кино картины.
И сентиментальные всплакнули бы, наверное, над трогательными титрами: «Отец и дочь»… «У могилы отца»… «Одна-одинешенька»…
Оркестр, торопясь, заиграл бы что-нибудь подходящее, — шимми, или более близкое кинематографическим сердцам аргентинское танго… «На низких бархатных диванах…» и на экране во всей красе появился бы — «Обольститель, ротмистр, князь Брегадзе…»
Отдельный кабинет, патриотические деникинские марши, кокаин и «Великая и неделимая…» Поспешное бегство, животный страх перед смертью: «Яблочко, куда ты катишься…»
На минутку свет в зале, потом снова мрак, видовой номер, — Константинополь и Босфор… Экзотический жанр, — знаменитое русское кабаре Вертинского — лакейский фрак недурно сидит на плечах у тех, кто вчера еще вешал и расстреливал во имя своих эполет и имений; графиня X и баронесса Z исполняют танец живота с особым шиком, превосходно соперничая с признанными звездами домов терпимости Галаты и Скутари, — а потом снова тяжелая драма:
«Князь-шпион»…
«Переход границы»…
«Пуля, или делай то, что я приказываю».
И вот дальше и дальше, пестрое мелькание жизни, потрясающие трюковые сцены, фунты стерлингов за риск жизнью и за собственное тело, отвращение, грязь, бесцельная храбрость, бессмысленный разврат, и над всем этим холодные глаза и спокойная жестокость хозяина…
Баку-Тифлис… Верно, механик торопится… Но что это! Аппарат испортился. Почему же не дают света?
Лента остановилась, лента замерла неподвижно. На экране застыла картина: вывеска Шах-Назарьянца, автомобиль, выстрел из револьвера, падающий человек с бородкой…
И вдруг, медленным, жутко медленным наплывом это лицо яснеет, выдвигается на первый план, чуть чуть изменяется, теряет бороду, смотрит пристально, пристально… «Да, да, это он»…
В маленькой комнатке неожиданный вскрик… Лента оборвалась. Валентина отчаянным движением вскочила с дивана. Часы бьют 11 ударов.
«Нет, нет… Пойду, сейчас пойду… Конечно, он… Все расскажу, все… Пусть знает, пусть спасет, пусть расстреляет его… Я не могу больше так…»
* * *Переодеть костюм, вообще, — дело очень несложное для хорошо воспитанного английского джентльмена. Но иногда оно может стать трудным до крайности. Мистер Фаренгайт вне себя от волнения… Переодеваться надо экстренно, но руки дрожат, колени подгибаются, тяжело дышит тучный человек, тщетно стараясь попасть запонкой в прорез воротничка. Лакей, который стоит рядом с фраком наготове, конфузится за своего хозяина: со стороны можно подумать, что он никогда не одевал приличной одежды… Сэр Вальсон нарушил священный воскресный отдых мистера Фаренгайта. Сэр Вальсон на этот раз подействовал на испорченный желудок многострадального директора Уоллс-Воллс-фабрик хуже даже, чем на него действовали острые сои лорда Кеддльтона… О, эти проклятые гурманы… Ему-то что: накормил соями добродушного фабриканта в тот роковой день и горя мало, а тут… Маленькая, незаметная причина и какая грандиозная цепь следствий… Мистер Фаренгайт дрожит, одеваясь, дрожит на автомобиле, дрожит, входя в двери маленького особнячка на Кетлер-Стрит… Но не так страшен черт, как его малюют: видимо, сэр Вальсон не может считать свои действия по ликвидации О’Дэти такими безупречными, какими бы он хотел их видеть.
«Вы видите, мистер Фаренгайт, — я не стараюсь даже обвинить вас, уличить вашу халатность, зафиксировать промахи… Я вполне понимаю, что вы здесь не при чем, но мое понимание ничего, или почти ничего не значит… Весь вопрос в том, как посмотрят они на ваше… на ваше… ваше расстройство пищеварения… Мне совершенно неинтересно портить ваше положение. Я готов сделать для вашего оправдания все, что будет в моих силах… Я хотел бы надеяться, что… в вопросе об этой постыдной неудаче с казнью преступника… вашего авторитетного мнения по поводу случайно слабого результата действия цитрона будет вполне достаточно…» «Так вот в чем дело…» О, теперь мистер директор прекрасно понимает реальные основания речей Вальсона… Старина Вальсон тоже побаивается гнева хозяев. Ну, что ж? Старая, старая пословица: рука руку моет… О, конечно, он вполне согласен, сэр Вальсон может быть совершенно уверен в нем. И честные слуги честных хозяев жмут друг другу руки в знак заключенного союза… Да, да, они вместе поедут сейчас к лорду N, именно к нему, чтобы разъяснить ему подробности происшедшего. Решено. Мистер Фаренгайт почти успокоился; приятнее иметь сэра Вальсона союзником, нежели врагом.
