Леонид Николаев - Феникс
Зондерфюрер не успел выйти. Вбежала его жена, — она или стояла за дверью и все слышала, или истекло время, предназначенное для беседы. Такие совпадения повторялись всегда, и позже Саид привык к ним.
— Густав, она здесь…
Фрау Людерзен произнесла это мельком, в расчете, что Исламбек не обратит внимания на случайную фразу и тем более не поймет ее. Он, конечно, не понял, но внимание обратил и отметил про себя, что эсэсовец насторожился. Улыбка, правда, не сошла с губ, глаза лишь похолодели. Зондерфюрер шагнул к двери.
— Прошу прощения, господин Исламбек.
Маленькая, лукаво поглядывающая на Саида жена Людерзена сейчас же закружилась по комнате. У нее оказалась масса дел. Замелькали бумажки, захлопали дверцы шкафов: она что-то брала, что-то перекладывала, что-то подшивала. И болтала, болтала без умолку. О бедном шефе ее Мустафе Чокаеве, о жене шефа Марии. О каком-то французском журналисте, который приехал повидать друга и нашел его уже на кладбище.
Саид тоже шагнул к двери. Но фрау Людерзен загородила ему дорогу:
— Не торопитесь.
Он недоуменно посмотрел на нее.
— Вам не нужно сейчас появляться в холле, — пояснила секретарша и загадочно закатила глаза. — Между прочим, я устроила отель для вас…
Отель, конечно, интересовал Саида, но он догадывался, что фрау Людерзен просто отвлекает его, задерживает в приемной. Пришлось сесть на стул — все равно уйти неудобно, да и некуда.
— Отель для меня дорог, — сказал Саид уныло.
— Дорог?! Неужели вы думаете, что я порекомендую вам «Бристоль» или «Адлон»? Это просто уголок у пожилых людей, в тихом районе Берлина.
— Такой отель меня устроит.
— Конечно, с пансионом. Скромные, тихие хозяева.
— Благодарю, фрау.
— И какая дама вас будет сопровождать в этот отель!
— Я тронут вниманием.
— Рано, рано благодарить… Потом, когда по достоинству оцените услугу… — Людерзен опять таинственно закатила свои лукавые карие глазки.
Дверь вдруг шумно распахнулась и появился зондерфюрер. Не один. Он пропустил впереди себя пышную блондинку в ярком, облегающем фигуру платье.
— Милая! — воскликнула фрау Людерзен, словно впервые сегодня увидела даму. — Как вам идет! Как все смело… — И закружилась снова, теперь вокруг пышной блондинки, оглядывая ее и междометиями выражая свое восхищение. — В холле я не заметила этих линий… А здесь, у окна…
Блондинка счастливо зарделась, одарила фрау Людерзен признательной улыбкой — восторги, даже такого маленького по своему положению человека, как секретарша, радовали. Но это была лишь минута. Не за комплиментами она зашла в приемную. Улыбаясь, блондинка бросила взгляд на Саида и отметила что-то для себя. Ровно столько, сколько требовала элементарная вежливость, она попозировала перед фрау Людерзен и повернулась к Исламбеку.
— Вы?
Вместо ответа Саид уставился на блондинку. Не потому, что она восхитила его или заинтересовала. Не знал просто, что означает вопрос. Взглядом попросил совета у зондерфюрера. Тот пришел на помощь:
— Да, да…
Фрау Людерзен добавила:
— Господин шарфюрер нуждается в пансионе… Если бы вы смогли посодействовать…
Блондинка, улыбаясь, рассматривала Саида. Долго, с нескрываемым любопытством, женским любопытством, изучала его. Неожиданно сказала:
— Вам идет форма… Очень идет… Такой симпатичный офицер…
Фрау Людерзен торопилась решить свой вопрос:
— Написать хотя бы записку…
— Зачем записку, — сощурила глаза блондинка. — Я сама отвезу шарфюрера на Шонгаузераллей… — Сделала полуоборот в сторону Людерзена: — Пусть только любезный Густав достанет нам машину.
Это было довольно нескромное желание: «комитет» не располагал машиной. Никакой. Он вообще ничем не располагал, кроме этих стареньких столов. Зондерфюрер смущенно кашлянул.
— Ах, я забыла… Вы ездите в омнибусе… Господин Чокаев не любил роскоши…
Блондинка брезгливо вытянула нижнюю губу. Свысока посмотрела на офицера связи.
— Надо полагать, в скором времени на Ноенбургерштрассе появится что-то похожее на автомобиль.
— Надо полагать, — нахмурился Людерзен.
— Да, да, — заторопилась поддержать блондинку секретарша. — Вы об этом позаботитесь, милая Рут…
— Но нам все-таки нужна машина сейчас, — напомнила блондинка.
— Хорошо, — сухо кивнул зондерфюрер и вышел.
Гостья подошла к окну, села на подоконник — на краешек, так было выразительнее, так лучше оттенялись линии ее нового платья. Глаза по-прежнему изучали Исламбека. Даже сигарета, которую она достала не спеша из маленькой сумочки и так же не спеша поднесла ко рту, не оторвала ее взгляда от шарфюрера.
— Вы из последней группы?
— Да.
— Вы Исламбек?
— Да, фрау.
— Это при вас убили человека на Бель-Альянс-штрассе?
— Я слышал только выстрелы, фрау…
— Он был шпион?
— Мне неизвестно… Разве такими вещами интересуются в Берлине? Кругом все было оцеплено.
— Он был шпион, — уже не спросила, а утвердила блондинка.
Фрау Людерзен всплеснула своими коротенькими пухлыми руками:
— Боже… По улицам ходят шпионы… Рядом с нами… Это же совсем рядом… на Бель-Альянс…
— И их убивают, — все так же улыбаясь, словно разговор шел о новом кинофильме, сказала блондинка.
Она хотела еще что-то добавить, но вернулся зондерфюрер и прервал разговор.
— Машина внизу.
Разговор они, Саид и светловолосая фрау, продолжили уже в «опеле», который понес их через центр к широкой и бесконечно длинной Шонгаузераллей.
— Вам все-таки очень идет офицерский мундир, — повторила блондинка, прислоняясь почти обнаженным плечом к Саиду. — Больше идет, чем Хаиту. Он не родился военным, а так мечтает о чине гауптманна.
«Чего она ищет? — встревожился Исламбек. — Что нужно этой заманчиво красивой и откровенно им интересующейся немке?»
Он не знал, не предполагал даже, что рядом с ним будущая «янга» — «мать туркестанцев», «государыня», претендентка на «ханский трон». Для него она была сейчас только влиятельной немкой, имеющей какое-то отношение к дому на Ноенбургерштрассе.
— Вам бы тоже хотелось стать гауптманном? — спросила с намеком спутница. Глаза, смеющиеся и одновременно холодно рассматривающие Саида, были рядом. Не стесняясь шофера, она наклонила голову к плечу своего соседа и прошептала: — Признайтесь, хотелось бы?
— Я не смею об этом думать.
— А вы посмейте! Думайте… В жизни многого можно достичь… — Глаза ее сверлили висок Исламбека. Именно сверлили, как ствол приставленного пистолета. — При желании, конечно…
— Разве достаточно одного желания?
— Иногда.
Шофер у Лейпцигерштрассе решил свернуть направо, чтобы обогнуть центр, забитый машинами, и через Александрплац выбраться на Шонгаузераллей, но спутница Исламбека выразила желание проехать по Вильгельмштрассе. «Опель», натыкаясь на перекрестки и светофоры, запетлял по улочкам, коротким и узким, пока не выбрался на Унтер-ден-Линден.
С каким-то благоговением спутница смотрела на серые каменные громады, вырастающие то справа, то слева вдоль улицы. А когда в преддверии Фридрихштрассе увидела старый дворец, лицо приобрело мечтательность.
— Может быть, он сейчас здесь, — произнесла она трепетно.
У Саида едва не сорвалось: «Кто?» Он вовремя сдержался. Спутница была бы шокирована, даже оскорблена таким вопросом. По тону, по глазам можно было догадаться, о ком шла речь. К тому же через минуту она пояснила:
— Он иногда здесь работает…
«Опель» медленно проплыл мимо дворца, словно был подключен к торжественному кортежу и двигался на самой малой скорости. Впрочем, на этом предельно насыщенном машинами отрезке быстрее ехать нельзя было. Все не торопились.
— Остановитесь! — тронула за плечо водителя спутница Исламбека. — Вдруг нам посчастливится увидеть его.
Шофер не оглянулся. Не выдал ничем своего отношения к просьбе фрау. Продолжал медленно вести машину в общей цепи. Только за дворцом он скупо бросил:
— Здесь останавливаться запрещено.
— Ах! — На лице ее выразился испуг. Своим невинным желанием увидеть фюрера она чуть не принудила водителя к государственному преступлению. К преступлению, которое, может быть, равнозначно измене. — Я не знала… Я ничего не знала…
Шофер кивнул.
Мелькавшие за стеклом портики и колонны музеев ее уже не занимали. Она боролась со страхом и победила лишь на широкой Шонгаузераллей. Стала снова веселой, улыбчивой.
— Вашей страной правил шах? — обратилась она к Исламбеку.
— Нет, хан, — усмехнулся Саид. — Но это было давно. Очень давно… Об этом уже никто не помнит…
Спутница задумалась. Что-то ее озадачило, даже озаботило.
