Сергей Зверев - Спецагент из ниоткуда
– Ты что, получила наследство?
Она засмеялась:
– Я получила больше, чем наследство. Я получила весь мир! Я свободна, я могу дышать…
Достав узкие высокие бокалы, она открыла шампанское.
– Подумать только, – задумчиво проговорила она, рассматривая на свет пузырьки в бокале. – Тебя взяли в оборот эти убийцы в Москве, а меня – убийцы в Хабаровске, и хуже этого на свете ничего не могло быть. А если бы этого не случилось, я бы никогда не встретила тебя, и я бы никогда…
Кремер отпил из своего бокала, поставил его на стол и поднялся навстречу Ольге. Ее руки обвились вокруг его шеи, губы коснулись его губ. Легкая дрожь пробежала по его спине. Внезапно он ощутил… Нечто странное, чему не было названия. Такое прочно забытое чувство, как в ранней юности, когда все краски и звуки насыщены, и цветные флаги хлопают на ветру в высоком синем небе… Когда все впереди и ничего за спиной, и нет еще мрачного кровавого театра, где действия следуют без антрактов и в любой момент незримый режиссер может крикнуть «Стоп!» и опустить черный занавес навсегда. Что общего могло быть между Кремером и этой женщиной, запутавшейся в тенетах ужаса и освободившейся лишь благодаря случайности?
– Оля, это невозможно… Нет, – прошептали его губы, но его глаза говорили «да».
И она поверила его глазам.
26
В семь утра Кремер проснулся, как-то внезапно. Неожиданно и сразу включились все органы чувств, как бывает иногда, если со вчерашнего дня ждешь чего-то важного, что должно произойти утром. Действительно, сегодняшнего утра он ждал с нетерпением…
Ольга спала рядом, уткнувшись в его плечо. Он осторожно погладил ее. Она открыла глаза и улыбнулась.
– Привет… Который час?
– Доброе утро, Оля. Самое начало восьмого.
Она выскользнула из-под одеяла и подошла к окну.
– Какая противная погода… Небо серое, дождь точно будет…
Кремеру нравилось смотреть на нее. Она потянулась и зевнула. В нем вдруг зажглось нежное, тревожное, щемящее желание. Он встал и привлек ее к себе… А потом все утонуло в нахлынувшей волне сладострастия.
За завтраком Ольга сидела в чем-то прозрачном, с растрепанными волосами, и нравилась Кремеру больше, чем причесанная и накрашенная. Она налила себе шампанского из бутылки (Кремер отказался), оставшейся вчера почти нетронутой. Внезапно она спросила:
– У тебя было много женщин? Я имею в виду – по-настоящему?
Кремер задумался – просто не знал, что ответить. По-настоящему? По-настоящему он всегда был машиной.
– Была одна женщина, – наконец сказал он. – Очень давно… В другой жизни.
– Ты любил ее?
Он помолчал, потом потянулся к телефону. После ряда долгих гудков отозвался мелодичный женский голос.
– Алло…
– Говорит Кремер. Доктора Минского, пожалуйста.
– Доктора Минского сейчас нет, он в отъезде… Что ему передать?
– Передайте, пожалуйста… То, что его интересует, у меня.
– У вас? – переспросила женщина с заметным волнением.
– Да.
– Где доктор сможет встретиться с вами?
Кремер назвал адрес квартиры.
– Когда? – спросила женщина.
– Сегодня, сейчас… – Он взглянул на часы. – Ну, скажем, к десяти он успеет?
– Хорошо. В десять.
Кремер положил трубку.
– Оля, здесь есть неподалеку какой-нибудь симпатичный парк?
– Что? А, парк… Ну, парк не парк, в таком-то районе… Но что-то наподобие. Направо, в паре кварталов. – Она показала рукой. – Зачем тебе?
– Я хочу, чтобы ты пошла туда, посидела там на лавочке. Сюда придут, может произойти все, что угодно. Возьми с собой мобильник и дай мне номер. Я позвоню, как только…
– Никуда я не пойду!
– Я не хочу подвергать тебя опасности.
– Я не боюсь.
– Оля… Дай мне запасные ключи, одевайся, иди в парк и жди звонка.
– У меня нет запасных ключей!
– Конечно же, у тебя есть запасные ключи.
Она поняла, что спорить бесполезно, выдвинула ящик, положила ключи на стол, написала на чистом листе номер мобильника и понуро принялась одеваться. В прихожей она порывисто обняла Кремера.
– Если с тобой что-нибудь случится…
– Со мной ничего не случится. Я обещаю.
– Я люблю тебя.
Она ушла. Кремер стоял у окна и смотрел, как она идет по улице. Потом он оделся, в половине десятого вышел из квартиры, перешел на другую сторону улицы и занял позицию в подъезде дома наискосок. Это был хороший наблюдательный пункт.
Ровно в десять у подъезда на противоположной стороне затормозил синий «Сааб». Водитель был в машине один. Он вышел, захлопнул дверцу. Когда Кремер увидел, кто прибыл, его сердце заколотилось.
Водитель «Сааба» вошел в подъезд, Кремер за ним. Когда тот позвонил в дверь на третьем этаже, Кремер бесшумно подошел и тронул его за плечо. Голдин обернулся.
– Здравствуйте, Андрей Викторович, – произнес он.
Кремер молча отпер дверь, пропуская Голдина вперед. Тот быстро вошел, огляделся. Сразу заметив контейнер, он бросился к нему, осмотрел и даже ощупал пломбы, замки, потом приподнял контейнер, пробуя вес. Затем он достал из кармана какой-то прибор размером с пачку сигарет, провел им вдоль боков контейнера. Прибор запищал.
– Прекрасно, – пробормотал он. – Прекрасно.
Он уселся за журнальный столик, положив перед собой коричневый кейс.
– Все в порядке. Вы справились с заданием, Андрей Викторович. Примите поздравления… По этому поводу не грех и выпить, – он достал из кейса плоскую фляжку коньяка. – Настоящий грузинский! – Он хохотнул. – Пусть этот французский клопомор пьют лягушатники.
– Минуточку, – сказал Кремер. – Я выполнил свою часть договора. А ваша часть? Пятьдесят тысяч долларов?
– Вот он, ваш гонорар.
Голдин снова поднял крышку кейса, что-то нажал сбоку. Отскочило второе дно. Кремер увидел аккуратно перетянутые будто бандероли пачки денег.
– Все пятьдесят тысяч, – произнес Голдин тоном фокусника, только что извлекшего зайца из цилиндра. – Десять пачек, в каждой по пятьдесят стодолларовых купюр. Можете пересчитать.
– Я в вас не сомневаюсь, – сказал Кремер.
Он и в самом деле не сомневался – все деньги здесь, и не фальшивые. Зачем устраивать какие-то трюки, коль скоро Голдин уверен, что этих денег Кремер все равно не получит?
– Ну а теперь, – проговорил Голдин, – мы можем выпить и побеседовать?
– Конечно.
Голдин оживился. Кремер достал маленькие рюмки, Голдин откупорил коньяк и налил в каждую рюмку доверху. Кремер ждал. Голдин усмехнулся и выпил первым, давая понять, что коньяк не отравлен. Выпил и Кремер.
– Буржуи, – сказал Голдин, – учат нас, что коньяк нужно пить из бокалов. И это одно из их исторических заблуждений… Что это за квартира, Андрей Викторович?
– Я просто снял ее.
– Да, понятно. Разумеется, нам понадобится ваш полный отчет об операции. – Голдин вновь наполнил рюмки. – Прозит!
Он выпил, поперхнулся, закашлялся.
– Ох… Бывает… – пробормотал он, запинаясь. – Дайте воды, пожалуйста…
Кремер вышел в кухню, налил стакан воды, еще и потоптался там с полминуты – надо же было дать Голдину время, в котором тот нуждался.
Снова войдя в комнату, Кремер протянул Голдину стакан.
– Ну как, ничего?
– Да, случается… – Голдин снова наклонил флягу над своей рюмкой. – Ну, теперь выпьем пристойно.
– Подождите…
– Что такое?
– Видите ли, – начал объяснять Кремер, – только что завершившаяся удачная операция знаменует начало сотрудничества, которое, как я надеюсь, будет долгим и плодотворным, не так ли?
Голдин неуверенно кивнул, пытаясь понять, куда дует ветер.
– Своего рода новый этап наших отношений, – продолжал Кремер, – так сказать, некое братство. И вот во имя укрепления этого братства я предлагаю по старинному шотландскому обычаю обменяться рюмками. Вы выпьете из моей, а я из вашей.
Голдину явно пришелся не по душе только что изобретенный Кремером старинный шотландский обычай.
– Лишняя сентиментальность, – буркнул он. – Мы с вами люди дела. Пейте, да и все.
– Нет, я настаиваю, – возгласил Кремер с шутовской улыбкой. – Старинный обычай!
Чуть не опрокинув стул, Голдин вскочил.
– Да вы пьяны! Вы что, пьете с самого утра?
Кремер вытянул руку. Его рюмка почти коснулась губ Голдина. Тот с силой ударил Кремера по руке, рюмка вылетела, как из пращи, и разбилась об стену. И тут же Кремер нанес Голдину такой роскошный апперкот, какого не выдавал, наверное, со времен студенческих боксерских матчей. Голдин рухнул как подкошенный. Кремер рывком поднял его на ноги и влепил еще один пушечный удар.
Сколько раз в жизни Кремеру приходилось драться, он не взялся бы подсчитать, и редко при этом он испытывал какие-то особые эмоции. Сейчас он впервые не дрался, а избивал человека, и делал это с мрачным удовлетворением, движимый одной лишь жаждой причинять этому человеку боль, как можно больше боли. Он бил кулаками и ногами, с использованием известных ему приемов и просто наотмашь. Лицо Голдина превратилось в кровавую маску, выбитые зубы падали на пол, он что-то мычал в полубессознательном состоянии, а Кремер бил еще и еще, пока не ощутил, что наносит удары уже по бесчувственному мешку с костями. Только тогда он остановился, тяжело дыша.
