Лен Дейтон - Смерть - дорогое удовольствие
Люазо подошел к четвертому автобусу, с окнами из темно-синего стекла, из салона по направлению к земле вился и исчезал в люке толстый кабель. Инспектор провел меня внутрь мимо стоящего у ступенек часового. Внутри автобус представлял собой ярко освещенный командный пункт. Двое полицейских сидели за радиопередатчиком и телетайпом. В глубине находилась стойка с автоматами МАТ-49, которую охранял мужчина в форменной фуражке, свидетельствующей о том, что ее владелец – офицер.
Люазо сел за стол, достал бутылку кальвадоса и две рюмки. Плеснув щедрую порцию, он подтолкнул рюмку мне, потом понюхал содержимое своей рюмки, будто дегустатор, и, отпив глоток, повернулся ко мне.
– Мы пробьем старую pave[46] прямо под поверхностью. Городские коммунальные службы ничего не поймут. Однако это тормозит нашу работу, иначе мы бы уже сейчас были в подвалах, и все было бы готово для вас.
– Все было бы готово для меня, – повторил я.
– Да, – кивнул Люазо. – Я хочу, чтобы вы вошли в дом первым.
– Почему?
– Есть много причин. Вы знаете расположение дома, знаете, как выглядит Дэтт. Вы не слишком похожи на полицейского, особенно когда открываете рот, и вы в состоянии позаботиться о себе. И если что-нибудь должно случиться с первым из вошедших, пусть это будет не кто-нибудь из моих ребят. – Он позволил себе немного улыбнуться.
– А настоящая причина?
Люазо сделал движение рукой, вытянув ее плашмя, будто опустил экран между нами.
– Я хочу, чтобы вы сделали телефонный звонок, находясь внутри дома. Ясный звонок для полиции, который оператор префектуры занесет в протокол. Мы пойдем сразу же следом за вами, конечно, чтобы помочь сделать правильную запись.
– Вы имеете в виду – неправильную, – уточнил я. – Всегда дело в том, чтобы сделать неправильную запись.
– Все зависит от того, где вы сидите, – сказал Люазо.
– Оттуда, где я сижу, я не чувствую большого желания расстраивать префектуру. В ее здании находятся renseignements generaux,[47] и там содержатся досье на всех иностранцев. После того как я сделаю этот звонок, он будет зафиксирован в моем досье, и в следующий раз, когда я обращусь за своим carte de sejour,[14] меня захотят депортировать за аморальное поведение и бог знает еще за что. Я никогда вновь не получу разрешения на проживание.
– Сделайте то, что делают многие иностранцы, – посоветовал Люазо. – Берите билет в Брюссель туда и обратно во втором классе каждые девяносто дней. Есть иностранцы, которые, проживая здесь уже двадцать лет, проделывают это вместо того, чтобы по пять часов терять в префектуре для получения carte de sejour. – Он смотрел на меня, держа руку козырьком, будто заслонял глаза от яркого солнца.
– Очень забавно.
– Не беспокойтесь, – сказал Люазо. – Я не могу рисковать тем, что вы расскажете всей префектуре, будто Сюртэ зачислила вас в штат, – он улыбнулся. – Просто сделайте для меня доброе дело, и я гарантирую, что у вас не будет проблем с префектурой.
– Спасибо, – поблагодарил я. – А что, если кто-нибудь поджидает меня на другом конце лаза? Что, если мне на горло бросится один из сторожевых псов Дэтта с широко открытой пастью? Что тогда?
Люазо изобразил, что у него от ужаса перехватило дыхание. Он выдержал паузу.
– Тогда вы будете разорваны на куски. – Он засмеялся и резко, как гильотину, опустил руку.
– Что вы надеетесь там найти? – спросил я. – Здесь у вас дюжина полицейских, шум и свет – вам не кажется, что это нервирует весь дом?
– Вы думаете? – серьезно спросил Люазо.
– Некоторые, конечно, будут нервничать. И по крайней мере несколько человек, самых искушенных, заподозрят, что здесь что-то не так.
– Искушенных?
– Пойдемте, Люазо, – раздраженно сказал я. – Здесь поблизости должна быть куча народу, достаточно близко связанного с вашим департаментом, чтобы знать сигналы опасности.
Он кивнул и внимательно посмотрел на меня.
– Значит, так оно и есть. Вам приказано подать сигнал таким образом. Ваш департамент не может послать предупреждение связанным с ним людям, но он может, по крайней мере, предупредить их шумом.
– Дарвин назвал это естественным отбором, – сказал Люазо. – Самые умные уйдут. Вы, вероятно, догадываетесь о моей реакции, но дом, уж конечно, будет оцеплен, и я смогу схватить нескольких клиентов с более слабо развитым воображением. Еще немного кальвадоса? – Он налил вина.
Я не соглашался, но Люазо знал, что я пойду. Мы оба понимали, что во власти Люазо было сделать мое пребывание в Париже неуютным.
Прошло еще полчаса, прежде чем они добрались до подвалов под улицей, и потребовалось еще двадцать минут, чтобы проделать проход в дом Дэтта. На последнем этапе пришлось вынимать кирпич за кирпичом с парочкой парней, которые простукивали все в поисках возможной сигнализации.
Я переоделся в полицейскую спецодежду, прежде чем идти через пролом. Мы стояли в подвале, примыкающем к подвалу Дэтта. Помещение освещали переносные лампы, которые люди Люазо подключили к магистральному электропроводу. Ничем не затененная лампочка горела у самого лица Люазо, кожа его казалась сморщенной и серой от кирпичной пыли, сквозь которую ручейки пота пробили блестящие розовые дорожки.
– Мой помощник пойдет следом за вами на случай, если вам понадобится прикрытие. Если на вас бросятся собаки, он использует автомат, но только в случае реальной опасности, потому что распугает весь дом.
Помощник Люазо кивнул мне. Круглые линзы его очков вспыхнули в свете лампочки, и в них отразились два крохотных Люазо и сотни блестящих бутылок вина, сложенных в штабеля позади меня. Он проверил кассету в автомате, хотя зарядил его пять минут назад.
– Попав в дом, отдайте моему помощнику вашу спецодежду. Убедитесь, что вы не вооружены и что у вас нет компрометирующих бумаг, потому что, когда мы войдем, вас могут арестовать вместе с другими, и может случиться так, что один из моих самых ретивых офицеров захочет вас обыскать. Поэтому, если в ваших карманах есть что-нибудь, что может вас смущать…
– В моей зубной пломбе есть миниатюрный радиопередатчик.
– Избавьтесь от него.
– Шутка.
Люазо хмыкнул и сказал:
– АТС префектуры с этого момента открыта. – Он проверил часы, желая убедиться, что говорит правду. – Так что вы соединитесь очень быстро.
– Вы сообщили префектуре? – спросил я.
Я знал, что между двумя их департаментами существовало жестокое соперничество. Казалось маловероятным, что Люазо им доверился.
– Допустим, у меня есть друзья в подразделении связи, – сказал Люазо. – Ваш звонок поступит к нам сюда, на монитор командной машины в нашей сети.[48]
– Понял, – сказал я.
– Проходим последнюю стену, – раздался тихий голос из соседнего подвала.
Люазо легонько шлепнул меня по спине, и я пролез в дыру, которую его люди проделали в стене.
– Возьмите, – сказал он, протягивая мне серебряную ручку, толстую и неуклюжую. – Это газовый пистолет, – объяснил Люазо. – Используйте его в радиусе не более четырех метров и не менее одного метра, иначе могут пострадать глаза. Откиньте защелку назад – вот таким, и пистолет выстрелит. Прорезь служит для того, чтобы поставить пистолет на предохранитель. Но не думаю, что вам следует держать его на предохранителе.
– Да, – согласился я, – терпеть не могу находиться в безопасном положении.
Я шагнул в подвал и стал подниматься вверх.
На верхней площадке служебной лестницы дверь была замаскирована под стену. Помощник Люазо следовал за мной. Предполагалось, что он останется позади меня в подвале, но не мое дело следить за дисциплиной сотрудников Люазо. И в любом случае можно использовать парня с автоматом.
Я прошел в дверь.
В одной из моих детских книг была фотография глаза мухи, увеличенного в пятнадцать тысяч раз. Огромная стеклянная люстра – сверкающая, позвякивающая и не мигающая – висела над огромной парадной лестницей, живо напомнив мне тот глаз.
Проходя по похожему на зеркало деревянному полу, я чувствовал, что люстра следит за мной. Я открыл высокую золоченую дверь и заглянул внутрь. Борцовский ринг исчез, исчезли и металлические стулья; салон был похож на тщательно прибранную комнату музея: совершенную, но безжизненную. Все лампы ярко сияли, зеркала отражали нимф и обнаженные фигуры лепки потолка, а также украшенные картинами стены.
Я догадывался, что в это время люди Люазо уже пролезали сквозь отверстие в подвале, но не воспользовался телефоном, стоящим в нише, а прошел через холл и поднялся наверх. Комнаты, которые мсье Дэтт использовал как офисы, – те, в которых мне делали инъекции, – были заперты. Я шел по коридору, пробуя двери. Большинство из них оказались не на замке. За ними находились спальни, и все они были свободны. В комнатах, роскошно отделанных в стиле рококо, стояли огромные кровати под блестящими шелковыми балдахинами и по четыре-пять прямоугольных зеркал.
