Роберт Ладлэм - Тайна личности Борна
Борн вынул оружие — оружие его несостоявшегося убийцы — и проверил обойму: полная. Подождал, пока проедут две случайные машины, выключил фары, развернулся и припарковал свой автомобиль у металлической цепи. Вышел из машины, привычно проверил ногу, щадя ее, дохромал до ближайшего столба и вынул крюк из кольца, вделанного в камень. Опустил цепь на землю, стараясь производить как можно меньше шума, и вернулся к машине.
Сел за руль, мягко нажал на акселератор, затем отпустил. Он двигался по огромной неосвещенной стоянке, ставшей еще темнее, оттого что внезапно кончилась белая въездная дорога и началось поле черного асфальта. Вдали, ярдах в двухстах, угадывались очертания дамбы, сдерживающей не морскую стихию, а воды Лиммата, впадающего в Цюрихское озеро. Еще дальше величаво колыхались огни катеров. За ними — огни старого города, размытый свет прожекторов на затемненном пирсе. Глаза Борна вобрали все, этот вид был словно театральный задник, он вглядывался в смутную картину на, переднем плане.
Правее. Справа. Темнее, чем стена, черное пятно на не совсем черном фоне — нечеткое, слабое, едва различимое. В ста ярдах… теперь в девяноста, в восьмидесяти пяти; он выключил мотор и остановился. Замер, вглядываясь сквозь открытое окно в темноту, пытаясь разглядеть. Было слышно, как налетает ветер с озера, он перекрывал все прочие звуки.
Шум. Крик. Низкий, гортанный… исполненный ужаса. Послышался звук удара, затем еще один и еще. Снова зародился вопль, но захлебнулся, оборвался, эхом повторившись в тишине.
Борн беззвучно вылез из машины, держа пистолет в правой руке, а фонарик — неловко в окровавленных пальцах левой. Двинулся в сторону неясного черного силуэта, с каждым шагом вслушиваясь, всматриваясь.
Первым он увидел то, что видел последним, когда маленький седан исчез в сумерках Штепдекштрассе. Сверкающий металл искривленного бампера; сейчас он поблескивал в ночном свете.
Четыре удара один за другим, плоть о плоть, нанесенные с остервенением, принятые с подавленным воплем ужаса. Крики прекратились, слышались лишь всхлипывания и звуки избиения.
Пригнувшись, Джейсон обошел машину и подобрался к правому заднему окну. Медленно выпрямился и неожиданно заорал, включив мощный фонарь:
— Двинешься — убью!
То, что он увидел, наполнило его отвращением и яростью. Одежда Мари Сен-Жак была разорвана в клочья. По ее полуобнаженному телу шарили руки, тиская груди, раздвигая ноги. Из расстегнутых брюк палача торчал его член, он совершал последнее надругательство, прежде чем привести в исполнение смертный приговор.
— Вылезай, сукин сын!
Стекло разлетелось вдребезги, насильник понял очевидное: Борн не мог выстрелить, опасаясь попасть в Мари; он скатился с нее и двинул каблуком в окно машины. Стекло вылетело, острые осколки посыпались в лицо Джейсона. Он зажмурился и шагнул назад.
Дверца распахнулась, ослепительная вспышка света предварила выстрел. Горячая боль пронзила правый бок Борна. На пальто образовалась рваная дыра, лохмотья рубашки намокли от крови. Он спустил курок, едва различая фигуру на земле, выстрелил еще раз — пуля ударилась в асфальт. Палач отполз, откатился… в еще более черную тьму, исчез.
Джейсон знал, что ему нельзя оставаться там, где он стоял, так он был обречен. Он метнулся, волоча ногу, под прикрытие распахнутой дверцы.
— Оставайтесь внутри! — заорал он Мари Сен-Жак, она принялась было в панике вылезать. — Черт побери! Оставайтесь на месте!
Выстрел; пуля ударилась в дверцу. На фоне стены вырисовался силуэт бегущего человека. Борн дважды выстрелил и обрадовался, услышав, как сбилось дыхание у его врага. Он ранил его, не убил. Но теперь палачу придется труднее, чем минуту назад.
Огни. Тусклые огни… квадратики, рама. Что это? Откуда? Он взглянул влево и увидел то, чего не мог увидеть раньше. Маленькое коричневое строение, какая-то хибарка возле волнолома. Внутри зажегся свет. Сторожка, там услышали выстрелы.
— Was ist los? Wer ist da?[32] — кричал человек — согбенный старик, — стоявший в освещенном дверном проеме. Затем луч фонарика прорезал густую тьму. Борн следил за ним взглядом, надеясь, что он осветит палача.
Так и случилось. Тот скорчился у стены. Джейсон поднялся и выстрелил; при звуке выстрела луч переметнулся к нему. Теперь он стал мишенью; из темноты дважды выстрелили; пуля срикошетила от дверцы. Сталь вонзилась ему в шею, хлынула кровь.
Быстрые шаги. Палач бежал в сторону источника света.
— Nein![33]
Добежал; человека в дверях схватила рука. Фонарь потух; в свете из окон Джейсон увидел, как убийца волочит сторожа с собой, прикрываясь стариком, утягивая его в темноту.
Борн смотрел ему вслед, пока было видно, с пистолетом, беспомощно вскинутым поверх капота. Он был беспомощен, тело его истекало кровью.
Раздался последний выстрел, за ним последовал глухой вскрик и снова звук шагов убегающего человека. Убийца бежал, ему удалось уйти.
Борн бежать не мог; боль наконец сковала его, перед глазами все поплыло, инстинкт самосохранения истощился. Он опустился на мостовую. Все кончилось, ему все было безразлично.
Кто бы я ни был, оставьте меня. Оставьте.
Мари Сен-Жак выбралась из машины, придерживая лохмотья одежды, двигаясь в шоке. Уставилась на Джейсона: недоверие, ужас и смущение смешались в ее взгляде.
— Уходите, — прошептал он, надеясь, что она его услышит. — Там стоит машина, ключи в замке зажигания. Торопитесь. Он может вернуться не один, кто знает.
— Вы вернулись из-за меня, — проговорила она глухо.
— Убирайтесь! Садитесь в машину и гоните что есть мочи, доктор. Если кто-нибудь попытается вас остановить, сбейте его. Найдите полицейских… настоящих, в форме, дуреха. — Горло у него горело, живот сводило холодом. Огонь и лед, когда-то он это уже чувствовал. Одновременно. Где это было?
— Вы спасли мне жизнь, — продолжала она тем же глухим голосом. — Вы вернулись за мной. Вы вернулись за мной и спасли… мне… жизнь.
— Не воображайте то, чего не было.
Вы — случайность, доктор. Рефлекс, инстинкт, порожденный забытыми воспоминаниями, каналами, возбужденными стрессом. Видите, я тоже знаю ученые слова… Теперь мне все безразлично. Мне больно — Господи, мне больно.
— Вы были свободны, вы могли скрыться, но вы этого не сделали. Вы вернулись за мной.
Он услышал ее сквозь пелену боли. Он видел ее, и то, что он видел, было чрезмерно — как чрезмерна была боль. Она опустилась рядом с ним на колени, коснулась лица, головы.
Прекратите! Не трогайте мою голову! Оставьте меня!
Что она делает? Она оторвала кусок материи и обернула вокруг его шеи… а теперь еще один, большой кусок платья.
Распустила ему ремень и проталкивает мягкую гладкую ткань по горящей коже правого бедра.
— Не из-за вас. — Он нашел слова и быстро их произнес. Он хотел покоя тьмы — как хотел когда-то прежде, он не мог вспомнить когда. Покой придет, если она оставит его. — Этот человек… он видел меня. Он мог меня опознать. Из-за него. Я вернулся из-за него. А теперь убирайтесь!
— Вас видела еще дюжина людей, — ответила она, в ее голосе появилась новая нотка. — Я вам не верю.
— Поверьте.
Она стояла над ним. А потом исчезла. Ушла. Оставила его. Теперь покой придет быстро, его поглотят темные рокочущие волны и унесут боль. Он откинулся назад и отдался на волю потоков своего сознания.
Покой нарушил шум. Мотор, грохочущий и дребезжащий. Он не понравился Джейсону, он вторгся в его размышления. Потом на его руку легла ладонь. Потом другая, осторожно поднимая его на ноги.
— Ну-ка, — раздался голос, — помоги мне.
— Пустите меня! — Приказание кто-то прокричал, это он его прокричал. Но приказанию не подчинились. Он был потрясен: приказаниям обязаны подчиняться. Хотя что-то ему подсказывало, не всегда. Снова был ветер, но это был не цюрихский ветер. Какой-то другой, высоко в ночном небе. А затем последовал сигнал, вспышка света, и он подскочил, подброшенный остервенелыми новыми потоками.
— Все хорошо. Все будет хорошо, — произнес голос, сводивший его с ума, не обращавший внимания на его приказание. — Поднимите ногу. Поднимите!.. Вот так. Молодец. Теперь — в машину. Откиньтесь назад… медленно. Вот так.
Он падал… падал в черном как смоль небе. А затем падение прекратилось, все прекратилось, была только тишина: он слышал собственное дыхание. И шаги, он услышал шаги… и звук закрывающейся двери, а затем грохот и дребезжание где-то внизу, впереди, в стороне.
Движение, вращение по кругу. Он потерял равновесие и снова стал падать, и снова его остановили, чье-то тело рядом с его телом, чья-то рука поддержала, опустила его. Он почувствовал прохладу на лице, а потом перестал чувствовать вообще. Он снова колыхался на воде, потоки усмирились, тьма сгустилась.
